По Европейской шкале - класс "В"

Оперный фестиваль в Риге

Гюляра САДЫХ-ЗАДЕ
Рига

Многое пришлось пережить Латвийскому национальному оперному театру, прежде чем наступила нынешняя пора стабильности и благоденствия. Годы безвременья и политической сумятицы после обретения долгожданной независимости, когда, вслед за сменой чуть ли не каждые полгода правительства, менялось руководство театра; когда предельно урезалось финансирование и артисты были вынуждены подписывать зарубежные контракты и разъезжаться по всему миру; когда затянувшийся ремонт-реставрация окончательно измотал труппу, измаявшуюся от бедности и безделья. К счастью, деструктивный период в жизни театра закончился три года назад, с приходом нового генерального директора Андрея Жагарса. Бывший актер, а ныне - бизнесмен, содержатель семи ресторанов, человек весьма темпераментный и увлекающийся, он попал в этот театр почти случайно, но вскоре всерьез "заболел" романтикой оперы.

Сегодня рижский оперный поражает роскошью убранства. Это истинный храм искусства. Жагарс задался целью вписать театр в общеевропейское культурное пространство и строит репертуарную политику в расчете на то, что туры "оперного туризма", необычайно популярного нынче в мире, не обойдут стороной и Ригу. Достижению этой цели служит создание Международного оперного фестиваля. Он проводится почти исключительно силами местной труппы, с привлечением немногих зарубежных солистов, главным образом из Москвы и Петербурга.

В этом году фестиваль проводился уже во второй раз. Он собрал несметное количество публики, привлек живой интерес СМИ, местной музыкальной общественности. Пять спектаклей - пять опер - пять вечеров: затем фестивальный блок повторялся.

Праздничную афишу составили жестко-конструктивистская "Саломея" Штрауса, озорной и ироничный "Евгений Онегин", сентиментальная и романтическая "Лючия ди Ламмермур" Доницетти, экспрессивный моцартовский "Дон Жуан" и ярко- декоративная "Аида" Верди. Концептуальная сценография, нетривиальные режиссерские решения, хорошие голоса, складывающиеся в превосходный певческий ансамбль, - вот главные компоненты, которые обеспечили успех фестиваля.

"Саломея" N 5

Открывшая афишу премьера - "Саломея" - уже в пятый раз за историю существования театра ставится на его сцене. Спектакль отличался довольно высоким уровнем исполнительства и потому, что с музыкой Штрауса рижские музыканты и певцы давно и хорошо знакомы, и потому, очевидно, что за пультом стоял новый музыкальный руководитель оперы, приглашенный из Литвы год назад, - опытный дирижер и крепкий профессионал Гинтарас Ринкявичюс, возглавляющий в Вильнюсе Национальный литовский симфонический оркестр. Новая "Саломея" открывала зрителю угрюмый серо-стальной мир урбанизированной технократии. Густые черные тени уплотнялись по краям чудовищного своей антиприродной органикой металлического диска, в котором отражался мертвящий свет полной луны (сценограф - Андрис Фрейбергс). На этом диске, вертящемся во все стороны и то и дело меняющем угол наклона, Саломея исполнит свой "Танец семи покрывал". Полнолуние - время безумия, время ночных фантомов - определяет неадекватное поведение персонажей оперы.

Сложную в интонационном и пластическом отношении партию Саломеи убедительно исполнила молодая певица Млада Худолей, уже певшая ее пару раз в спектаклях Мариинского театра. Однако центральный эпизод - "Танец семи покрывал" - ей не удался совершенно - во многом по вине постановщика, литовца Гинтараса Варнаса, который, слишком увлекшись акробатическими трюками и громоздкими полотнищами, не учел физических возможностей актеров.

Зато совершенно покорил публику Иоканаан - Николай Горшенин - могучим басом, величественной статью. Актерские возможности певца и его выносливость находятся почти за гранью возможного: он спел в фестивальных спектаклях Гремина (в "Онегине"), Раймондо (в "Лючии"), Рамфиса (в "Аиде"), и каждый раз менялся тембр, характер звучания его голоса, манера сценического поведения. Под стать ему был и Самсон - Изюмов, обладатель крупного, густого по тембру баритона.

