Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 8 (7367) 27 февраля - 5 марта 2003г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ТеатрАНАТОЛИЙ РАВИКОВИЧ: "Если на мне поставят крест, пойду в шоферы"Беседу вела Ирина АЛПАТОВА
Наступательное движение "нового театра" активно продолжается не только в Москве, но и в Санкт-Петербурге. В моде - новые имена, темы, формы, приемы. Отношение молодых коллег и молодой же публики к этим явлениям всем известно и выражается в изрядной доле восторженности. Но не менее любопытно и другое - как отражаются подобные опыты в восприятии актеров старой школы, которых вовсе не следует вычеркивать из театрального контекста России. Анатолий РАВИКОВИЧ, один из ведущих артистов Санкт-Петербургского Театра комедии, поделился собственными размышлениями и наблюдениями по поводу отечественного сценического обновления. - Это же естественно. Ушло целое поколение театральных мастодонтов. Не будем сейчас говорить, хороши они были или плохи. Они ушли. И на их месте появляются другие люди. Я, впрочем, не настолько подробно знаком с новым театром, чтобы иметь право давать оценки. Но какие-то вещи мне кажутся общими для этих новых людей, в особенности режиссеров.
- Какие же? - Они не хотят руководить театрами, я это заметил.
- И не скрывают этого. - Да? Значит, так и есть. За этим стоит желание заниматься только творчеством. Это хорошо, потому что я-то знаю, сколько сил руководитель театра тратит на решение совершенно не творческих вопросов. Хотя тут есть, конечно, и минусы, поскольку каждый режиссер хочет работать только с теми актерами, которых он любит. В идеале, с теми, кого он воспитал. Но молодые эту дилемму решают в пользу независимости. Это организационная сторона.
- А творческая? - Вот тут я многого не понимаю, в частности, нового взгляда на театр. Все они предпочитают малые сцены. На меня же как актера именно дыхание большого зала действует возбуждающе, вдохновляюще, как наркотик. И у зрителей, помимо их воли, возникает некая общность, они перестают стесняться друг друга в выражении своих эмоций. Причем малая форма выбирается изначально, без учета, есть в этом нужда или нет, подходит ли пьеса. Мода. Иных причин я не вижу. Или еще модно зрителей усаживать на сцене, а актерам играть в зале. И я никак не могу понять, а почему нельзя было всех разместить нормально? Что от этого изменилось? И все время ищу причину, должна же она быть. Ведь все средства, применяемые в театре, служат главной цели - раскрыть душу, ощущения режиссера.
- Как вам кажется, молодые режиссеры озабочены успехом у публики? - Я думаю, что это режиссерское поколение ищет успеха не у публики, а у критики. И очень рассчитывает на фестивали. Пусть меня простят за деревенскую брюзгливость, но такие ощущения существуют. За малым, наверное, исключением. Я - человек старой школы. Я сам как зритель прихожу в театр поплакать или посмеяться, услышать и увидеть историю, эмоционально ее пережить. Это вообще в традициях русского театра. Нынешняя же режиссура во многом апеллирует к западным традициям. Там спектакль - это некое отстраненно-холодное зрелище, очень красивое, необычно оформленное, обязательно парадоксальное. А отчего возникает любовь к парадоксам? От пресыщенности. Я думаю, что критикам, утомленным многими постановками, хочется удивляться. Это естественное желание для человека, сто раз видевшего, например, "Грозу" и идущего на нее в сто первый раз. Ну, что мне сегодня покажут, чтобы не было скучно?
- Выбор "Грозы" как раз и не показателен для молодых постановщиков, чаще предпочитающих современный материал. Наша газета недавно приводила высказывание одного из них о том, что Чехова сегодня ставить безнравственно. - Вот такую точку зрения я как раз могу понять. Она, может быть, слишком задиристо высказана, по-молодому эпатажно. Действительно, чем мучиться и выискивать в Чехове современные мотивы, проще взять современную пьесу и все, что ты думаешь о нынешней жизни, в спектакле выразить. В основе этого, как я понимаю, все равно лежит некая гражданская позиция: говорить о том, что меня задевает, вместе со зрителем анализировать сегодняшний день. Но я хочу вернуться к публике. Все эти изыски, о которых я говорил, вообще лежат не в сфере зрительских интересов.
- Что же находится в этой сфере? - Публика не столь изощренна, как критика. Причем так называемые "массовые зрители" не обязательно тупые люди, которые моются один раз в полгода. У них просто времени нет сто раз ходить на "Грозу". И для них очень интересным является то, что сам Островский написал. И пренебрежение вкусами обычного зрителя, вот этот снобизм, меня удручает. Мы с презрением отсекаем такое понятие, как "масскультура". Кое с чем здесь можно согласиться. Но ведь одновременно мы отсекаем и культуру демократического толка. В конце концов, Чаплин тоже не был Стриндбергом. Он очень демократичен по форме, но художник-то высочайшего уровня. Так что с трудом воспринимаемая, утонченная форма - не обязательно свидетельство того, что это и есть искусство. Это может быть и спекуляцией, и кокетством. Я, например, не воспринимаю спектаклей Владимира Мирзоева, я его не понимаю. Мне кажется, что это типичный пример "выделывания". Или на днях я смотрел спектакль "Вертеп" нашего питерского режиссера Романа Смирнова. Не понял ничего. Что за персонажи, чего они хотят? Какая у них судьба? Пластические построения, как бы в едином стиле. Вот стиль, да. Это ценится больше всего. В общем, я брюзжу и брюзжу. Наверное, я просто старый человек и не воспринимаю идеи молодых.
