Главная | Форум | Партнеры  |
|
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 11 (7674) 19-25 марта 2009г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ТеатрПодтанцовки с безумиемПетербургские премьеры Марина ДМИТРЕВСКАЯ
Виновник наших театральных бед - издательский бизнес. Книги выходят на дешевой бумаге и без картинок. Ведь после того, как Г.Доре проиллюстрировал "Дон Кихота", К.Рудаков - "Дворянское гнездо", а Д.Дубинский - "Дом с мезонином", люди не бежали в театр посмотреть, как выглядят безумный идальго или Лиза Калитина и какова собой Мисюсь. Сегодня зритель, привыкший к тому, что любой закадровый текст проиллюстрирован постановочной "живой картиной" в телевизоре, жаждет увидеть то, что не нарисовано. Вот, например, бестселлер Януша Леона Вишневского "Одиночество в Сети" выходит миллионными тиражами без картинок. Теперь "Балтийский дом" и Генрих Барановский в течение четырех (!) часов, страница за страницей, иллюстрируют культовый роман. Или до сей поры осталось не проиллюстрированным житие Ксении Петербургской. Эту брешь заполняет "живыми картинами" Александринский театр на своей последней премьере "Ксения. История любви" новодрамовца Вадима Леванова (еще недавно заявлявшего, что надо уничтожить все государственные театры как вредоносные) и режиссера Валерия Фокина (открывшего один из "вредоносных" для нового драматурга). Знаете игру "Найди десять отличий"? Так вот, если положить слева книжку без картинок "Святая Блаженная Ксения Петербургская" (в ХVIII веке не портретировали призванных и безумных), а справа - пьесу, то отличия станут очевидны: каждая строчка проиллюстрирована десятью репликами. Раскрась сам! Вообще-то, глядя на афишу "Ксения. История любви", простые горожане искренне рассчитывали на историю любви Ксении Собчак. Потому что какая у нас нынче Ксения? Только она. Лично я ожидала концептуального художественного вымысла о любви еще не святой, а просто женщины Ксении Петровой. Такой любви, ради которой она надела мужнин наряд и стала Христа ради мерзнуть и молиться под именем покойника Андрея Федоровича. Увы, В.Леванов не задал себе пушкинских вопросов: "Что развивается в трагедии? Какова цель ее?" Вместо этого он расписал короткое житие (хотя и жития-то настоящего нет у этой позднехристианской святой, а есть несколько воспоминаний о ее провидческом даре) на много страниц вялых псевдофилософских монологов-диалогов: то выступит любовница мужа, то он сам, хоть и умерший, расскажет, как ему живется на том свете, то какой-то безумный Салтыков, мнящий себя Агасфером... Как бы объяснить автору, что придуманный им жанр "пьеса в клеймах" антидраматичен в принципе? Иконописные клейма - визуальный канон, лишенный развития, движения. Стоп-кадр, остановка. Леванов как будто обратно "распечатывает" их, но возможен ли успех на поприще развоплощения образа и обратного его воплощения? Фокин сократил километры слов, но когда текст отжался - выяснилось, что содержания-то и нет. И у Фокина нет. Пустота породила пустоту. Императорская сцена в разные эпохи знала спектакли о разных спасителях Отечества. "Рука всевышнего" г-на Кукольника в 1830-е годы и "Фельдмаршал Кутузов" в 1980-е в равной степени поддерживали официозную концепцию "православия, самодержавия, народности". Теперь настала пора иных героев по той же спасительской части, и пока слуги Мамоны, согласно велению партии и правительства, прилежно стоят на службах в храме Христа Спасителя, театр потрудился в том же направлении. Только неоконъюнктура могла прервать одиночество Ксении в Сети (спектакль начинается со страницы Википедии). Заместо Марфы Посадницы святую призвали на сцену демонстрировать образец смирения и всепрощения. Сокращая пьесу, Фокин почему-то марает деяния Ксении на строительстве храма. А ведь это важно: она, юродивая, трудилась (правда, под покровом ночи). Она не сидела Аленушкой на камушке у Фонтанки с лицом молодой Чуриковой, глядя на правый верхний софит, как на Господа нашего Иисуса. Янина Лакоба (Ксения) играет бесконечное смирение с краткими вспышками фанатичного экстаза, когда Ксения буквально заходится в неясных криках-бормотаниях. Но юродство - не синоним смирения, падучая - не юродство, театр - не храм, храм - не театр. Театральный опыт в постановке житийной литературы минимален, было, кажется, только камерное "Житие и страдание преподобной мученицы Февронии" Анатолия Праудина. Февронии, кстати, не было там дано никаких слов, она только тихо-тихо читала писание, и это "минус-присутствие" Светланы Замараевой давало замечательный эффект сценического смирения. Там создатели спектакля задавали вопросы Создателю, проходя собственный путь. У Леванова и Фокина вопросов нет. А к ним - есть. Движется по сцене стена с колоколами. Она копирует арьер Александринки, но до некоторой степени повторяет и хрестоматийно-знаменитую декорацию Э.