ОТАР ИОСЕЛИАНИ: "Не забывайте, что скоро все может кончиться"

Беседу вела Светлана ХОХРЯКОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

О.Иоселиани

В российский прокат вышел новый фильм Отара ИОСЕЛИАНИ "Сады осенью" (Франция - Россия - Италия). На премьеру приезжал сам режиссер, который уже 25 лет живет в Париже, хотя и говорит, что он там не живет, а только снимает кино. В Грузии он этого не делает, поскольку на кинопроизводство там уходит по 8 - 9 лет. Иоселиани говорит, что не так много ему осталось жить, чтобы тратить на кино столько времени. Его постоянно спрашивают, почему его новая картина называется "Сады осенью". Он отвечает, что все мы - сад, и у нас тоже опадают листья. Говорят в фильме на французском, но есть русские субтитры, хотя сам-то Иоселиани уверен, что его картины не нуждаются в переводе. В них и в самом деле погружаешься как в реку и плывешь по течению. Сюжет тоже не имеет значения. Он может быть любым, главное, что перед нами знакомые персонажи, странные, смешные и печальные, какие-то незаметные, даже если они из верхних эшелонов власти, как теперешний герой - Венсан. Он министр, но только в начале картины, а потом - никто, просто человек, пытающийся эту жизнь прожить так, как масса других самых обыкновенных людей, найти в ней свои скромные радости. Он возвращается к той простой жизни, которой жил когда-то. Толпа кричит под министерским окном в надежде, что со сменой власти как-то наладится жизнь. Но правительственные кабинеты наполняются все новыми и новыми людьми, и ничего существенного от этих перемещений не происходит.

В одной из ролей снялся Мишель Пикколи. Заменил заболевшую актрису и сыграл маму главного героя. Без подсказки и не поймешь, что это он. С актерами Иоселиани осторожен, это особая публика, по его мнению, которая по роду своей профессии для товарищества не подходит. И на экране шлейф сыгранных ролей способен убить любую идею. Поэтому лучше работать не с актерами. Иоселиани считает, что все люди артистичны. И если предложить человеку, не зарабатывающему на жизнь лицедейством, сыграть комедию, он превосходно с этим справится. Самые хорошие актеры - это жулики, обманщики, все те люди, основная черта которых - казаться кем-то, но не быть им. Полицейские, по мнению Иоселиани, - чудные актеры. Снимаются в его картинах бухгалтеры, букинисты, главы финансовых отделов. Они прекрасно себя чувствуют на съемочной площадке, когда им объяснишь, что не надо делать того, чего они не делали в жизни. Вот и теперь главную роль - министра - сыграл старинный приятель Иоселиани Северин Бланше, когда-то он работал ассистентом оператора.

    

- Отар Давидович, жизнь скоротечна, а судьба переменчива, завтра может и не быть. Что в этих условиях остается человеку - вести беспечную жизнь либо понимать, что на него наложены определенные обязательства, и быть осмотрительным и ответственным?

- Что делать человеку? Совершать каждый раз поступки, помня, что, выйдя на улицу, вы можете попасть под трамвай. Так, собственно, и произошло в романе Булгакова "Мастер и Маргарита". Аннушка уже пролила масло. Поступать всякий раз так или иначе, но думая о том, что, может быть, через несколько минут все кончится. У человека есть такой орган, который заменяет собой любые религиозные статусы. Я говорю о совести. Главное, не совершать поступков вопреки ей. Я так думаю и вам советую придерживаться такого правила. Тогда будет легко жить, и можно будет веселиться.

Сам факт, что вы меня спрашиваете об этом, очень радует. Потому что абсолютно все мы - от властвующих до нищенствующих задаемся вопросом: "Как надо прожить эту несчастную жизнь, которая нам суждена?". Хочешь не хочешь, а прожить ее надо. Нет никаких методов на этот счет, и преподать урока некому, потому что никто из нас этого еще не прошел. Стать в позицию Экклезиаста и написать книгу о том, что все суета сует? Я говорю о главе из Библии. Это было бы немного претенциозно. Претенциозно, потому что нравоучительно и обескураживающе. Мол, как ни бейся, все кончится плохо. Хотя действительно все печально, потому что все мы уходим из этого мира.

Но так как все-таки очень весело и хорошо жить на этом свете, то вопрос о том, что все кончится плохо, мы отодвигаем. Слава богу, мы обладаем прекрасным качеством - способностью забывать. К счастью, у нас есть замечательное произведение "Сказка о рыбаке и рыбке". Она об обжорстве и о новых русских, если применять ее к современности. Все кончается тем, что старуха остается у разбитого корыта после всех восхождений. Можно делать выводы.

