АЛЕКСЕЙ ЛЕВИНСКИЙ: "Не верчу головой в разные стороны"

Беседу вел Юрий ЛУГОВСКОЙ
Фото Игоря ПОРХАМОВСКОГО

А.Левинский

Студии Алексея ЛЕВИНСКОГО "Театр" исполнилось 25 лет. Четверть века этот актер и режиссер экспериментирует, не оглядываясь ни на какие внешние влияния. На нынешнем фестивале "Золотая Маска" Левинский был номинирован на лучшую мужскую роль в спектакле Театра ОКОЛО дома Станиславского "Странники и гусары". Спектакль удостоен приза критики.

    

- Итак, вашей студии - 25. Расскажите, как все начиналось.

- Начиналось все в 1978 году в Студенческом театре МГУ, куда я пришел с компанией актеров из Театра сатиры, чтобы работать над "Гамлетом". Пригласил меня Роман Виктюк, который тогда был там главным режиссером. Он ставил в Театре сатиры спектакль по пьесе Леонида Зорина "Незнакомец", где я играл главную роль. Спектакль по цензурным соображениям так и не вышел. Виктюк увидел во мне режиссера - в репетиционном зале Сатиры я ставил "Балаганчик Дона Кристобаля", "Золотого осла", "Жоржа Дандена".

На репетициях "Гамлета" образовалось ядро будущей студии, а крепкая компания профессионалов и любителей - в этом и было своеобразие - сложилась чуть позже. Через несколько лет со спектаклем "Преступление и наказание" нас пригласили на театральный фестиваль "Игры в Лефортово". Нужно было придумать коллективу название, и мы остановились на слове "театр". Это довольно точно, потому что меня больше всего интересует театр про театр. Доли профи и любителей в коллективе были примерно одинаковы. Но просто любителями их назвать нельзя, потому что актеры студии прошли большую школу - репетиции, тренинг по биомеханике, музыкальные занятия. Моя мама Ганна Алексеевна Грановская, тогда преподаватель на эстрадном отделении в Цирковом училище и в прошлом актриса ТЮЗа, в студии делала все музыкальные вещи. Особенно в народной драме "Лодка". Благодаря ей мы научились петь хором и никогда не думали, что это станет таким объединяющим началом, универсальным способом найти общий ритм.

Мы все время работали над серьезным и сложным материалом, началось с "Гамлета", потом Достоевский, Брехт, Чаплин, Беккет. Это похоже на учебу.

    

- Театр для вас - это прежде всего лаборатория, а не работа на зрителя?

- Да, театр для меня - это штудирование, это объект изучения, это целая страна, а ее населенные пункты - пьесы. Через конкретную театральную работу мы пытаемся понять и моральные, и психологические, и мировоззренческие вещи. При этом так, чтобы это не выходило за рамки работы сценической, чтобы не соскакивало в другую область, хотя иногда это очень трудно. И внутреннее развитие студии сегодня продолжается.

    

- Звучит все очень красиво. Но за 25 лет у вас так и не появилось своего помещения. Это объясняется вашей непрактичностью, нежеланием заниматься продюсерской деятельностью?

- Конечно, я - человек непробивной. Но дело не только в этом. Бездомность - это внутренняя направленность студии. В начале перестройки был момент, когда многие студии переходили в статус профессионального театра. На этой волне создали свои театры Розовский, Белякович. У нас тоже появилась возможность. И вроде бы сначала такое стремление было, но как-то довольно быстро я понял, что все это не нужно. Создавать профессиональную труппу - значит менять состав актеров, формировать репертуар, афишу. Я почувствовал, что это никакого отношения к тому, чем мы занимаемся, не имеет. В то время я уже поработал в Театре сатиры, перешел потом в Театр Ермоловой и прекрасно знал, во что все может превратиться, если встать на профессиональные рельсы, заняться производством, пусть и в усеченном варианте. Хотелось сохранить клубный характер студии. Людей объединяет только интерес, на протяжении всех 25 лет ни у кого не было материальной зависимости - деньги никто не получал. И это хорошо, потому что люди по-другому себя ведут, по-другому разговаривают, во всем совершенно другой ритм. И только так, по-моему, можно сохранить экспериментальный, учебный характер театра-студии. Среди профессиональных сегодняшних театров, правда, есть исключение, где присутствует такая студийность, - ОКОЛО дома Станиславского. Это мастерская, в которой есть маленькое производство, но оно, слава Богу, не становится конвейером, фабрикой.

    

- Алексей, вы ставите спектакли не только в своей студии, но и в Театре имени Ермоловой, в Центре Мейерхольда, в Театре "ОКОЛО". Ваш стиль - аскетичность выразительных средств, но это не мхатовская психологическая школа, не чувственный театр. В какое же русло отнести вашу работу?

- Можно попытаться, хотя трудно. Слова - одно, работа - другое. Для меня всегда была интересной и притягательной попытка понять сам феномен театра, который связан с определенными традициями, истоками. Больше всего меня интересует режиссерский театр. Как Мейерхольд писал на афише: "автор спектакля". Хорошая актерская игра может быть только внутри такого спектакля. А когда она становится самодовлеющей, когда демонстрирует себя как самостоятельную ценность, эта ценность теряется.

