Московский сезон Мартина Макдонаха

"Человек-подушка" в МХТ имени А.П.Чехова, "Сиротливый Запад" и "Королева красоты" в Сатириконе

Наталия КАМИНСКАЯ
Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Британский драматург Мартин Макдонах стал буквальным фаворитом российского театра. Только в одной Москве за этот сезон дважды поставили его пьесы "Калека с острова Инишмаан" и "Королева красоты", да и в российской провинции наберется с десяток постановок по разным пьесам. Тридцатисемилетний ирландец, штатный драматург Британского национального королевского театра, лауреат престижных театральных премий не случайно привлек к себе внимание наших режиссеров.

В его жутковатых, сумрачных, пропитанных черным юмором историях невольно "что-то слышится родное". В них живут и действуют обитатели медвежьих углов, жизнь их груба и нескладна, а инстинкты животны. Пьесы Макдонаха населены людьми, потерявшими в душе Бога, но отчаянными спорами с ним и апелляциями к нему пропитана едва ли не каждая строчка.

Кроме того, тексты этого автора по-настоящему смешны и очень человечны. Сквозь жуть и иронию прорываются вопросы в духе Достоевского, а интеллектуальные игры не заслоняют внятных судеб и занятных характеров. Мартин Макдонах обманчиво прост для восприятия. Если кому-то вздумается сыграть на его материале тяжелую социально-бытовую драму, этот кто-то обязательно промахнется. Но и путь чистого стеба, дурашливых игр в страшилки тоже приведет в никуда. "Московский сезон" Макдонаха наверняка заставит тех, кто еще этого не знал, открыть для себя очень талантливого, очень мощного современного драматического писателя.

Он написал убийства

А.Кравченко и А.Белый в сцене из спектакля "Человек-подушка"

Пьеса "Человек-подушка" - более позднее сочинение и заметно отличается от предыдущих. Хотя бы тем, что действие происходит не в конкретных богом забытых местах Великобритании, а в некой иной стране, скорее всего славянской принадлежности. К тому же это психологический детектив с явным уклоном в весьма модные ныне интеллектуальные игры. К чести Макдонаха, игры эти отличаются довольно высокими умственными параметрами.

Двое полицейских расследуют историю с пропажей и убийством детей. Арестован некто Катуриан, который пишет странные черные рассказики с жестокими финалами. Полицейские подозревают, что сюжеты этих рассказиков натолкнули убийцу на способы, которыми он умерщвлял малолеток. В пьесе тугим клубком сплетаются мотивы поступков, берущие свои истоки, естественно, в детстве героев, и... цели литературного творчества. Как ни железобетонно это звучит, но момент ответственности человека за написанное им слово здесь главенствует. Это, собственно, главная тема пьесы. Режиссер Кирилл Серебренников множит ее на еще одну величину. Эта величина - игра, причем любая, затеянная семьей ли, обществом ли, наконец, театром, представляющим данную пьесу. Играешь? Будь добр вкусить плоды.

В пьесе - такая концентрация действий людей, "больных на голову", и чудовищных следствий этих деяний, что если бы не игра, впору съежиться и зажмуриться от страха. Родители нашего писателя, стремясь воспитать настоящего творца, истязают его младшего брата - так сказать, закаливают старшего стрессами и страданиями. Писатель выходит своеобразный: пишет сугубо пессимистические сюжеты с садистским привкусом. Но прежде отправляет на тот свет родителей при помощи подушки - дабы избавить брата (его играет Алексей Кравченко) от мучений. Его наш литератор нежно любит, но тот, выросший вследствие издевательств дебилом, берет братовы сюжетики на вооружение и проводит их в жизнь.

Ах, какие замечательные "уши" классиков торчат из текста Макдонаха: тут и Эдгар По, и Уайльдов "Портрет Дориана Грея", и "слезинка ребенка", и "священная жертва", требуемая Аполлоном, и "нам не дано предугадать, как наше слово отзовется", и интеллектуальные тупики Славомира Мрожека... Искореженное детство, комплексы вины, сублимация фобий в творчестве, присвоение прав вершить судьбу, позаимствованное у Бога... Собственно, образ человека-подушки, сочиненный Катурианом, и есть, вероятно, замена Создателю, к которому - претензии за неимоверное количество мирского зла. У этого человека-подушки, большого, мягкого и пушистого - миссия уговаривать детишек на самоубийство, чтобы не продолжали они во взрослом состоянии тяжкую и скотскую жизнь. Так, подушка из банального средства удушения восходит к вершинам чуть ли не спасения человечества. Адская ирония автора почти не знает препон, и библейские заповеди выворачиваются наизнанку. Но, странное дело, в этом невероятном лабиринте "можно - нельзя", "цели и средства", необычайно полезно поплутать, теребя самого себя подлинными краеугольными вопросами. Только без пафоса, без совершенно непригодного для нынешнего состояния умов биения себя в грудь.

