Сны о чем-то странном

Фестиваль "Балтийский дом"-2004

Ирина АЛПАТОВА
Санкт-Петербург - Москва

Сцена из спектакля "Ромео и Джульетта" О.Коршуноваса

14-й фестиваль "Балтийский дом" прошел в Санкт-Петербурге, как и было обещано, под логотипом "Действующие лица". Обладатели этих лиц - персоны известные, связанные с фестивалем прочными и многолетними узами: Эймунтас Някрошюс, Кама Гинкас, Андрий Жолдак, Оскарас Коршуновас и другие. "Балтдом", форум по определению весьма репрезентативный, на сей раз явил невиданную концентрацию крупных сценических событий. Причем почти каждому режиссеру было предложено высказаться не единожды. Количественно лидировал Някрошюс, представивший четыре спектакля (шекспировскую трилогию и премьерную "Песнь песней"). Две постановки ("Сны изгнания" и "Скрипка Ротшильда", МТЮЗ) привез Гинкас, плюс спектакли своих учеников. Дважды солировал Жолдак, "двухсерийный" спектакль по "Братьям Карамазовым" показала Театральная мастерская "Сфумато" (София, Болгария). Так что в обычной фестивальной мозаике можно было вычленить крупные личностные фрагменты.

Нынешний "Балтдом" оказался достаточно своеобразным - так мог бы сложиться юбилейный форум, который, кстати, грядет в следующем году. Его спектакли сами собой делились на события, давно состоявшиеся и представленные здесь в качестве "подарка" публике, и новинки ближнего зарубежья. Причем многое из показанного являлось в какой-то мере абсолютом. Либо зрелище, которое не стыдно определить словом "шедевр", либо тупиковые картинки, но тупик этот парадоксально столь же совершенен. Зрелищ средних, что, по-моему, куда хуже провала, почти не наблюдалось. Из увиденного (а увидено было, к сожалению, не все) сразу хочется вычленить "Поющих призраков" Анатолия Праудина (Экспериментальная сцена театра-фестиваля "Балтийский дом"), некстати задумавшего инсценировать ахматовскую "Поэму без героя". Визуально-грубо, с простотой, доходящей до примитива, делалась попытка расшифровать видения поэта, раскрыть закамуфлированные имена, выведя на сцену Мейерхольда, Кузмина, Мандельштама и прочих, включая саму Ахматову в портретном гриме. Была бы нужда в отдельной рецензии, ограничилась бы пессимистическим наблюдением Марины Цветаевой: "Театр неблагоприятен для Поэта, Поэт неблагоприятен для Театра".

Сцена из спектакля "Месяц любви" А.Жолдака

Случайно или осознанно, но фестиваль блестяще выстроил собственную драматургию. Разве что в первые дни зрителям невозможно было раздвоиться, чтобы увидеть спектакли Някрошюса и Гинкаса, идущие в одно время в разных сценических пространствах. Но дальше все было проще. Высокопрофессиональных мэтров сменил идущий не в ногу Жолдак со своими перформансами. На его фоне суперпсихологические болгарские спектакли удивляли глубиной своего проникновения в растревоженный душевный мир героев Достоевского. А "Ромео и Джульетта" Коршуноваса объединили в финальном аккорде разновысокие ноты: форму, психологию, искусство и время. Контрасты дали необходимый эффект: режиссерские манеры оттенили друг друга, высветили приметы стиля и намекнули на прихотливый пейзаж ближнеевропейского театра.

Жолдак, великий и ужасный

Редкий престижный фестиваль сегодня обойдется без супермодной фигуры Андрия Жолдака, генерального и арт-директора Харьковского государственного академического украинского драматического театра "Березиль", по совместительству режиссера, сценографа, сценариста и музыкального оформителя, именующего себя "автором спектакля". Год назад на московском NETе он учинил крутую яичную феерию со рвущимися с цепи овчарками и бритыми наголо артистами по "Ивану Денисовичу" Солженицына. После чего потрафил утонченным театральным эстетам картинно-красивым действом "Гамлет. Сны". Впрочем, балтдомовцам он знаком ближе, видали они и "Тараса Бульбу", и "Отелло", и "Трех сестер". Жолдак отвращает и привлекает одновременно, но во всяком случае провоцирует хоть одним глазком взглянуть на его очередное творение. Быть может, потому, что до сей поры его спектакли были разными. На деле же территория "Гамлета" оказалась эффектной трясиной, где прочно и комфортно увязла режиссерская нога.