Я затеял свои картины в разное время и с единственной целью - они как послание. И даже в бытность мою в Советском Союзе я все-таки снял все, что мог и как мог. И не использовал свое занятие ни в каких других целях. Послание это пришло ко мне от многих людей, живших до меня, и живших при мне моих товарищей и близких. И я бы хотел все это передать еще кому-то неизвестному, но все-таки известному моему собеседнику, которому это необходимо. То, что немного таких людей, готовых воспринять мое послание, меня не печалит. Кто-то же все-таки есть. Моим инструментом является кинематограф. Можно было бы написать книжки обо всем этом, но писать книги - занятие более сложное. Хотя и кино - непростое дело. Если его снимаешь, чувствуя ответственность за то, что делаешь, то это тяжело. Плюс ко всему надо найти еще и средства. Ручки и бумаги тут недостаточно.

    

- Вас не удивляет, что всякий раз после московских показов ваших картин к вам люди обращаются как к эксперту в области искусства жить. С одной стороны, задают вопросы о смысле бытия, а с другой - гастрономические вопросы, особенно об искусстве пития. То есть о том, что, собственно, и составляет понятие "искусство жить"? Вы думали об этом?

- Во всяком случае, вы меня заставили задуматься об этом. Может быть, мы настолько одичали, что кого-то можем считать экспертом по вопросу, как надо жить. Это очень древняя российская привычка - иметь наставника, который все знает. Наверное, идет все это от постоянного присутствия барства в России. И от традиции считать, что священник все знает. Так и будет, особенно в наше время, когда церковь стала почти супругой гражданской жизни.

Люди почему-то решили, что вот приехал Отар и он все знает. Никого наставлять я не собираюсь и уроков давать не хочу. Но поделиться опытом могу. Если приличный человек попадется. Скажу, что вот этого делать не надо, а лучше поступить вот так. А уж ты делай, как знаешь, как тебе позволяет совесть. Выбор за тобой. То, что люди решили вопрошать у меня, как жить на этом свете, странно и печально. Значит, я уже старец, чего не хотелось бы.

    

- Подобные вопросы задают только в Москве?

- В странах, где люди живут здоровой жизнью, таких вопросов не задают. Их задавать даже неприлично. А в нашей растерянной, потерянной, расстроенной, разбалансированной стране, естественно, все ищут какого-то учителя. Я учителем быть не могу. Это институт кликуш. Если допустишь такое, то погибнешь. Потому что тебя назначат всезнающим мэтром, и потом от этой роли не избавишься. И глупости будешь совершать, и безобразничать. А ведь это началось давно. Нечто подобное происходило с Андреем Тарковским и Звиадом Гамсахурдиа. Приблизительно одну и ту же мизансцену пришлось мне пережить дважды. В доме Тарковского какие-то дамы что-то чистили, мыли, Лариса Тарковская всем этим руководила. Я пришел, уселся в кресло, закурил. И вдруг все как закричат: "Это кресло Андрея Арсеньевича!" В этом доме обитал богочеловек. Но вот вошел сам Андрей, цыкнул на них и сказал: "Ему можно!" Понимаете, какой ужас за всем этим кроется. То же самое было у Гамсахурдиа. "Ему можно!" Что это? Безумие, охватившее людей? Это прикосновение к святости, к мощам? Белиберда какая-то. Пушкин такого никогда бы не сделал. Он хулиганил, как хотел. А были писатели-вельможи.

Возьмите Сергея Михалкова - это просто классика. Как за ним надо было ухаживать. У меня с Михалковым связан смешной эпизод. Как-то в Париже праздновали юбилей Французской революции. Я тогда выступил по радио, где сказал, что вместо того, чтобы праздновать, стоило бы объявить день траура, потому что загублено такое число достойнейших людей, включая Дантона. Гильотина работала без остановки, а народ созерцал отрубание голов. На Елисейских Полях поставили какой-то грандиозный спектакль. Мы с чудным грузинским писателем Резо Табукашвили держим какие-то фонарики, горящие трехцветными огнями, которые нам выдали. Перед нами сидит Сергей Михалков со звездой Героя Соцтруда на белом пиджаке. Трибуны выстроены колоссальные, а перед нами лишь лицедеи меняют костюмы. А само действо где-то в другой части Елисейских Полей. Мы понимаем, что ничего иного ждать нечего. Говорим Сергею Михалкову, что ничего здесь не будет. А он в ответ: "Как же? У меня есть место, меня пригласили. Я останусь здесь, обязательно что-то будет". Мы смотались, а он остался. И там действительно ничего не было. А он сидел и ждал. Нарядный, на почетном месте. Мне так это понравилось. Интересно, станут у него люди вопрошать, как им жить на этом свете? Скорее всего, нет. Как и у Андрона Кончаловского, и у Никиты Михалкова. А у Германа могут спросить. Наверное, жаждущие ответов отбирают людей по принципу - осталась у него тень совести или нет.

    

- Люди задают вопросы после просмотра фильма, часто даже не связанные напрямую с тем, что видели. Меняется в зависимости от этого ваш собственный взгляд на то, что вы сделали?