Серебренников строит тотальную игру: в спектакле все как бы чуть-чуть не взаправду. Было ли, нет ли - затрудняешься ответить. Родителей играют мхатовские музыканты Василий и Анжелика Немирович-Данченко. Надо - выйдут к деткам и даже возьмут в руки страшные хирургические инструменты. Но вообще-то - мирно сидят за пианино и играют в четыре руки. Или имитируют разные звуки при помощи простых, вроде юлы или горшка, предметов. Домашний театр, да и только. Есть еще и "домашний кинотеатр" - это литры кровавой краски, проливаемые на стены, белое белье, на руки и лица героев. Вся эта клюквенная вакханалия - привет от блокбастеров и компьютерных "стрелялок". Режиссер намеренно вводит в ткань спектакля элементы трэша, ибо они - тот самый мусор, без коего не представляем себе нашего настоящего. Прожив то еще счастливое детство, герои затем, возможно, смотрели кино типа "Убить Билла", а угодив в застенок, подвергаются зверским избиениям. Бьет "злой следователь", коему в его детстве достались денечки не слабее, чем у подследственных.

Тема литературы, которая выше жизни, весьма важна в спектакле Серебренникова. Под "литературой" здесь понимается все, что человечество поглощает (киношки, игры, комиксы, книжонки...) и что заменяет нам саму жизнь с ее слишком непростыми раскладами целей и средств. Но и серьезное творчество находится в этой же компании. В том числе и текст Макдонаха, и спектакль Серебренникова.

Катуриан готов встать под дуло пистолета или сесть на электрический стул, только бы пачки исписанных им листов бумаги не были сожжены. Тут, в этой сфере рассуждений, вовсе не важно, талантливы ли рассказики нашего героя. Но очень важно, что они правдивы. Правда не бывает с хорошим концом - таков опыт человека-подушки, таково его единственное твердое убеждение. Однако один пропавший ребенок все же остается живехонек, потому что один рассказик Катуриана все же не заканчивается плохо.

Вот и расстрелянный было писатель как ни в чем не бывало встает с пола и сообщает, что такая финальная точка будет уместнее.

Кирилл Серебренников умеет ставить подобные сюжеты-перевертыши. Там, где зыбкие ценности современного мира скачут галопом, цепляются за детские фобии и никак не обретут взрослой стройности, где человек глотает удовольствия жизни вместе со слезами и мусором, там - его стихия. Игра азартна, очень театральна и вместе с тем по-человечески убедительна. Мир уродливого детства светит стерильной хирургической белизной (художник Николай Симонов) и врывается в полицейский участок фигурами с плюшевыми головами из страшных детских снов. Огромное клюквенное пятно расплывается на белом кафеле стен. Подушка, простая и белая, пугает Катуриана воспоминанием о той, отнюдь не спальной функции, которую осуществляла в его руках. Мы ни на минуту не забываем, что мы - в театре, а актеры тем временем играют с завидной психологической убедительностью. И этот контраст очень хорош. Следователи, где "злой" - изможденный и неистовый юноша (Юрий Чурсин), а "добрый" - мешковатый, будничный дядя (Сергей Сосновский) составляют замечательно стильную пару и вместе с тем задают пронзительную человечную ноту. Но главный здесь, конечно, Катуриан - Анатолий Белый, который во всем этом невероятном кошмаре действий и их подоплек сохраняет ясные человеческие мотивации. Он не то что симпатичен, но - значителен, к нему относишься серьезно и в иные минуты с состраданием, ибо он одинаково убедителен и как виновник, и как жертва.

Метры страшилок и литры клюквенного сока в спектакле Серебренникова "пугают, но нам не страшно". Убеждена, что так и было режиссером задумано. Ведь на самом деле должны вызывать содрогание не зрелища агрессии и насилия, а само осознание того, что ими по уши напичкан современный мир.

А вдруг - небезнадежны?

