Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 1 (7161) 14 - 20 января 1999г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Краски мира"Я вернула долги России", -говорит Кенда Бар-Гера, известный кельнский коллекционер, собиратель русского авангарда Александра ТУРГАН "Русский сезон" в Леверкузене, где расположена штаб-квартира знаменитого немецкого химического концерна Байер АГ, в полном разгаре. Что ни день, то премьера. Интерес к нему нарастает и у зрителей, и у прессы, что не может не радовать устроителей фестиваля. У каждого события есть свои "виновники". Не обошелся без них и "Русский сезон". Два года назад известные коллекционеры современного искусства Якоб и Кенда Бар-Гера совместно с культурным отделом концерна Байер представили здесь свою коллекцию нонконформистов - художников, чье творчество было под запретом в Советском Союзе. В Германии выставка вызвала огромный интерес. И тогда культурный отдел решился сезон 1998/99 года сделать русским. На этот раз супруги Бар-Гера впервые привезли в Германию экспозицию "100 лет русского искусства" из собрания Художественного музея Самары. Уже тридцать лет этим музеем руководит Аннета Басс. Своей неутомимой энергией и влюбленностью в русских художников она потрясла не только коллекционеров, но и самих устроителей "Русского сезона". История создания уникальной коллекции русского авангарда в Самаре началась в 20-е годы и сама по себе заслуживает отдельного рассказа, полного драматических коллизий. Достаточно сказать, что в 37-м году власти предписали уничтожить все собранное. Но сотрудники музея, рискуя жизнью, спасли коллекцию. Год с лишним назад случай самым неожиданным образом привел Кенду Бар-Гера в Художественный музей Самары. По ее словам, она была потрясена уникальным собранием. Тогда вместе с Якобом они и решили привезти на волжские берега свое собрание нонконформистов. Кстати, немало удивив многих немцев, которые уговаривали их не рисковать и не вывозить в провинциальную Самару бесценную коллекцию. Но супруги настояли на своем. Тогда же Кенда и отобрала сто работ классического модерна, уникальные театральные эскизы авангардистов начала нашего века для "Русского сезона" в Леверкузене. И вот теперь немецкая пресса и критики не без удивления отмечают: "Собрание из провинциального русского города на Волге - просто драгоценная жемчужина". История семьи Бар-Гера и ее пристрастий стоит того, чтобы об этом рассказать подробнее. Собирательство - всегда страсть, но любое увлечение имеет свою предысторию, в которой обычно самое важное для современников сокрыто. Как и почему преуспевающий бизнесмен и его жена, известный на Западе галерист, много лет назад втянулись в "роман" с московским художественным подпольем и почему на протяжении стольких лет им удалось не утратить накала чувств к источнику своего пристрастия? Многих современников их увлечение просто раздражало. Но это и понятно. Подпольное советское искусство далеко не сразу и не всеми было принято как глубокое, самобытное, ни на что не похожее художественное явление. Пройдет не одно десятилетие пока предмет глубокой страсти семьи Бар-Гера получит свое громкое в миру имя - "Второй русский авангард". Поколение художников, не желавшее в послесталинскую эпоху следовать единственно разрешенному "методу соцреализма", на протяжении десятилетий подвергалось постоянному давлению и репрессиям со стороны государства. Эстетические споры перерастали для многих из них в жестокую схватку с властями, но обуздать непокорных так и не удалось. К счастью, этой плеяде художников, вопреки преследованиям, удалось осуществить свои творческие замыслы и стать явлением не только в нашей отечественной культуре. Кенда и Якоб Бар-Гера - собиратели гонимого советского искусства - в полной мере испытали на себе все ужасы войны, пережили гетто. В Освенциме погибла вся семья Кенды. Для нее эти годы навсегда остались непреходящей болью... - Мы относимся к грустному поколению, которое, уцелев в этом кошмаре, получило в наследство только руины и могилы, - вспоминает Кенда. - Нам предстояло учиться жить заново... На долю Якоба, уроженца Западной Украины, тоже выпало немало. Шутя он называет себя "неоднократно освобожденным" - сначала Гитлером, потом Сталиным. Пока в 1946 году, по его словам, он "не освободил себя сам" и уехал в Палестину. Где опять была война, но теперь против британской оккупации. В результате этот улыбчивый, уравновешенный еврейский юноша из профессорской семьи, в которой дома говорили на русском и иврите, стал профессиональным военным. Судьба свела Кенду и Якоба в Польше в мае 45-го в случайной компании на один вечер. - Почему я обратил на нее внимание? - вспоминает Якоб. - Так ведь она же - красавица! И это действительно так. И сейчас лицо Кенды гипнотизирует, притягивает, ее жесты, движения наполнены особым ритмом. Довольно низкий, слегка надтреснутый, но удивительного тембра голос. Неспешная манера ведения разговора, во время которого она постепенно привыкает к вам и как бы оттаивает. И вдруг ее строгое лицо рассекает пронзительно мальчишеская усмешка. Такие женщины входят в жизнь не на вечер, а навсегда. Что и произошло с Якобом. Но попытка заглушить страшные воспоминания Освенцима приводит Кенду к резкому повороту судьбы. В 1947 году она нелегальным путем пробирается в Израиль и вступает в ряды подпольного движения. Но в первый же день, когда она окажется под небом священной Палестины, она опять увидит Якоба, который встречал с приятелем в порту вновь прибывших. "Тебя я знаю", - скажет ему красавица. Во время объявленной освободительной войны против англичан они воюют в рядах израильской армии. И только в 1950 году становятся мужем и женой. У Кенды и Якоба рождаются трое детей. Потом Якоб выходит в отставку и становится государственным