На нынешнем фестивале "сны" продолжились, дойдя до состояния летаргических. "Березиль" вывез в Петербург "Месяц любви" как бы по тургеневской пьесе и "Четыре с половиной. Гольдони. Венеция. I акт" якобы по мотивам "Слуги двух господ". Впрочем, все это абсолютно не важно. Типичный выученик Анатолия Васильева, Жолдак давно и без сожаления расстался с приметами традиционного театра, на что, безусловно, имеет полное право. Правда, теперь с ними же расстается и "Березиль".

Определить жанр бесконечных жолдаковских "снов" весьма проблематично. Калейдоскоп живых картин, перемежающихся затемнениями, перформанс, немного диалогов, подчас сочиненных заново (правда, в "Гольдони" уже и их нет), элементы дефиле, мелодичное музыкальное сопровождение, белый щит на черном поле в роли "декорации". Впрочем, в "Гольдони" существует нагромождение всяческих предметов обихода - от аквариумов, куда со снайперской точностью падают капли воды, до самоваров и граммофонов. Но принцип режиссерской композиции схож до мелочей - все тот же калейдоскоп живых картин.

Признаться, "Месяц любви" все же обладает некоей эмоциональной энергетикой. "Изысканный спектакль для изысканной публики" (жолдаковская подсказка) донельзя красив и похож на сеанс медитации. Но вот парадокс, совершенно добровольно "помедитировав" вместе с режиссером и актерами, вдруг впадаешь в состояние кошки перед телевизором - зверь завороженно, но бессмысленно таращится на цветное экранное мельтешение, успевает задремать, проснуться, а оно все длится, длится... Дай Жолдаку не четыре часа, а сутки, думается, ему и этого было бы мало. Впрочем, не вполне "изысканная" публика, посидев для приличия пару часов, смиренно или гневно топает к выходу.

Жолдак спустя столетие воплощает в жизнь мечту театральных реформаторов - заменить актера идеальной марионеткой. Ему это удается - актеры технически безупречны, но столь же внутренне пусты. Они не виноваты - таковы правила игры. Правда, труппа "Березиля" оказалась на сей раз изрядно приправлена "свободными артистами" всех цветов кожи и прочими "гостями". Да, в бытовых разговорах артистов (а встречаться приходилось то в автобусе, то в кафе) такой же чередой мелькали Барселона, Загреб, Вена etc. Право же, ради этого стоит заделаться куклой. Но надолго ли этого хватит? Выпендриться на фестивале всегда уместно. Но "как нас в Харькове принимали"? Вот в чем вопрос. Ехидные же критики, посовещавшись в кулуарах, вынесли вердикт: у Жолдака должна гениально получиться "немая сцена" из "Ревизора", поставленная в трех актах.

Болгарский надрыв

По контрасту с эстетствующим Жолдаком спектакль "Долина смертной тени" ("Алеша" в постановке Маргариты Младеновой и "Иван" Ивана Добчева) показался перенасыщенным человеческими страстями в экзальтированном актерском выражении. Безмолвные красивости сменились получасовыми монологами, любопытными, но сложными для восприятия, потому что это не совсем Достоевский, но новые тексты Георги Тенева, интерпретирующие известные события и откровения с позиций сегодняшнего времени. Впрочем, серьезное действо вызывало искреннее уважение глубиной посыла и немодным стремлением не отрекаться от традиций.

Не претендуя на романную полноту, Младенова и Добчев вычленили из "Братьев Карамазовых" нечто, на их взгляд, главное и существенное, а значит, вечно актуальное. Теорему "Бог есть любовь" они разделили на две части и доказали порознь. Бог - есть, любовь - тоже, и она, кажется, важнее. Во всяком случае, и Алеша (Иван Юруков), и Иван (Христо Петков) пытаются спастись именно этим. Первому подарена любовно-эротическая сцена с Лизой (Маргита Гошева), второму - с Катериной Ивановной (Диана Добрева). И только так, быть может, и стоит выходить из "долины смертной тени", властно затягивающей человека на свою территорию. Причем извечная мрачность Достоевского бликует в болгарском спектакле светлыми и теплыми вспышками. И даже небольшой монолог Смердякова (Цветан Алексиев), полный непредсказуемого сочувствия к Федору Карамазову (Красимир Дюков), провоцирует по-новому вглядеться в этого малосимпатичного персонажа.

