Новый человек на рандеву

"Варшавская мелодия". Малый драматический театр

Светлана ЩАГИНА
Фото Виктора ВАСИЛЬЕВА
Санкт-Петербург

Сцена из спектакля

Студент Льва Додина Сергей Щипицын в рамках преддипломной практики поставил культовую пьесу Леонида Зорина.

Виктор и Геля впервые встречаются на сцене МДТ среди пюпитров, а далее все предметы их жизни, мечтаний и встреч так и копятся на сцене. При каждом расставании Геля поэтически возносится вверх, в первый раз - в пароксизме отчаяния, когда звуки ее рыданий похожи на истерический хохот. В конце второй встречи снова разочарованная и еще более пораженная, Гелена "улетает вверх", прочь от Виктора сразу, как только командированный в Польшу "победитель" отказывается отлучиться на ночь из варшавского отеля: "Я же здесь не один. Пропасть на всю ночь..." Это вечное "русский человек на rendez vous", это безволие и покорность Виктора обстоятельствам - вот тоскливое завершение любовной истории, начало конца.

В выборе персон на роли в МДТ - точный и тонкий расчет. В роли Виктора здесь Данила Козловский - молодой лев, герой додинского курса, человек с обложки, уже имеющий правильную "кавер-стори". Его Виктор - кровь с молоком, крепкий и черноволосый, сытый и здоровый молодец в армейской форме, с такими оправданно хозяйскими нотками в голосе, с таким самодовольством и оценкой во взгляде, что всей женской части зрителей впору возмутиться хамскому поведению молодого человека, усевшемуся на концерте не Шопена слушать, а девушку разглядывать.

Козловский еще не решил чего-то основного про своего героя, оттого его Виктор то настойчив, как охотник, и говорит этаким "толстым", выпуклым, не своим голосом. То он нелеп и мил в своей моментальной влюбленности, когда радостно посмеивается, любуясь Гелей. В этом спектакле Виктор волею режиссера (а может, еще и благодаря внешним данным актера) - еще и некий шарж на улыбающегося с открыток, блестящего советского героя в гимнастерке.

Рядом с таким Виктором весь спектакль королевной ходит актриса Уршула Малка. Полячка по крови, воспитанию, языку - все внешние и внутренние данные для роли при ней, ей даже не надо прибегать к акценту, как когда-то Алисе Фрейндлих. Она и так с грациозной неправильностью ставит ударения, небрежничает в звучании гласных, путает времена.

Малка играет очень хорошо. Ее Гелена - очаровательно нервная, вся в движении (это свойство позволяет забежать вперед, в актерское будущее - Малка была бы отличной Норой из "Кукольного дома"). Ее Гелену можно полюбить не за один милый облик, но за музыкальный смех, подвижность и влюбленную застенчивость.

Моментально думаешь, что они не очень друг другу подходят, эти принцесса и воин, светловолосая, нездешняя роза-мимоза и то ли герой, то ли увалень. Но тут же думаешь: какая милая и забавная пара!

Но это любование - недолгая радость. Зоринский юмор, существующий в его коротких пьесах как сарказм и как сатира, в этой пьесе встретится с грустью и благородством его серьезных драм. Совершенный юмор "Варшавской мелодии", начавшийся подшучиванием и подкалыванием, кокетством и игрой, в момент второй встречи уже становится повтором, эхом прошлых отношений, а в момент последней встречи от веселья остается лишь воспоминание, она - не "дивное послевкусие", а почти этикетный разговор посторонних. Веселость ушла вместе с юностью. И хотя при каждой встрече Гелена повторяет: "Я рада, что ты не изменился, Витек" - этот рефрен ее мелодии, подтекст ее песни с точностью до наоборот отзывается в спектакле. Они ведь бесконечно, бесповоротно изменились оба.

В ней выкристаллизовались строгий характер, возникла королевская стать этого характера, в нем отвага любви уступила место механическому будничному проживанию. И теперь, когда снова "разрешены браки с иностранцами", когда оба они свободны от вторых половин - любовь удалилась бесконечно. У Зорина в пьесе были и упрек системе, и счет главному герою, но были и смягчающие обстоятельства - географическое "но" (сама жизнь бросила несовпадающие карты - Виктор всего лишь сын своей страны, ждущей беспрекословного выполнения приказа, Гелена - дочь страны своей, более демократичной). Было и второе "но": оба они, сироты, еще в юности опаленные войной (у него - фронт, у нее - оккупация), таким к сорока годам уже впору подводить итоги, а не начинать жизнь заново.

У рецензий на "Варшавские мелодии" прошлых лет - трогательные названия ("Он любит ее", "Мелодия любви"). Бесконечно жаль не юную девушку - с ней оставались талант, внутренняя свобода, а героя: к примеру, Михаил Ульянов в Театре Вахтангова - он терял все. И осуждая Виктора за нерешительность, актер одновременно оправдывал его. Ему трудно было отказаться от Родины, даже понимая дальнейшее драматическое развитие событий. А вот нынешнего героя Данилы Козловского пожалеть и оправдать невозможно.

В пьесе третья встреча героев давала возможность интерпретации. Смысл жизни должен был оказаться не в виноделии и не в музыке, не в том, что она "стала хорошей певицей", а он - доктором наук, а только в том, что было двадцать лет назад. И тогда финальные слова Виктора: "Каждый раз не хватает свободного времени. Впрочем, хорошо, что его не хватает. Если честно - это как раз хорошо" зазвучали бы индульгенцией герою, спрятанным криком, синонимом продолжения любви.

Но в спектакле Щипицына слова Виктора - отговорка, да и вся третья встреча героев представлена как крах любви. Он смотрит на сцену почти из зрительного зала, белое, застилающее всю сцену покрывало с разместившимися на нем "фактическими доказательствами" существования любви подтягивается вверх - и падают пюпитры, летят ноты, звенит стекло - рушится прошлое.

А она в своем черном вечернем платье, с пушистой копной волос - чужая, недосягаемая. И он с этой несчастной коробкой "Абрау-Дюрсо" рядом с ней - досадный гость, доказательство того, что между ними ничего никогда больше не будет. Только вот между этикетных фраз, посреди его запоздавшей предупредительности и ее уже не очаровательной, а просто накопленной от жизни нервности возникает нежданный поцелуй.

Этот поцелуй, не прописанный у драматурга, но подаренный героям режиссером, - прощальный. Финал спектакля примиряет. Жизнь разделилась на "до" и "после". Память о том, что было "до", хранит Виктор: он снова видит коханую, снова любуется (уже со стороны), как Геля слушает музыку. Любуется воспоминанием. А "после" - это настоящее. В нем Гелена спустя двадцать лет убегает от Виктора в зрительный зал, в другую, чужую жизнь.

И пусть у сегодняшних зрителей нет за спиной опыта военных лет и идеологических запретов - это история о настоящей любви. Ну как такое может восприниматься? Очень душещипательно, конечно.

ТЕАТР

• Новый человек на рандеву
  "Варшавская мелодия". Малый драматический театр
• Эти парижские страсти
  "Комната Джованни" в Театре на Юго-Западе
• Вся жизнь в слове "Снято!"
  Последняя роль Александра Дедюшко
• МАРИНА ГРИБАНОВА: "Бесформенные спектакли - беда времени"
• Антиюбилей Владимира Иванова