Орфей спускается в... партер

В Перми прошла российская премьера первой оперы Монтеверди

Дмитрий МОРОЗОВ
Пермь - Москва
Фото Юрия ЧЕРНОВА

Сцена из спектакля

Четырехсотлетие "Орфея" Монтеверди - первой, по существу, настоящей оперы (в предшествовавших ей опытах флорентинцев музыка не играла еще определяющей роли) и одновременно первого из шедевров этого жанра, значение и притягательность которого в наши дни ничуть не померкли, - праздновали в нынешнем году многие страны. Участие России в этих торжествах как бы и не предполагалось: опыты освоения старинной оперы у нас все еще можно пересчитать по пальцам, и среди них, как правило, не встретишь чего-либо, выходящего за рамки "домашних радостей" (недавняя

премьера "Бориса Годунова" Маттезона не в счет: это все же был интернациональный проект, в котором значительная часть постановщиков и исполнителей представляла другие страны). Однако в ноябре свое слово произнес Пермский оперный театр, показавший российскую премьеру "Орфея" (дирижер Валерий Платонов, режиссер Георгий Исаакян, сценограф Эрнст Гейдебрехт), и слово это оказалось столь весомым, что могло бы достойно прозвучать на многих престижных европейских фестивалях.

Д.Бобров - Орфей и Т.Полуэктова - Музыка в сцене из спектакля

"Какими силами?" - спросит более или менее искушенный в этих вопросах читатель. Хотите верьте, хотите нет, почти исключительно собственными. Подоплека здесь в укоренившемся за последнее время под воздействием мозговой атаки аутентистов убеждении, что старинные оперы могут исполняться только на специальных инструментах и только специальными музыкантами и певцами, становящемся для большинства непреодолимым препятствием, не позволяющим обращаться к соответствующим произведениям. Особенно в так называемой "провинции", где возможностей заполучить готовых исполнителей со стороны по понятным причинам значительно меньше, нежели в столицах. Пермский оперный, однако, ничто остановить не смогло. Подобно самому заглавному герою, он проник на запретную территорию, но в отличие от того не стал оглядываться и благополучно вывел на подмостки оперу Монтеверди во всей ее красе. Всегдашнее стремление этого театра браться за задачи, часто непосильные и для столиц, общеизвестно, а список состоявшихся здесь российских премьер более чем внушителен. Вот и в освоении старинной оперы пермяки оказались впереди очень многих. Еще несколько лет назад здесь прошла российская премьера "Альцины" - довольно интересный опыт создания барочного спектакля на нашей почве, заметно, однако, проигрывавший из-за того, что театр несколько переоценил возможности своих вокалистов, за одним-двумя исключениями не совладавших с генделевскими мелизмами. И вот теперь - "Орфей", к которому уже можно смело подходить со сколь угодно высокими мерками, без всяких оговорок и скидок.

В предварительных пресс-релизах театр открестился от претензий на аутентизм, а в премьерном буклете даже само это слово практически не употребляется. Тем не менее здесь хорошо изучили все, что делали в "Орфее" аутентисты, и многое взяли на вооружение, особо, впрочем, этого не акцентируя. Музыканты играют без вибрации, к тому же стремятся и певцы, что здесь действительно весьма существенно. При этом все певцы - свои, равно как и большинство музыкантов.

Собственно, со стороны пригласили только двух солистов Московской филармонии, специализирующихся на старинной музыке и старинных инструментах, - Александра Суетина (лютня, орфарион и барочная гитара) и Анну Тончеву (лютня и виуэла, которую, кстати, она освоила первой в России). Учитель, вышедший из недр ансамбля "Мадригал", и ученица, работающая там и поныне, нередко выступают вместе, осуществив, в частности, уникальный проект, охвативший два века лютневой музыки. Суетин, помимо всего прочего, является убежденным пропагандистом аутентичного исполнительства, не принадлежа при этом к числу догматиков-фундаменталистов. Крамольное, с точки зрения последних, сочетание старинных инструментов с современными получилось, надо заметить, вполне гармоничным.

Московские музыканты сыграли очень существенную роль в том, как прозвучала в Перми опера Монтеверди, но, пожалуй, немногим уступал им и великолепный трубач Рустам Зиганшин (долгое время работавший в Новосибирском симфоническом у Арнольда Каца, а теперь вернувшийся в родной город и ставший концертмейстером соответствующей группы), вместе со своими коллегами поистине виртуозно исполнивший, в частности, знаменитую интраду. Да и все музыканты оркестра, участвовавшие в спектакле, были на высоте.

И здесь трудно переоценить заслугу главного дирижера театра Валерия Платонова. Опытный мастер, взявшись за Монтеверди, кажется, совершил некий очень значительный рывок в смысле музыкантского масштаба. Платонов проделал также большую аналитическую, исследовательскую работу, изучив все существующие записи и многие музыкальные редакции "Орфея", и нашел свой подход к этому материалу. Результат оказался вполне сопоставим со многими известными европейскими образцами.

