Золотой горн предательства

"Анатомический театр инженера Евно Азефа" в "Эрмитаже"

Алексей ЗВЕРЕВ
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Д.Белоусова и Ю.Беляев в сцене из спектакля

Узнав, что Михаил Левитин пишет и собирается ставить пьесу об Азефе, многие, видимо, соотнесли этот замысел с событиями нашей самой недавней истории. Азеф - наверное, самый знаменитый провокатор за весь ХХ век, но он же и олицетворение террора, который эсеры считали единственным по-настоящему эффективным методом политической борьбы. Нам ли не знать, до чего соблазнительной оказалась эта идея.

От близких по времени ассоциаций, конечно, не может быть свободен никто из зрителей, пришедших на спектакль "Анатомический театр инженера Евно Азефа", да режиссер и не пытается их приглушить. Однако и не провоцирует. Пьеса и спектакль, если вдуматься, все-таки о другом. О предательстве.

Левитину интересен не просто психологический тип провокатора и предателя, повинного в гибели доверившихся ему людей, - а в биографии Азефа подобных деяний были многие десятки, - ему интересна мотивация, заставляющая выбирать именно такой способ существования. И эта мотивация для него напрямую связана не только с известного рода моральными - точнее, аморальными - установками его героя, но, скорее, с почвой и судьбой, с экзистенциальной проблематикой.

Метафора анатомического театра предполагает у Левитина прежде всего точный, лишенный ожидаемого публицистического пафоса анализ заболевания, оказавшегося смертельным и для этого героя, и для общества, в котором стала возможной его ошеломительная карьера. В спектакле "Эрмитажа" Азеф, ярко, без оттенков прямолинейной обличительности сыгранный Юрием Беляевым, прочно вписан в координаты своего времени и пространства. Звучит мелодия, в которой напоминанием о черте оседлости, преодоленной, но совсем не позабытой удачливым инженером, ясно слышны отголоски фрейлахса, и тут же эта мелодия сменяется сбивчивым, угарным цыганским романсом, сразу опознаваемым знаком эпохи перед крушением, уже предчувствуемым всеми. В эсеровском штабе ведут патетичные разговоры об искусстве террора, который не нуждается в этических оправданиях: требуется только умело выполненная работа, и тогда история сдвинется с мертвой точки, а какое дело истории до количества случайных жертв. Шеф охранки, трусливый, думающий только о своей шкуре Рачковский (недавно дебютировавший на сцене "Эрмитажа" Владимир Шульга доказал этой ролью, что он словно создан для левитинской театральной эстетики), ни о каких исторических деяниях не задумывается, но как раз ему отчетливее других видно, говоря есенинским языком, "куда влечет нас рок событий". И все эти персонажи вплотную приблизившейся российской драмы менее всего озабочены моральным смыслом своих решений и действий. Все, но только не Азеф. Как раз он, существующий как будто бы вне морального поля, формулирует некую философию предательства и не отрекается от обязательства отыскать нравственное обоснование своей позиции.

Это обоснование не так уж замысловато, однако на поверку его трудно опровергнуть. Не берусь утверждать, что Левитин, сочиняя пьесу, думал об еще одном знаменитом предателе, о французском прозаике Луи Фердинанде Селине, семьдесят лет назад выпустившем очень нашумевший, очень левый роман "Путешествие на край ночи", а в годы войны ставшем коллаборационистом, за что был судим и несколько лет провел в датской тюрьме, пока ему не разрешили вернуться на родину по амнистии. Может быть, тут случайное совпадение, однако Азеф местами почти цитирует селиновскую апологию предательства. Вот эту: "Мир умеет одно - давить вас, как спящий давит блох, переворачиваясь во сне". А стало быть, нет в этом мире иного пути, кроме радикального отказа от всего, что почитается непререкаемым и священным, кроме издевки над ценностями, которые объявляют непререкаемыми, кроме готовности и желания предать, хотя нужно еще уметь воспользоваться случаем. Это все равно что выбраться через тюремное окошко: хочется всем, а удается редко.

Азефу это удается вполне. И Азеф гордится тем, что в искусстве предавать, мстя миру за то, что он умеет только давить, превзошел всех, кто выбрал тот же путь раньше или выберет после него. Охранка ли, эсеровская конспиративная квартира - для него все это чужая, отвратительная, глубоко порочная среда: о какой ответственности, о каком этическом долге перед работодателями станет он думать, если безошибочно знает, что преступны и те, и эти, а "курс событий" при любом их повороте неодолимо ведет к краху. Разоблачивший Азефа журналист Бурцев, личность во многих отношениях героическая (Геннадий Храпунков, кажется, не вполне это учитывает, создавая образ начетчика и догматика), с пафосом рассуждает о том, что совершенное им преступление имело целью прекратить преступления, совершаемые другими, но такая логика не убедительна ни для Левитина, ни для его персонажа. Азеф, в отличие от всех, с кем ему приходится иметь дело, давно понял, что, очутившись в круговороте насилия, провокаций и обмана, надлежит делать только одно - стараться выжить.

Но вот является из какого-то почти мифического прошлого брат Азефа Давид (превосходная работа молодого актера Евгения Кулакова). Идет долгий разговор о никому, кроме них двух, не интересных происшествиях, случившихся на бесцветной улице далекого еврейского местечка. Надо видеть, какую сложную эмоциональную гамму вызывают у Азефа эти на миг ожившие тени былого. Он знает, что по реальному счету в мире для него ничего нет, кроме этой давно им покинутой улицы, и знает, что никогда туда не вернется, потому что она была и родным гнездом, и темницей. Он, кажется, впервые постигает, что дверь за ним захлопнулась навсегда, а впереди нет ничего, хотя ему на самом деле удастся после разоблачения улизнуть от преследователей в Берлин, где он умрет собственной смертью. Финал его жизненной одиссеи был в общем довольно благополучным. Развязка, к которой привела затеянная им тяжба с миром, ужасающа.

У Милана Кундеры в "Невыносимой легкости бытия" есть персонаж по имени Сабина, чешская художница, для которой "золотой горн предательства" смолоду звучал самой чарующей музыкой на свете. История Азефа, как она прочитана Левитиным и его артистами, оказалась не разоблачением, а размышлением о том, отчего "золотой горн предательства" искушает столь многих и в сегодняшнем мире, трезвым и глубоким размышлением, облеченным в острую, яркую театральную форму.

ТЕАТР

• Золотой горн предательства
  "Анатомический театр инженера Евно Азефа" в "Эрмитаже"
• Требуйте продолжения банкета
  Премьера комедии Нила Саймона в Театре имени Маяковского
• БОРИС ПЛОТНИКОВ: "Я, конечно, эгоист, но в разумных пределах"
• Их много, избранных
  "Подиум-2003" и проблемы актерского образования

КНИГИ

• По дороге к Чехову