- А вам самому доводилось с ними работать? - Доводилось. Я работал с Виктором Крамером над спектаклем "Страсти по Мольеру". Мы прекрасно понимали друг друга, и я получил большое удовольствие от совместного творчества. Крамер тоже был абсолютно свободен, парадоксален. Но он - один из немногих режиссеров, которые сочетают в себе дерзость, некоторое неприятие старого театра и хорошую культуру. И в нашем спектакле было не просто кокетство формы, но смысл. Спектакль имел успех, мы играли его года три, потом я был вынужден отказаться от роли по состоянию здоровья.
- Нынешнее поколение актеров и режиссеров часто предпочитает состояние "свободного полета" пребыванию в постоянной труппе. Учитывая свой жизненный опыт, как бы вы повели себя сегодня, если бы сбросили лет тридцать? - Я бы, наверное, поступил так. Если бы мне попался режиссер, который бы в меня как в артиста влюбился, я бы ходил за ним. Потому что это великое счастье - быть с человеком, который видит в тебе больше, чем видишь ты сам, который открывает в тебе доселе неведомые качества. Это, собственно, и есть творчество. Где бы он ни работал - в стационарном театре или ездил по городам и весям, я бы ездил следом. Какое-то время, пока не почувствовал бы, что пора переходить на другие рельсы. А такое время рано или поздно настает, "брак" не может длиться бесконечно. И вообще, если артист бегает из театра в театр не за деньгами, а по творческим соображениям, то что в этом плохого? Я это приветствую, и мне кажется, что это приметы нашей новой жизни. Конечно, есть и всегда были такие "перекати-поле". Им совершенно не важно, кто и что ставит, зато привлекает главная роль, внимание прессы да и платят хорошо. Но правы наши классики: чем человек талантливее, тем он требовательнее к себе и своему образу жизни. Сам талант требователен всегда. Понимаете, новое время нам вместе с неопределенностью и незащищенностью подарило и возможности. Может быть, людей бездарных эти обстоятельства пугают, но талантливых - обнадеживают.
- А как вы относитесь к витающей в воздухе мысли о том, что стационарный театр себя изжил и должен уступить место "свободным площадкам"? - Конечно, что-то надо делать со стационарным театром. Это же невозможно: шестьдесят человек в труппе, из них работают двадцать, остальные мучаются сами и мучают театр. Идти им некуда. Тут единственное, что нужно, - по-человечески обойтись с этими людьми. Они же, когда начинали свою карьеру, не знали, что все так сложится. Они психологически к этому не готовы.
- А ведь таких актеров сотни. - Ну что же делать? Молодые пусть идут на вольные хлеба, выкарабкиваются сами. Их же никто не выгоняет из профессии, остается возможность работать там, где ты пригодишься. Пожалуйста, ищи себе работу. А остальные? Тут государство должно позаботиться. Вот шахты закрывают, угольщикам же дают деньги или как-то их переквалифицируют. Почему бы государству не наладить подобный процесс в театре?
- Звучит немного утопически. А давайте представим себе утопическую и печальную картину: закрыли ваш Театр комедии. Что вы в вашем возрасте будете делать? - Лично я пошел бы, например, в Александринку и предложил бы свои услуги. Или еще куда-то и сказал бы: "Я без работы, если понадоблюсь, имейте меня в виду". А может быть, завел бы своего театрального агента на паях еще с несколькими артистами, чтобы ему было выгодно этим заниматься. И он бы искал мне работу. Возможно, появилась бы какая-нибудь авторская передача на телевидении, допустим, "Спокойной ночи, старички". Или играл бы небольшие роли в кино. Да мало ли? Я бы, наверное, взял курс в институте, что мне уже несколько раз предлагали. Все-таки при деле. Шевелился бы. А если бы на мне везде поставили крест, то устроился бы водителем в какую-нибудь фирму. Машина у меня есть, возил бы документы или какого-то начальника.
- С плакатом на площадь не пошли бы? - Нет, безусловно, нет. Хотя бы потому, что я получаю пенсию.
- К счастью, пока работой вы не обделены. А что в перспективе? - Леонид Трушкин, с которым мы уже неоднократно работали вместе, в своем Театре Антона Чехова собирается ставить чеховского "Дядю Ваню". Предложил мне роль Вафли. В Театре комедии играю сейчас один спектакль, но от остальных сам отказался, потому что со здоровьем неважно. Недавно Татьяна Сергеевна Казакова, наш художественный руководитель, предложила мне к открытию Малой сцены сделать с ней спектакль по "Скучной истории" все того же Чехова. Я вообще пока не представляю, как это можно поставить и сыграть. И поэтому мне стало очень любопытно попробовать. Я согласился и сейчас с интересом этим занимаюсь. Также в рубрике:
|