Игра без правил

"Не боюсь Вирджинии Вулф" Э.Олби. Рижский театр русской драмы

Ирина АЛПАТОВА
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Л.Озолиня - Марта в сцене из спектакля

Знаменитая пьеса Эдварда Олби кажется беспроигрышным вариантом для любого театра, где есть мало-мальски хорошие артисты. А уж если в наличии подлинные мастера, тем более. Пьеса обладает эффектом самоигральности и порой не требует особых режиссерских конструкций. Быть может, поэтому ее ставят часто и везде, хотя бы в качестве бенефисно-юбилейного подарка той или иной звезде. И вероятно, именно поэтому спектакли постановочно разнятся мало, отличаясь только актерскими лицами и степенью темперамента. Иногда концептуальным оформлением. Но... Так драму Олби ставили в 60-е, 70-е, 80-е годы etc. В таком же унифицированном сценическом решении она перешагнула порог следующего столетия.

В Рижском театре русской драмы на постановку спектакля "Не боюсь Вирджинии Вулф" пригласили московского режиссера, художественного руководителя Театра имени Пушкина Романа Козака. К воплощению этой идеи он подошел достаточно серьезно и оригинально, представив так называемый "билингвальный проект". А это значит, что пьеса играется в театре в двух версиях: русской и латышской. Соответственно на двух языках и с разными актерскими командами. За одним исключением - роль Марты в обеих версиях исполняет актриса Лилита Озолиня. Кстати, в недавнем интервью радиостанции "Эхо Москвы" актриса призналась, что, несмотря на одну и ту же сценографию, те же костюмы и мизансцены, все-таки получилось два разных спектакля. Что и понятно: другие партнеры провоцируют иную эмоциональную отдачу.

В рижской версии драмы Олби впечатляет прежде всего сценография Игоря Попова - стильная и весьма символичная. Затянутое белым пространство сцены напоминает современный океанский лайнер: круглые окошки-иллюминаторы, вращающееся двухэтажное подобие капитанского мостика и подвешенная в центре утлая лодочка-колыбель. Столь же немыслимая в этом стильном пространстве, как и несуществующий сын Марты и Джорджа. Поскольку же речь идет о жутковатых играх одиноких людей, ближе к концу первого действия в углу справа поднимается не менее символичный театральный занавес в зловеще-кровавых тонах. Одеяния героев (художник по костюмам Илзе Витолиня) - сплошь белые. Одна только Марта рискнет со временем облачиться в черное декольтированное платье. И тут же вспомнится Чехов: "Это траур по моей жизни". Скажет ли это Маша из "Чайки" или Марта из "Вирджинии", не суть важно. Атмосферный же смысл угадывается сразу.

Олби, как известно, не поклонник простых истин. Человеческие отношения в его пьесах обострены до предела, осложнены комплексами и рефлексией, брошены в омут "жестоких игр" - с самим собой и друг с другом. Людей по определению близких отбрасывает на космические расстояния, а смысл - в преодолении обратного пути, в его притяжении. Кажется, этот мотив возвращения к себе и к партнеру по игре в жизнь, с потребностью перевода его снова в статус "близкого" и стал основным в звучании спектакля Козака. По крайней мере, он явно доминирует в партии Марты - Озолини.

Ее супруг Джордж (Яков Рафальсон), двадцать лет назад намеренно попавший в нежеланные брачные сети, расставленные ректорской дочкой, своим жизненным кредо сделал месть. Джордж - Рафальсон не в силах справиться с фонтанирующей ненавистью и с азартом озлобленного ребенка бросается в очередную бескомпромиссную игру. Его взгляды оскорбительны, жесты нацелены на удар. Марта же кажется пораженной не менее смертельной болезнью - любовным мазохизмом. Быть может, явлением столь же унизительным, если бы главным в этом определении не было бы слово "любовь". Она - достойный партнер в убийственных и саморазрушительных забавах, но именно Марта - Озолиня не дает пресловутой "любовной лодке" окончательно разбиться о придуманные и тщательно сконструированные рифы. Она пьет, плачет, танцует (хореография Аллы Сигаловой), ругается, бьется в истерике, соблазняет молоденького Ника (Евгений Корнев) на глазах у мужа. Но для нее эта игра не становится жизнью, не подменяет ее смысла. В любой момент Марта готова ее остановить и броситься собирать осколки очередной разбитой иллюзии.

Опять-таки традиционно, что внимание публики приковано в основном к старшей паре героев. Молодые Ник - Корнев и Хани (Елена Лаптева), как водится, выступают в роли своеобразного аккомпанемента, то ли невольных зрителей, то ли подручных приспособлений для новой забавы. Оба они вполне органичны, однако темперамент подлинной страсти - та высота, которой еще предстоит достичь. Они и исчезают из спектакля и из жизни Марты и Джорджа так же внезапно и случайно, как и появились, практически незаметно.

Измученные же супруги вновь остаются одни и, обессиленно упав в низкие белые кресла, затянутые прозрачной пленкой, покидают так и не обжитой дом-корабль, "уплывая" в открытое море. Ненависть не исчезла, как никуда не делось и отчаянное желание прощать. Каждому - свое. Но в спектакле Романа Козака есть маленький, почти эфемерный намек на то, что, быть может, простые истины однажды сверкнут подобно молнии в этом бушующем море страстей. И оно успокоится. Хотя бы на время.

ТЕАТР

• Игра без правил
  "Не боюсь Вирджинии Вулф" Э.Олби. Рижский театр русской драмы
• ХАЙНЕР ГЕББЕЛЬС: "Я ставлю спектакли как композитор и сочиняю музыку как режиссер"
• Средь жаркого пляжа, случайно
  "Игры" Вроцлавского театра Вспулчесны
• Война и мы
  "Славянский венец"-2005
• Весь мир - камерная сцена
  "Русская классика" в подмосковной Лобне
• Работа хуже вышивания