Я исследую в своей работе театральные явления, которые мне близки, - комедию дель арте, фольклорный театр, поиски Мейерхольда, то, что Станиславский называл представлением.

    

- Но выразительные средства вашей режиссуры очень скромны, никаких особых эффектов, все на полутонах.

- Да, это противоречиво. Форму можно понимать как богатство, зрелищность, как изобилие во всем. А можно и по-другому, как что-то очень лаконичное. Трудно сказать, кто богаче - Беккет с его аскетизмом или Жене, у которого пьесы очень чувственные, картины в них яркие и гротескные. Все дело в том, что тебе ближе.

    

- Неужели не манят соблазны антрепризы, широкой известности, денег?

- Для меня все это никогда не было соблазном, и кино с телевидением не тянули, не привлекали никакие масштабные постановки и участие в них в любом качестве. Наверное, потому, что меня как зрителя это мало интересует. У Сэлинджера об этом хорошо сказано. Герой одной из повестей советует своему брату: "До того, как стать писателем, ты же был читателем. Вот и пиши о том, что бы тебе самому хотелось прочесть". Этим я и руководствуюсь. Ставлю то, что мне самому хотелось бы посмотреть.

    

- Но в Театре "ОКОЛО" вы стали играть главные роли. Недавно сыграли Алису в спектакле по мотивам Льюиса Кэрролла.

- Этот театр тоже, прежде всего, привлек меня как зрителя. И поэтому, когда моей студии негде было играть, я обратился к главному режиссеру "ОКОЛО" Юрию Погребничко, и он нас приютил на Малой сцене. Потом я поставил несколько спектаклей с актерами театра и сам стал играть в "Лесе", "Странниках и гусарах", а теперь вот в "Алисе".

    

- В конце мая в Центре Мейерхольда объявлена премьера "Эдипа" Софокла в вашей постановке. Расскажите об этой работе.

- Меня пригласил Валерий Фокин. Набрали режиссеров из разных городов и стран. Открыли магистратуру для людей, которые уже окончили либо режиссерский, либо актерский факультет. Я с ними ставлю "Эдипа". Условие - обучение два года на античном материале - было заявлено сразу. Пока они будут учиться, они будут этот спектакль играть. Преподаю им и биомеханику.

    

- Биомеханику вы преподаете по всему миру - в США, в Европе. Что это за система и как вы ей овладели?

- Мне в жизни очень повезло: в Театр сатиры в 71-м году пришел Николай Георгиевич Кустов - актер и педагог по биомеханике. Несколько лет я с ним занимался. А потом продолжал заниматься сам и передавать свои знания.

    

- Вам нужно написать учебник. Кому же еще, как не вам?

- Биомеханика - совершенно практическая вещь и передается только от учителя к ученику. Она учит равновесию, координации. Снаружи и изнутри.

    

- Вы ставите эпатажного Сорокина. Чем он вас мог привлечь при вашей нелюбви к эффектам?

- Мы поставили вторую часть его пьесы "Дисморфомания", где пациенты психбольницы играют Шекспира. Мы сами работали над "Гамлетом", и нам было интересно сыграть про то, как сумасшедшие видят Шекспира. В пьесе виртуозно соединены "Ромео и Джульетта", "Гамлет" и отсебятина пациентов. Это очень талантливая пьеса.

    

- Вы не появляетесь ни на каких крупных театральных тусовках, как и ваши единомышленники из Театра "ОКОЛО". Театр-лаборатория - это такой способ жизни, что бы в ней ни происходило?

- Наверное. Театральные люди, как правило, никуда особо не поворачивают головы. Это такая черта, которая может быть хорошей, может быть и плохой. Замкнутый мир.

    

- Но в театр вы, наверное, все-таки ходите. Что из последних впечатлений могли бы назвать?

- Спектакль Камы Гинкаса "Сны изгнания".

    

- А в кино?

- В кино сейчас почти не хожу. Пересматриваю дома все одно и то же. Чаплина, Феллини, Китона.

    

- Не боитесь, что мимо вас пройдет что-то гениальное в искусстве, в литературе?

- Сейчас такого опасения нет. Хочется полностью отдаваться тому, что делаешь в данный момент. Наверное, это связано и с возрастом. Страсть к поглощению впечатлений, когда одно уничтожает другое, а все вместе забирает время, прошла. В таком раздерганном состоянии ни играть, ни ставить, ни воспринять ничего нельзя. Театр - вообще вещь очень хрупкая, ее может погубить все, что угодно, - морализаторство, пафос, актуальность, натурализм. А с другой стороны, иногда кажется, что нет ничего такого, чего нельзя показать на сцене. Ну просто нет. Другое дело - к а к показать. Хрупкая вещь.

ТЕАТР

• АЛЕКСЕЙ ЛЕВИНСКИЙ: "Не верчу головой в разные стороны"
• О бедном артисте замолвили слово
  "Таинственный ящик". Малый театр
• А закончилось все хорошо
  "Завтра уходим в Кейптаун". Театр Моссовета
• Гектор и его Андромахи
  "Берлиоз". Театр Наций

ХРОНИКА

• Классическое Подмосковье
• Сибирские гастроли МХАТа