А.Варганова и Д.Суханов в сцене из спектакля "Королева красоты"

Две пьесы ("Сиротливый Запад" и "Королева красоты из Линейна") написаны в конце 90-х годов, ранее "Человека-подушки". Их действие, похоже, происходит в одних и тех же местах, ибо персонажи "Запада" упоминают имена женщин из "Королевы красоты". Но даже без этого обстоятельства общность очевидна - у черта на куличках сквернейшим образом проживают человеческие индивидуумы: пьют, жадничают, вымещают злобу на ближних и с завидной последовательностью отправляются на тот свет. Причем в "Сиротливом Западе" уже и полиция не разберет, кто упокоился в результате несчастного случая, а кто - стараниями ближнего. Плюс удачные суицидальные попытки. В общем, обхохочешься.

А диалоги и впрямь смешны, потому что в них - вся соль тщательных наблюдений над человеческой природой. Притом здесь нет никаких схем, никаких ходячих функций - сплошь живые, объемные люди. У нас в отечестве нечто похожее делает только Николай Коляда, пытается в бросовых, отпетых жителях тараканьих углов увидеть несовершенную модель мироустройства и поймать сочащиеся сквозь щели в гнилых досках тонкие лучики надежды.

По поводу героев двух пьес, одновременно и в одних и тех же декорациях вышедших в Сатириконе, их постановщик Константин Райкин сказал очень точные слова: "... они глухи, жестоки друг к другу.., но небезнадежны". Два брата, живущие в одном доме и грызущиеся насмерть, кажется, действительно, небезнадежны. Потому что предпринимают-таки попытку жить по-людски. Тут очень важна причина: об этом их попросил священник-самоубийца. И задача спасти душу отца Уэлша от адского огня оказывается для этих полулюдей единственным аргументом, способным хотя бы на время остановить скотство. Тут, как всегда у этого автора, стоит многоточие. Еще вопрос, обретут ли герои пристойный человеческий облик. И сами они донельзя запущенны нравственно, да и место обитания гиблое, то ли пропитавшееся людской дрянью, то ли провоцирующее ее. Здесь дочки убивают мамаш, а сынки (в частности Коулмен, герой нашей пьесы) - папаш; здесь накладывают на себя руки тихие мальчики и даже святой отец от бессилия что-либо изменить впадает в грех самоубийства.

Пожалуй, богоборчество Макдонаха в этой пьесе звучит наиболее отчетливо и при этом имеет наиболее явную католическую окраску. Ведь попытки прекратить мерзости возникают у героев только в связи с фигурой священника. Все заповеди давно попраны и загажены, но свет высшего нравственного авторитета все же еще мерцает в этом духовном болоте.

А историю, тем временем, сатириконовцы разыгрывают в мельчайших житейских подробностях. На маленьком квадрате пола, окруженные зрителями, братья Коннор живут в слегка взвинченном, но все же детально правдоподобном режиме. Мы видим, как у Валена (Алексей Бардуков) полудетски открытая улыбка то и дело сменяется жлобским прищуром. Видим, как нахально спокоен Коулмен (Константин Третьяков), и подозреваем, что уж этого-то, вероятно, только могила исправит. Тимофей Трибунцев играет отца Уэлша таким неотличимым от остальных, что до поры и не скажешь, что это священник. Ну страдает человек от постоянных творящихся вокруг безобразий, ну видно, что душа болит. Но и он слаб: как только появляется бутылка, сразу теряет дар убеждения.

На чуть большем, чем хотелось бы, актерском взводе, но вместе с тем в режиме подробнейшего психологического разбора актеры проживают эту историю, и она властно затягивает, смотрится на одном дыхании. Есть миг (перед самоубийством отца Уэлша), когда все это взмывает над грязным полом братьев Конноров, над убогим столом, печкой и старым абажуром. Уэлш проговаривает свое предсмертное послание к братьям, где растолковывает им все то, что так и не смог донести при личных встречах. В полутьме маленький сухощавый человечек вдруг тянется вверх, раскинув руки, будто на кресте, и голос его наконец обретает силу.

Этот "диптих" Сатирикона не поразит воображение зрителя яркими театральными красками, которые здесь обычно так любят. Зато вонзится в сердце острой занозой и заставит на разные лады расшифровывать многоточия финалов. А вдруг - небезнадежны? Чем не вариант?