Тили-тили-тесто

На одном только "Балтдоме" было показано четыре шекспировских спектакля, причем все - в литовской интерпретации. Молодой режиссер Оскарас Коршуновас, создатель и руководитель собственного театра в Вильнюсе, предложил очередную версию "Ромео и Джульетты". Виденным трактовкам несть числа, что само по себе опасно как для восприятия, так и для постановки - ну как бы еще изощриться?

Но у Коршуноваса все получилось. Как водится, отмахнувшись от хронологической этнографии, он погрузился в тепло спародированную атмосферу итальянского неореализма второй половины минувшего столетия. Батники, широкие штаны, пиджаки в обтяжку, приталенные платьица, начесы у дам... Шекспировские герои - отнюдь не потомственные аристократы, но представители двух пекарских кланов. Два совершенно одинаковых разделочных стола - Монтекки и Капулетти дружно месят тесто, кидаясь мукой, пока вдруг не вспыхнет очередная спонтанная драка с ножами. Вообще декорация Юрате Паулекайте - штука замечательная. Словно пыльные многоярусные антресоли, хаотично вместившие атрибуты всей человеческой жизни - от детской коляски до новехонького гроба. Антресоли раскололись пополам и разъехались в стороны, наводить мосты будут юные тела Ромео (Гитис Иванаускас) и Джульетты (Раса Самуолите).

Смешной и трагичный одновременно спектакль Коршуноваса - об абсурдной воле рока, настигающего человека во все времена. Человека, совсем к этому не готового и думать о подобных вещах забывшего. Коренастенькая Джульетта и простачок с рабочей окраины по имени Ромео, кажется, так до конца и не поняли, что с ними произошло. Сущие дети, они удивили непосредственной нескладностью, угловатостью, наивом. А все постичь под силу только мертвецам вроде Меркуцио (Дайнюс Казлаускас) или Тибальта (Дарюс Гумаускас), призраками являющимся на свет Божий, чтобы скорбно наблюдать за дальнейшим разворотом событий. У Коршуноваса перемешано все - пародия, гротеск, сантимент, быт, желание "новых форм" и старых психологических истин. Его спектакль молод и свеж, легок и прозрачен, но одновременно и мудр. А главное, в этом синтезе есть гармония, победившая театральный хаос.

Лавровый листок

Официальный рейтинг спектаклей на "Балтдоме" не столь давно был отменен. Но совсем уж отказаться от обозначения своих пристрастий не получается. Впервые на этом форуме работало жюри театральной премии ЮНЕСКО во главе с французским критиком Жоржем Баню. Главный приз, сопровождаемый суммой в 15 тысяч долларов, вполне предсказуемо отошел европейски продвинутому Жолдаку и его театру. Правда, менее "изысканная" публика отреагировала на это свистом и топаньем. Куда более удивил специальный (вероятно, утешительный) приз той же компании в пять тысяч долларов, отданный режиссеру Климу. Премия предполагает поддержку молодых и перспективных постановщиков-новаторов, в категорию которых Клим, находящийся на шестом десятке и не слишком грешащий перспективностью, кажется, не входит.

Зато не обидно за честь профессионального мундира, поскольку приз прессы имени Леонида Попова присужден спектаклю мастера настоящего - "Отелло" Някрошюса. Зрители же отдали свои симпатии спектаклю Андрея Могучего "PRO-Турандот" (петербургский Театр "Приют комедианта"). Хозяева фестиваля, то есть дирекция "Балтийского дома", по заслугам отметила "Ромео и Джульетту" Коршуноваса.

ТЕАТР

• Сны о чем-то странном
  Фестиваль "Балтийский дом"-2004
• Бульон терзаний
  "Маскарад" М.Лермонтова в Сатириконе
• Стремительный домкрат
  "Суер-Выер". Московский театр Эрмитаж
• Он успел написать свой роман
  К 75-летию со дня рождения художника Петра Белова