Кочергина к трилогии А.Толстого: там, сметая эпохи и людей, ходила-ездила "стена государства Российского". Нынешняя стена ведет себя поскромнее, лишь декоративно раздваивая пространство. Ездит кладка бутафорская, подменная, как и весь этот опус. А уже по всей России актрисы приготавливаются играть Ксению, анонсированы спектакли во многих театрах, вот беда-то. "Одиночество в Сети" тоже - история любви, но не божественной, а интернетной: генетика Якуба и инженера Евы. Мелодрама, в конце которой Ева рожает ребенка от законного мужа и называет его Якубом, а Якуб, писавший ей письма, от одиночества бросается под поезд (нет бы надел женское платье и таскал камни!) В спектакле, правда, - никакого одиночества, он густо населен. Фигуры с микрофонами, три экрана, на которых в немыслимых аляповатых сочетаниях чередуются изображения мест действия. На сцене иллюстрируется книжка, а на экране сверху видеокадрами иллюстрируют то, что говорят персонажи: вот вам музей эротики, по которому (на сцене) ходит Ева с подругами, а вот Якуб едет в аэропорт, а вот обнаженный ксендз Анджей в лодке с возлюбленной, обнаженной монахиней Анастазией... То есть жуют книжку сразу в несколько "ртов". Длинно и подробно изложенные побочные сюжеты ветвятся, окончательно размывая не только смысл, но даже фабулу. Барановский ставит масскультную литературу, в этом смысле он как будто адекватен Вишневскому. Но добросовестно переведя слова в технологически затратное, масштабное и неживое зрелище, он стократно усиливает ощущение китча. И кажется, что уж и книжка не так плоха, и есть там какой-никакой процесс возникновения любви и отдельные недурные страницы. В спектакле разве что Валерий Соловьев, играющий Якуба, приятно не жмет и выглядит интеллигентно, хотя и пустовато. Остальное варево льется на вас одуряющим, бесконечным, разноцветным гламурным потоком. Китч бывает героический, бывает сладкий, но что может быть более благодатным предметом китча, чем безумие? В этом сезоне зрителя угостили и сладким ("Одиночество в Сети"), и героическим ("Ксения"), и про безумие не забыли, причем в разных вариантах: вот вам юродство, а вот и эстетизированная клиника для умалишенных с хореографическими подтанцовками на темы шизофрении. Костюмы, гримы выразительные, и музыка играет так радостно. В Театре на Васильевском Анджей Бубень, автор двух прекрасных спектаклей по Л.Улицкой, зачем-то воплотил роман Яцека Глэмбского "Курс лечения". Это явно плохая книга, текст которой кудряв и душист, как свежий перманент. Утверждаю это, не читая (слава богу, роман у нас не издан, и гектар русского леса сохранен от вырубки), а только прослушав пару-тройку монологов юного психиатра Анджея (Андрей Феськов), решившего поместить себя в психушку, чтобы профессионально усовершенствоваться после аспирантуры. А там, куда он напросился, и врачи - шизофреники, и вдобавок (чего врач с высшим образованием, конечно, никак не мог ожидать) некоторые больные тоже нездоровы и агрессивны. Научный руководитель, упекший, как выяснилось, несколько лет назад в эту же "дурку" своего конкурента - доктора Марека (Дмитрий Воробьев), - бросает и Анджея. Заговор против молодого специалиста?! В общем, сходит мальчик с ума, нанюхавшись в научных целях галлюциногенов с целью понять что-то про видения. Почему он не мог нанюхаться в своей родной больнице или дома - неясно, но вопросы здесь неуместны. Потому что в спектакле все неправда - от начала и до конца, включая банальные рассуждения о том, что нет грани между безумием и нормой. Не трюизм ли? Но китч всегда оперирует только избитыми истинами. А зритель идет и ликует потом в блогах: он увидел и узнал! Узнать очевидное куда приятнее, чем думать над неочевидным - не очень видным, скрытым, недоступным очам и иллюстрациям. Также в рубрике:
|