По гамлетовскому счету

Трагедия Шекспира в ЦАТРА

Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Сцена из спектакля

Октябрьская театральная шекспириана завершилась "Гамлетом", поставленным главным режиссером Центрального театра Российской Армии Борисом Морозовым. Причем постановка этой трагедии была посвящена режиссером вовсе не Шекспиру, но Дмитрию Шостаковичу. Вряд ли стоит объяснять почему, ведь музыка Шостаковича к фильму "Гамлет" Григория Козинцева давно уже сама по себе стала классикой. А потому Морозов счел возможным изъять ее из привычного кинематографического контекста и привлечь в абсолютное новое произведение - иной тональности, направленности, да и уровня воплощения, наконец. Привлечь не в качестве просто фона (хотя временами в спектакле случается именно так), но некоего смыслообразующего начала, облаченного шекспировской мощью, а потому имеющего право звучать не вместе с текстом, а порой вместо него.

Современный театр, замешенный на классике, практически немыслим без так называемых "версий". Не только режиссерских, но и текстовых, включающих в себя не просто обширные купюры или монтаж различных переводов, но порой и "переписывание заново". Вопрос о том, что хотел поведать миру сам Шекспир, считается то ли давно закрытым, то ли несвоевременным. Главным становится другое - сопряжение великого, но далекого классика с нынешними реалиями, ритмами и мироощущением. И это вполне нормально, к тому же куда как интересно следить за поединком двух авторов, который оказывается порой более захватывающим, чем поединок Гамлета с Лаэртом. Отсутствие ярко выраженной "версии" уже само по себе способно ввергнуть критика в недоумение по поводу отсутствия режиссерского посыла.

Так вот, Борис Морозов от новомодных игрищ с Шекспиром категорически отказался. Чистый текст в переводе Михаила Лозинского. Строгая монументальность оформления (сценография Михаила Курилко-Рюмина). Костюмы, условно приближенные к эпохе (художник по костюмам Александра Суворова). Музыкальное соучастие творения Шостаковича. Актерский пафос, изредка приправленный психологическими моментами. Никаких отклонений от сюжетных ходов и последовательности событий. Подобное воплощение шекспировской трагедии могло случиться и 30, и 40, и 50 лет назад. То, что оно появилось именно сегодня, абсолютно непринципиально.

И сколь контрастна эта постановка Бориса Морозова по отношению к одновременно появившимся в столице спектаклям Юрия Бутусова и Кирилла Серебренникова. Не о сравнении профессиональных достоинств речь, но о духе и сути. Там царили эстетический раздрызг, хаос и смятение. Сценическая ситуация "Гамлета" монументальна и незыблема, как сами эти подмостки. Как написанная на холсте, но все равно мощная "кладка" каменных стен оформления. Как прочные, поднимающиеся и опускающиеся помосты-постаменты. Веку, воплощенному режиссером на сцене ЦАТРА, вряд ли кто-либо способен "вывихнуть сустав". Он сам проверит на прочность кого угодно. Будь то Гамлет-старший, или Гамлет-сын, или идущий им на смену Фортинбрас - ничего не изменится. По гамлетовскому счету, это, конечно, лишает шекспировскую трагедию львиной доли философских смыслов, выталкивая на поверхность лишь частную историю невезучего принца.

Громадная и практически оголенная сцена на сей раз играет с актерами злую шутку, вероятно, корректирует и постановочную историю. В прологе актеры, чередой выходящие на сцену из далекого закулисья, кажутся крошечными куколками, несоразмерными пугающе огромному пространству. Как тут не ощутить, что человек - не более чем песчинка на просторах Дании-пустыни. Марионетка, желающая быть значимой, элементарно видимой и слышимой. А потому актерские голоса нещадно форсируются, порой срываясь до крика, а сами исполнители невольно стремятся к авансцене. Режиссер же это стремление подхватывает и оформляет - ключевые мизансцены и монологи развернуты фронтально, почти по линии рампы, с колосников же спускается своеобразная галерея арок, принимающих персонажей под свои своды.

Существует устойчивый миф, что роль Гамлета - мечта каждого актера. Будем считать, что у очень талантливого и еще вполне молодого актера Николая Лазарева она исполнилась. Хотя бы в том аспекте, что он эту роль получил. Впрочем, именно Лазарев - Гамлет действительно становится центром всего спектакля, его доминантой - темпераментной и эмоциональной. Проблема лишь в том, что порой кажется - актер оставлен один на один с громадой шекспировской трагедии, сыграть которую сегодня отвлеченно от какой-либо более конкретной идеи вряд ли кому под силу.

К тому же порой режиссер, желая, наверное, сделать как лучше, все же невольно Гамлету мешает. Ну зачем заставлять его хныкать и всхлипывать после встречи с Призраком (Леон Кукулян), подобно слабохарактерному хлюпику? Зачем в монологе "Быть или не быть?", интимнейшем по своей сути разговоре с самим собой, выстраивать рядом череду зрителей-персонажей? Не по своей вине Гамлету - Лазареву приходится начинать "играть" задолго до имитации мнимого сумасшествия. Понятно, что "Гамлета" трудно исполнить в чистых приемах психологического театра, да и не стоит этого делать. Но в спектакле Бориса Морозова этой чрезмерной "игры" много больше, чем хотелось бы. А потому и почти всех персонажей трагедии порой можно счесть отбившимися от бродячей труппы комедиантами, нежели живыми людьми, в страдания и метания которых стоит вникнуть. И получается: "Что нам Гекуба"? Разве что Полоний (Александр Михайлушкин) да Офелия (Татьяна Морозова), не исключая, конечно, и самого Гамлета - Лазарева, способны вдохнуть искренность, непосредственность и теплоту человеческих интонаций в помпезность многих сцен.

А в эпизоде финального поединка Гамлета с Лаэртом (Андрей Егоров) режиссер решает выдвинуть на первый план именно музыку Шостаковича, вписав в нее разнообразные пластические сцены. И выводит шекспировское слово за рамки действия, то есть заставляет актеров фехтовать, пить отравленное вино и умирать молча. Но при этом они зачем-то открывают рты и старательно артикулируют незвучащие фразы. Быть может, и был в этом какой-то резон, но он не убедил, поскольку создалось досадное ощущение технического сбоя, внезапно отключенного звука, и не более того.

Впрочем, не стоит перечеркивать уж все разом. Спектакль Бориса Морозова визуально красив, местами темпераментен и не грешит псевдомодными благоглупостями. К тому же явная перспектива роста Гамлета - Лазарева видна без подсказки. Последняя, правда, все же понадобится для ответа на детский вопрос. Что же все-таки хотел режиссер поведать сегодняшним городу и миру, кроме того, что Шекспир и Шостакович - два стоящих друг друга гения? Это не новость, а других принципиальных "новостей" обнаружить не удалось.

ТЕАТР

• По гамлетовскому счету
  Трагедия Шекспира в ЦАТРА
• Каков на вкус этот мед?
  Главный режиссер Генриетта Яновская - 20 лет спустя
• АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: "Классика возвращает интерес к жизни"