"Нахожу свой собственный закон истинного..."
Пласты наследия Алексея Кравченко: выставочный сиквел в Москве
Елена ШИРОЯН
 |
| А.Кравченко. "Венеция. Площадь св. Марка". 1926 г. |
Фаворский и Кравченко - два столпа российской книжной графики. Трудились оба в первой половине ХХ века, но их влияние ощутимо по сей день. И все же если, подобно радиорепортерам, обратиться к прохожим на улице с вопросом об этих художниках (когда-то весьма знаменитых), вряд ли получишь много правильных ответов... Эта мысль пришла мне на вернисаже в Галерее на Ленивке, молодая и очаровательная хозяйка которой с придыханием и восторгом неофита рассказывала, кто такой Алексей Ильич Кравченко (1889 - 1940). Как же случилось, что знание даже таких крупных мастеров, буквально из первого ряда, что называется, стилеобразующих, стало уделом немногих? Это тем более странно, что помимо живописи "для себя", показанной на Ленивке по желанию наследников мастера и воле кураторов выставки (конечно, не впервые, но все же такой Кравченко не слишком известен), почти всю жизнь он занимался оформлением книг. Не так уж долго, если вспомнить, что гравюре он обучался самостоятельно, к прославившей его ксилографии пришел только к тридцати - в 1919 году в Саратове, а жизнь оборвалась досадно рано, едва перевалив за полвека. Однако диапазон его любимых тем и авторов, чьи романы, повести, стихи он иллюстрировал, невероятно широк - от Шекспира, Гофмана и арабских сказок до Пушкина, Гоголя, модного Цвейга и "Тихого Дона" с наставлениями "Нашему юношеству" Маяковского. Десятки книг, сотни листов - чарующие, романтизированные, волшебные по силе воздействия "картинки", столь приятные при чтении не только детям, но и взрослым, развивают глаз и будят воображение. Где они сегодня, в эпоху пресловутого книжного бума? Почему тороватые издатели, пытаясь завлечь покупателя кто броскими одежками своей продукции, а кто и вполне достойным материалом под обложкой, не стремятся переиздать, вернуть к жизни блистательные, подчас непревзойденные произведения книжной графики, которыми славилась закрытая в 1938-м "Academia"? Именно для этого издательства, а потом для вполне советских, без всякого инакомыслия, ОГИЗа и "Художественной литературы" постоянно работал Кравченко, чьи поистине феноменальные достижения в книжной сфере ныне, кажется, прочно забыты.
"Вторую серию" выставки того же мастера - как известно, сериалы особенно "цепляют" зрителя - можно увидеть, перейдя с самой короткой улицы Москвы через Волхонку и весь Арбат в Трубниковский переулок. Кураторы Наталья Реброва и Лариса Кашук хитроумно поделили две грани творчества художника между зданиями: в первом он предстал как "частный человек" и мастер начинающий, активно осваивающий все направления (импрессионизм, символизм, модерн), впитывающий и выплескивающий на полотно или бумагу впечатления жизни, с каждым путешествием - Индия, Италия, США - растущий как художник. Заметно, как трансформируются мотивы, как от реалистической передачи натуры он доходит до фантасмагорий, как отражаются краски дальних стран в цветовом строе картин и тонированных гравюр. Замечательно передал он Венецию - цветной офорт с видом Палаццо дожей и Площади св. Марка, этакий парафраз Каналетто, принадлежит к вершинам Кравченко, не уступают и зарисовки Большого канала и прочие "ведуты". Ощутимо меняется рука в Париже - здесь от классической ясности переход к более "нервным" и романтическим композициям. Но открытием даже для кураторов стала серия о Нью-Йорке: Кравченко, обладателя Гран-при Международной выставки декоративного искусства и промышленности в Париже, командировали туда в 1929 году. С заданием организовать Советский павильон для Международной промышленной выставки он попал в "город желтого дьявола" - и был "потрясен, подавлен и очарован", а для отчетного доклада в Москве записывал тезисы: "Америка - страна, где искусства нет... Мастерство строительства и эстетика его - искусство Америки". Он рисует город-мираж, почти утопию, этакий "город Солнца": вселенский мегаполис впоследствии возникнет в фантастических образах Дворца Советов, где статуя Ленина вздымается над съежившимися башнями Кремля, всей Москвой и целой планетой. Чернота теней в ущельях улиц, но и романтика небоскребов - она еще отзовется в урбанистических и промышленных пейзажах СССР.
Литературный музей показал, как говорится, хрестоматийного Кравченко - большие серии иллюстраций, эскизы обложек, буквицы, виньетки, а также экслибрисы, в которых тот был мастер не просто выдающийся, но невероятно глубокий: умел передать характер владельца издания и следовал лучшим традициям старой России. О владении техникой графики, о способности выявить конфликт в литературном первоисточнике и драматургически построить лист, оттенив манеру писателя, о романтизме мировосприятия Кравченко написано много, но ничто не заменит визуального соприкосновения с гравюрами, когда-то доступными книгочеям. Правда, в Литмузее, как и на Ленивке, много экспонатов неопубликованных и вообще прежде не выставлявшихся: например, за "формалистическую" живопись, в которой видны следы знакомства и с Пикассо - Гогеном - Матиссом, и с сюрреалистами, советского классика при жизни запросто могли бы погромить.