На высоте оказались не только оркестр и не только хор (во главе с Владимиром Никитенковым), но и солисты. В партии Музыки очень ярко выступила Татьяна Полуэктова, которой соответствующая манера пения пришлась весьма впору. В другом составе эту партию практически не хуже исполняет Надежда Бабинцева (в первом спектакле певшая Вестницу). Хороша в партии Эвридики делающая свои первые шаги Екатерина Орлова. И настоящим открытием стал Дмитрий Бобров в заглавной партии, оказавшийся к тому же единственным ее исполнителем. Прежде, в традиционном баритоновом репертуаре, молодой певец, как говорят, не внушал особых надежд, а тут вдруг раскрылся как прекрасный исполнитель-музыкант, хорошо овладевший соответствующей вокальной стилистикой.

В том, что певцы смогли целиком отдаться музыкально-исполнительским задачам, не беспокоясь о том, чтобы быть услышанными в зале, есть заслуга не только дирижера, но и всей постановочной группы. Пространственное решение спектакля носит подчеркнуто камерный характер, ограничиваясь (за исключением эпизода подземного царства) рамками одной лишь сцены, вмещающей в себя и оркестр (числом чуть более двадцати человек), и даже зрителей. Сам по себе прием, конечно, не нов, но тем не менее отлично срабатывает, помогая решению специфических задач, диктуемых данным материалом.

Георгий Исаакян и мизансцены выстраивал не в последнюю очередь с учетом того, как в том или ином случае будет звучать музыка, находя вместе с дирижером акустически наиболее выгодные точки. И надо сказать, среди работ этого талантливого и самобытного режиссера, какие доводилось видеть прежде, здесь в наибольшей степени достигнуто слияние с музыкой. Даже если бы Исаакяну удалось добиться только этого, его работа уже заслуживала бы самой лестной оценки. Однако режиссер в союзе с выдающимся сценографом Эрнстом Гейдебрехтом сумел подняться и на очень высокий уровень театральной образности. Хотя, вообще-то говоря, в этом спектакле чрезвычайно трудно определить, где кончается музыка и начинается театр, и наоборот. Перед нами тот - по нынешним временам весьма редкий - случай, когда все компоненты существуют в неразрывной связи друг с другом.

Исаакян придумал интересный, пусть и не бесспорный ход, позволивший еще больше очеловечить эту мифологическую историю. Музыка, являющаяся у Монтеверди сугубо аллегорическим, символическим персонажем, одновременно обрела здесь и земную, женскую, эротическую природу. По мысли режиссера, женясь на Эвридике, Орфей тем самым изменяет Музыке (с которой, как можно предположить, его связывают не только духовные нити), за что та и мстит. Правда, эта романтизированная трактовка вызывает довольно неожиданную в данном контексте ассоциацию со "Сказками Гофмана" Оффенбаха, где этот мотив - Муза вместо погибшей или изменившей возлюбленной - играет очень существенную роль.

Сошествие в ад решено одновременно в двух планах - собственно мифологическом и житейски-конкретном. Гейдебрехт устраивает царство мертвых... в зрительном зале, пустом и темном, перекидывая туда со сцены светящийся помост. И в то же время, покуда душа Орфея путешествует в ад и обратно, плотская его оболочка пребывает на больничной койке-каталке под капельницей. Здесь, вопреки либретто, герою и суждено умереть. Но прежде мы увидим, как санитары будут вывозить одного за другим умерших на каталках с бирками в ногах. Кому-то это может показаться излишним, однако подобное сопоставление царства мертвых ирреального и вполне реального дает здесь сильный, даже шоковый эффект, который помогает зрителю преодолеть некоторое отчуждение от материала.

Можно, наверное, поспорить и с купюрами, что сделаны в последних актах оперы (минут примерно на пятнадцать), однако нельзя не признать, что проделана эта операция весьма тактично. Исаакян говорит, что не хотел слишком уж утомлять публику, но, думается, главная причина все же в ином. В данном художественном решении вряд ли были бы уместны и ходатайствующая за Орфея Прозерпина, и явление Аполлона, забирающего Орфея с собой, и слишком пространные монологи самого Орфея, вернувшегося из подземного царства лишь для того, чтобы отправиться на небеса. И хотя в мировой практике купюры сегодня принято считать дурным тоном, но в данном случае их вполне можно оправдать стремлением к достижению единства сцены и музыки. Надо сказать, такой путь не только честнее, но и эффективнее, нежели буквальное воспроизведение музыкального текста в полном объеме, притом что с происходящим на сцене иные фрагменты могут абсолютно никак не стыковываться.

Пермский "Орфей" имеет свойство, присущее только настоящему, подлинному искусству: с каждым последующим разом в нем открываются все новые пласты и его притягательность лишь возрастает. Такие спектакли могут создаваться только методом полного и глубокого погружения. В столицах сегодня этого не позволяет ритм жизни: все стремятся успеть сразу много всего одновременно, существуя по принципу "Фигаро здесь, Фигаро там". В этом смысле провинция является неким оазисом, где только и можно еще отдаваться целиком творческому процессу, ни на что не размениваясь. Лишь бы только мышление не было провинциальным и имелась соответствующая финансовая поддержка (ее обеспечивает специально созданный Фонд поддержки Пермского оперного театра "Жемчужина Урала"). В общем, опережая на полгода итоги сезона, рискну предположить, что его главное оперное событие в России уже состоялось.

ПЕРВАЯ ПОЛОСА

• Орфей спускается в... партер
  В Перми прошла российская премьера первой оперы Монтеверди

АКТУАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ

• Париж, Дягилев, "Crescendo"...

ТЕАТР

• Из зала - сюда
  "Процесс" Франца Кафки. "Табакерка"