Дочки-матери

Константин Райкин - конечно же, прежде всего актер. Это не к тому сказано, чтобы умалить его режиссерские достоинства. Просто он изначально находится как бы внутри пьесы, видя, как ее надо играть, чувствуя характеры и ситуации, а уже потом, кажется, придумывает антураж, мизансцены и прочие постановочные вещи. В его спектаклях, и в "Королеве красоты" в частности, быть может, не всегда найдешь какие-либо глобальные обобщения и "послания". Но вот живой человек, интересный своей подлинностью, там будет непременно.

Хотя эта жизненность отнюдь не лишена театрализации и комедиантства, что в случае с Макдонахом полезно вдвойне, потому что уводит от натуралистической сниженности ситуации. В "Королеве красоты" Райкин поступил весьма мудро, назначив на роль 80-летней старухи Мэг Фолан молодого артиста Дениса Суханова. И четкая дистанция между бытоподобием и определенного рода зрелищем тут же установилась сама собой, провоцируя как зрительское сопереживание, так и театральную оценку. И, кстати, не один только тягостно-мрачный настрой, к коему близка ситуация, но и многочисленные всплески юмора, пусть и черного.

Впрочем, история Макдонаха, по сути своей, отнюдь не грешит подчеркнутым ирландским колоритом и точно так же могла бы произойти в любой точке российской глубинки. И не только российской. Одиночество и неустроенность 40-летней Морин и ее матери Мэг поистине вселенских размеров, несмотря на узость бытовых рамок. Но эти рамки весьма зримо очерчены художниками Марией Даниловой и Алексеем Трефиловым: выщербленные плитки пола, допотопный холодильник, рассохшийся буфет, скрипучее кресло-качалка, убогая разномастная посуда и крошечный телевизор - примета "цивилизации".

Но все это предметное убожество меркнет при появлении старухи Мэг - Суханова. Мерзейшее существо с сальными седыми прядями, занавешивающими лицо, массивным откляченным задом, отвисшими грудями и обожженной рукой, нетвердо ступая на больные ноги, нагло выливает содержимое ночного горшка в посудную раковину, плюется кашей и обливается чаем. При этом мамаша иезуитски хитра в своих попытках удержать при себе дочь: маразматически трясет головой в ответ на вопросы о гостях и сладострастно кидает письма в печь. Такой вот чудный монстр домашнего обихода, отвратительный, смешной и жутковатый одновременно получается у Суханова, который не преминет порой словно бы подмигнуть публике, не выходя притом из образа.

Бешенство Морин - Ангелины Варгановой можно понять - то, как она швыряет на стол чашки, расплескивая воду, опрокидывает стулья, яростно моя тут же пачкающийся пол, как патетически описывает картины будущих материнских похорон, как льет той на руку раскаленное масло, мстя за загубленную жизнь. И тут же почти неосознанным жестом прижимает к себе неопрятную голову старухи, гладя по сальным волосам. Ясно без подсказки: обе они давно уже - одно целое. Впрочем, Морин - Варганова обходится без комедиантства, проживая свою сценическую жизнь всерьез, порой с надрывом и слезой. Этим контрастом тоже можно вымостить подходы к зрительскому восприятию, и Райкин подобным приемом умело пользуется.

Парочка же мужчин, Пато Дули (Яков Ломкин) и Рэй (Георгий Лежава) - здесь, говоря словами Чехова, "эпизодические лица". В спектакле и в жизни его персонажей - временный эфемерный возлюбленный Морин и просто сосед. К тому же, намекнув на психическую несостоятельность дочери, режиссер эту эфемерность возводит в квадрат. И к финалу уже совсем не ясно: а была ли эта любовь на самом деле или это плод воображения 40-летней девственницы? Были ли эти письма, приглашение уехать в Америку? Не зря же в конце спектакля, похоронив мать, Морин - Варганова словно примерит различные варианты дальнейшего существования. Присядет в опустевшее кресло, вдруг заговорив с материнскими интонациями. Соберет чемодан, чтобы поспеть на реальный поезд. И в результате шагнет в открывшуюся пустоту, откуда вырывается снежная метель, по-новогоднему праздничная, а потому здесь абсолютно неуместная. А уж что случится на самом деле, каждый решит для себя сам.

ТЕАТР

• Московский сезон Мартина Макдонаха
  "Человек-подушка" в МХТ имени А.П.Чехова, "Сиротливый Запад" и "Королева красоты" в Сатириконе
• "Арлекин" - не просто детская игрушка
• Тени за ширмами
  Пьеса М.Е.Салтыкова-Щедрина в Кузьминках

ФЕСТИВАЛЬ

• "Балканское театральное пространство"
• "Твой шанс"