Ироничный слог "Онегина" Чайковского

"Онегин" - постановка которого знаменует возвращение рижского театра в лоно русской оперы (после 9-летней "политической" паузы), - событие экстраординарное. Онегин - Изюмов с печатью чайльд-гарольдовской меланхолии на челе и манерами типично диккенсовского героя удачно оттенял порывисто-искреннюю игру пылкой Татьяны в исполнении москвички Татьяны Моногаровой, и уморительные ужимки пышногрудой Ольги (Кристине Задовска). Пожалуй, такого за долгую постановочную историю "Лирических сцен" еще не было: такой свежести взгляда на предмет, легкости интонации, ироничности режиссерского "слога", придающих оперному шедевру Чайковского чарующую непринужденность и остроумие пушкинского романа. Мягкая, необидная издевка молодого драматического режиссера Виестурса Кайришса над псевдорусским "стилем" подчеркнута во многих деталях: высокие кокошники и красные сарафаны, повышенная чувствительность девиц, по каждому поводу хлопающихся в обморок, "русские березки", самовары, которыми чокаются гости на балу у Лариных, - все это выстраивается в смысловую цепочку: "В России пьют водку из самоваров (самоварами)". Те же самовары, только увеличенные раза в три, выстроены в ряд на дальней полке в сцене петербургского бала. Гротесковая трактовка персонажей в духе гоголевских миргородских помещиков; утрированная реакция Ольги на упреки Ленского; зеркало, в котором проявляется фигура Онегина в Сцене письма (напоминание об отсутствующей в опере, но имеющейся у Пушкина сцене гадания); уморительные русские дворники в валенках и треухах, меланхолично сметающие снег в такт музыке в Сцене дуэли, - все смещает смысловые акценты в "Евгении Онегине", свидетельствуя о необычайном взлете свободной фантазии режиссера, не стесненной ложно незыблемыми установлениями авторитетов. Тандем Виестурса Кайришса и "попсовой" художницы Иевы Юрьяне оказался на редкость гармоничен. Но однажды озорство юных постмодернистов, в охотку позабавившихся играми внутри сугубо серьезного пространства русской оперы, внезапно снимается. В сцене объяснения Онегина становится не до шуток: здесь изъясняются кровью сердца, и потому последний дуэт Онегина и Татьяны вынесен на авансцену, за героями опущен белый занавес. Ничего лишнего, отвлекающего: только их страсть, их чувства, их печаль и горечь. И лишь после финального онегинского: "Позор! Тоска! О жалкий жребий мой!" - занавес раскрывается: Татьяна, бережно унося с собою несбывшуюся мечту, уходит в страну своего детства, в страну берез и заросшего сада ларинской усадьбы.

Открытие - партия Дон Жуана

"Дон Жуан" в постановке Кристины Вусс оставил двойственное впечатление. С одной стороны, яркая работа художника Андриса Фрейбергса, в которой мотивы любви и смерти выражены и в оборванных лепестках розы, и в мрачной неподвижности каменных истуканов. А рядом с этим - избыточность режиссерских "находок", мельтешение, царящее на сцене, что лишь затемняет смысл оперы. К достоинствам постановки, несомненно, следует отнести умение молодых певцов озвучить ансамбли совершенно по-моцартовски: мягко и вкрадчиво, нежно и изящно. Свежие юные голоса "плели" моцартовскую ткань бережно, выказывая недюжинное владение классическим моцартовским стилем (впоследствии выяснилось, что для занятий с ними был специально выписан педагог- концертмейстер из Вены). Особенно хороша была Инга Кална: ее Донна Анна лучилась женственностью, а голос звучал воркующе- музыкально.

Но главным художественным открытием постановки стало исполнение Миндаугасом Жемайтисом заглавной партии Дон Жуана. Певец, привезенный Жагарсом из Вильнюса, поразительно подходит для этой роли. Мертвяще застылые, неправдоподобно правильные черты витринного манекена, стройная длинноногая фигура и звучный баритон - как раз то, что нужно для лепки образа.

Подводя итоги

После скучноватой, темной по колориту и маловыразительной по режиссуре (постановщик - Петерис Крылов) "Лючии", в которой блеснула в главной роли местная прима Сонора Вайце, несколько "пережимавшая" по части слез и вздохов, что ощутимо сближало ее с героинями мексиканских сериалов, затейливые геометрические узоры и кричащие краски "Аиды" (сценограф Илмарс Блумбергс) внесли освежающую ноту. Пышный декоративный спектакль Большого Стиля гротесковыми костюмами и боевой раскраской в изображении жрецов и фараона решен архитектурно точно. Сменяющиеся ритмы стилизованных узоров лепят объемы и формы, костюмы задают доминантные цвета: желтый, зеленый, синий. Хитроумная игра света (художник по свету Глеб Фильштинский) и подчеркнутая статуарность в расстановке персонажей и композиции мизансцен (режиссер - Мара Кимеле) полностью вытекали из заданной Блумбергсом художественной задачи. А отдельные режиссерские штрихи - вроде решения финальной сцены, когда на влюбленных надвигается некая сгущенная "черная дыра" - плита, внутри которой прогуливается Анубис, посланник Смерти; или грозное встречное движение песчаных глыб-кулис в сцене Судилища, когда в отчаянии мечется Амнерис (Кристине Задовска), - просто выше всех похвал.

Все пять спектаклей, прошедших в рамках фестиваля, оставили в целом весьма благоприятное впечатление. Высокий постановочный уровень, вполне приличный оркестр, труппа, располагающая несколькими превосходными вокалистами и целым выводком многообещающей молодежи, соединившись с умением административной команды Жагарса вести дела четко, аккуратно и корректно, с видением перспективы. Как заметил сам Андрей Жагарс: "Пока мы не претендуем на принадлежность к театрам "класса А" в оперном мире. Но, думаю, к "классу В" наш театр уже принадлежит".

МУЗЫКА

• По Европейской шкале - класс "В"
  Оперный фестиваль в Риге
• Семены, Фроськи, Васильки...
  Обзор сезона Мариинского театра

ХРОНИКА

• Как американцы поделились независимостью
• Кумиров надо искать
• Космический размах "Славянского базара"