служащим. Но в 1963 году Якоб получает назначение на дипломатическую работу в Германию. Для Кенды это было настоящей катастрофой. Она запретила себе навсегда возвращаться в прошлое. Только болезнь сына, которому врачи настойчиво рекомендовали сменить климат, заставляет ее последовать за мужем. Оказавшись в Германии, Кенда наглухо замыкается в кругу семьи. И спасает ее в этот страшный момент неожиданное предложение соотечественницы из Польши Антонины Гмуржинской попробовать создать галерею современного искусства. И эта сумасшедшая затея поглощает ее целиком. Но как назвать свое новое детище - галерею? - Я ничего не могла придумать, - вспоминает Кенда. - Дипломатический статус мужа не позволял мне дать ей свою фамилию. И тогда мы назвали галерею именем моей партнерши - "Гмуржинска". Когда Якоб уйдет с дипломатической службы и займется бизнесом, галерея станет называться "Бар-Гера и Гмуржинска". Пройдет время, и пути Кенды и Антонины разойдутся навсегда. Якоб не раз признавался в том, что поначалу художественные пристрастия его жены были ему мало понятны и интересны, хотя он был привязан к России и хотел работать там дипломатом. Для него тогда было важно только одно - у Кенды в Германии появилось занятие, поглотившее ее целиком. - Меня всегда волновали забытые имена, - вспоминает Кенда. - Отфильтрованное политиками прошлое вызывало у меня только яростный протест... И она делает все, чтобы вернуть истории забытые имена. Ее особым пристрастием становятся конструктивизм и супрематизм 20-х. А любимцами - выпускники легендарного "Баухауза" и берлинской галереи "Штурм", испанские художники, а среди восточных европейцев - русский авангард. Следует серия знаменитых выставок, каталоги которых станут для знатоков наглядным пособием по исследованию изобразительного искусства 20-х и 30-х годов нашего века. Прекрасного и одновременно страшного времени, когда художники Европы расплачивались жизнями за свои открытия. - Русские в моей судьбе были и есть особая тема, - говорит Кенда. - Советские солдаты спасли мне жизнь, освободив из Освенцима, и я никогда не забываю об этом. Но в те времена, когда я стала заниматься живописью, Советский Союз намертво зашторил свою жизнь от Запада, и до нас доносились только фанфары официального искусства. Достоверной информации о том, что на самом деле происходило за железным занавесом, практически не было никакой. И совершенно неожиданно для себя от своих чешских друзей-искусствоведов Мирослава Ламачека и Иржи Паддтра я узнаю о том, что в Союзе идут очень интересные поиски и что там неожиданно появилось очень много интересных художников. Увидев их работы, я была потрясена, и тогда мои друзья стали вывозить из Союза, который был наглухо закрыт для любителей неформального искусства, полюбившихся мне авторов. Первыми в галерее "Бар-Гера и Гмуржинска" выставляются Кабаков, Плавинский, Гробман, Соостер, Янкилевский, Неизвестный, Бахчанян, Брусиловский. К тому времени у Кенды уже серьезная репутация, однако даже за смехотворные цены в несколько сот марок продать никого из них не удается. Но финансовая неудача первого показа абсолютно не обескураживает ни Кенду, ни Якоба, для которых запретное искусство России стало огромным потрясением. Колорит этих картин, способ мышления художников, не говоря уже о темах и идеях, был абсолютно незнаком и непривычен тогда западному зрителю. Собирать работы, к которым неприменимы никакие оценки и художественные критерии, для многих и тогда, да и сегодня представлялось абсурдным. Но только не для семьи Бар-Гера. Проявив завидное упрямство, они продолжают общаться и переписываться с художниками в СССР, несмотря на то что европейские коллеги высказывают определенное недоверие к их художественному вкусу и интуиции. И потому их увлечение подпольным искусством Советского Союза на долгие годы становится сугубо домашним и тайным. Даже их собственные дети не подозревают о том, что у них под боком произрастает "тайный орден поклонников нонконформизма". Когда постепенно коллекция заполняет собой всю их кельнскую квартиру, она надолго переезжает в хранилище. Кенда и Якоб сами-то увидят целиком все собранное ими лишь перед отправкой в Россию. - Я только ходила и разводила руками - Якоб, неужели все это наше?! - вспоминает Кенда. Почти полвека Якоб и Кенда вместе. Их жизнь прошла между Германией и Израилем, где живут их дети. Наступят новые времена, и Кенда закроет свою галерею, но не перестанет любить и собирать тех, чье искусство стало ей близким и нужным навсегда. В начале 80-х в галерейное дело, которому она отдала столько сердца, придут другие. Начнутся разговоры только о деньгах. И только деньги станут мерилом искусства. "Территорию ее любви" заполонят совсем другие ценности. Многие в такие моменты начинают писать мемуары. Но ни у Кенды, ни у Якоба нет для этого времени. Коллекция запрещенного советского искусства, которую они долгие годы собирали только для себя, теперь путешествует по всему миру. При содействии концерна Байер она была показана сначала в Москве и Санкт-Петербурге, во Франкфурте, Леверкузене, Боттропе, Самаре... - За два года провести столько выставок в разных странах - это очень неплохо, - считает Якоб. - Но показ нашей коллекции никогда не носил коммерческий характер. Просто нам хотелось, чтобы мир узнал этих художников и сама Россия наконец увидела то, что ей было недоступно многие годы. И на этом поприще нам очень многие помогают. Сейчас мы планируем объединить нашу коллекцию с собранием музея Самары, чтобы мир наконец-то воистину в полном объеме увидел "Сто лет русского искусства". После показа коллекции нонконформистов в Третьяковской галерее Кенда Бар-Гера сказала близким: "Я сделала самое главное в жизни - вернула долги стране, которая спасла мне жизнь". Также в рубрике:
|