- Так как тот или другой фильм я делал в свое время весьма серьезно, то мне абсолютно безразлично, кто и как его воспринимает. А если не воспринимает, значит, картина не для него. Я-то знаю, на кого ориентирован фильм. Никто не безгрешен на этом свете. Может, и я допустил ошибку, которую, увы, поправить уже нельзя. Но я очень старался все сделать максимально ясно и понятно для тех, кто его будет воспринимать.

    

- Сильно ли, на ваш взгляд, меняется фильмовосприятие в последнее время? Зависит ли оно от того, живет человек в сытой, стабильной стране или он из совсем другой жизни?

- Мы рассуждаем с вами метафизически, и с этой точки зрения, где бы человеческое существо ни жило, под каким бы режимом ни томилось, какую бы ситуацию ни переживало, почему-то страдают все и всегда. Без исключения. Одни от обжорства, другие от бедности, от того, что детей нечем кормить. Кто-то по причине отсутствия автомобиля определенной марки. Дамы - от отсутствия какого-то украшения. Все эти страдания, собранные вместе, сидящие в зале страдающие люди - они смотрят на экран, и, если видят, что кто-то еще, неизвестный им, не находит себе места по какой-либо причине (обязательно надо показать несчастного человека, счастливого они терпеть не могут), начинают думать о себе. Они идентифицируют себя с таким персонажем. И происходит глупость, потому что зритель уходит от той притчи, которую я хотел ему рассказать. Но пусть хотя бы о себе подумает.

    

- Перемена участи, о которой не в последнюю очередь ваш фильм "Сады осенью", - это благо или несчастье? Один персонаж Уильямса говорил, что с той поры, как он уехал из своего родного города, в его жизни не произошло ничего примечательного. И дело не в географии, конечно...

- Если все-таки говорить об отъездах оттуда, где все прогнило и рухнуло, то должен вам сказать, что русское дворянство не сумело защитить свою страну от большевиков и исполнить свою миссию. Царь недостоин царствовать, если он не ответственен за свой народ и допускает такие вещи, как расстрел мирной демонстрации 1905 года. Когда он отрекся от престола, мой отец, а он был высокого ранга военный, снял погоны и пошел работать в инженеры.

Из Царскосельского лицея, где когда-то учились Дельвиг и Пущин, просуществовавшего до Октябрьской революции, почему-то больше не вышло ни одного такого поколения, каким были эти чудные люди. Там все время формировали государственных мужей. А никого из этих стен столь же значительного не вышло. А откуда выходили потом те, кто руководит миром, - из приютов, такие же несчастные, как и весь наш народ. Ничего требовать нельзя от людей, вышедших из глубин большевистской власти. Если бы они окончили Царскосельский лицей во времена Дельвига, мы, возможно, имели бы совсем другую жизнь. Но этого не произошло. Каждый окончил лицей, который ему достался. Я - в Тбилиси. Это был лицей, состоящий из моих соседей и родственников, моих товарищей. Все мы друг на друга влияли. Так формируется мировоззрение и ощущение жизни, и ее печаль. Все дело в фоне. А он постсоветский.

    

- Знакомо ли вам чувство усталости от профессии, когда вдруг становится неинтересно ею заниматься?

- Ремесло наше простое, как и всякое другое. Если не иметь груза тех вещей, которые были сделаны прежде нас жившими людьми, просто практиковать какое-то ремесло, человеку все это надоедает. А у меня еще есть непознанные тайны. Во имя чего, скажем, хоронили фараона в саркофаге? Мы не знаем, какая тайна за этим скрывалась. Но почему-то осквернители могил вытолкали все это в музеи. Как можно было копаться в том, что было захоронено, и выставить на обозрение толпы. Если я еще размышляю о таких вещах, значит, мне есть что рассказать. А что это за феномен людей, ушедших в скит? Что происходит в их душах? Почему вдруг все ударились в религию? Многое еще требует ответов.

    

- Нашествие молодых режиссеров вас впечатляет? Мэтры мало кого интересуют. Часто в почете новизна любой ценой, во имя которой можно забыть обо всем, что было прежде...

- Молодые режиссеры во Франции снимают, как правило, свою недавнюю личную биографию. И их позавчера прожитая жизнь похожа на ту, которую переживает вся остальная молодежь. И пыжиться не стоит. Они как мы. А раз они как мы, то все в порядке. Только подать это надо на большом экране и увеличенно. Молодые люди, пришедшие сегодня в кино и театр, не знают, что было раньше, до них. Никто толком не проанализировал феномен Вахтангова или Станиславского, возведенного в ранг единственного и исключительного режиссера. А мост ведь между поколениями существует. Как начиналась большевистская власть? Надо было все разрушить до основанья, а затем... Кто был ничем, тот станет всем.

КИНО

• ОТАР ИОСЕЛИАНИ: "Не забывайте, что скоро все может кончиться"
• Фотограф и виолончелистка
  "Orangelove" Алана Бадоева, и никакого Майдана

КНИГИ

• Актер со шлейфом
• Голод про себя