Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 39 (7702) 8-15 октября 2009г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
МузыкаЧто им Вертер?Премьера оперы Жюля Массне в Театре Станиславского и Немировича-Данченко Дмитрий МОРОЗОВ
Достоинства нынешней постановки "Вертера", равно как и пороки, сконцентрированы главным образом в отрицательной плоскости. Иными словами, она и хороша, и плоха не столько тем, что в ней есть, сколько тем, чего в ней нет. Нет пошлости (почти) и набившего оскомину навязчивого актуализаторства. Но нет, увы, и атмосферы французской лирической оперы - ни в звучании музыки, ни в сценическом действе; нет, по большому счету, заглавного героя, и это еще далеко не полный перечень. Ну, а что же все-таки в этом спектакле есть? Есть по-своему выразительная сценография Эмиля Капелюша и откровенно вторичная, хотя и не лишенная отдельных проблесков режиссерской мысли работа Михаила Бычкова. Правда, к музыкальному театру в целом и к опере Массне в частности и то, и другое имеет разве лишь косвенное отношение. Впрочем, и о попытке приблизить произведение к литературному первоисточнику через голову композитора речь здесь также не идет. Напротив, костюмы и антураж указывают именно на эпоху создания оперы - конец XIX столетия. И это как раз никаких возражений не вызывает. Если уж мы соглашаемся с современным исследователем в том, что герои оперы "Евгений Онегин" принадлежат в большей степени эпохе Чайковского, нежели пушкинской (см. статью автора этих строк "Полет мысли над суетой амбиций" - раздел, посвященный книге Б.Гаспарова "Пять опер и симфония" - в № 35 "Культуры" за 2009 год), то ничуть не меньше оснований для аналогичного вывода и применительно к опере Массне и роману Гете. Тем более что здесь речь идет уже не только об иной эпохе, но также и ином национальном менталитете. Однако, отнеся действие к эпохе композитора, в трактовке заглавного героя режиссер предпочел прибегнуть к русским ассоциациям, полагая, вероятно, что таким образом он станет ближе и понятнее публике. Вертер первого состава Сергей Балашов ассоциируется прежде всего с Пьером Безуховым, а герой второго состава Антон Иванов - с Петей Трофимовым. Ключевым словом в обоих случаях оказывается "недотепа". Одним из несущих элементов постановочного решения становится прием, затасканный уже до полного неприличия. Сценографическая конструкция представляет собой железнодорожную платформу, а рядом с ней внизу - обрывающиеся рельсы, по которым, как по жердочке, то и дело принимаются балансировать главные герои. В финалах второй и четвертой картин (в спектакле, соответственно - первого и второго актов) на музыку еще и накладывается стук колес уходящего поезда. Все это мало что не из той оперы, но успело уже изрядно намозолить глаза. Да, конечно, пространственные и цветовые метаморфозы, которые претерпевает эта платформа на протяжении четырех картин, впечатляют. А когда во второй половине спектакля сия конструкция окрашивается в черные тона, приобретая откровенно зловещий характер, это каким-то косвенным образом соприкасается с произведением. Однако в той же самой установке вполне можно сыграть и десятки других опер. Во второй половине, например, она весьма подошла бы для Вагнера. Впрочем, и режиссер своими мизансценами волей-неволей приводит на память то "Тристана и Изольду" (особенно в мюнхенской версии Конвичного), то "Гибель богов"... Равным образом, "не из той оперы" оказывается и дирижерская трактовка Феликса Коробова. Судя по всему, французская музыка ему не слишком близка. Партитура Массне подается маэстро в духе веристской мелодрамы. Не станем утверждать, что ничего подобного совсем уж нет у Массне. Но если эти черты столь гипертрофируются, с одновременным нивелированием едва ли не всех прочих, то Массне превращается в Масканьи или Леонкавалло, а французский дух, несмотря на вроде бы звучащий со сцены язык оригинала, улетучивается. Именно так, к сожалению, происходит у Коробова. Все, что не вписывается в веристские рамки, звучит вяло и приблизительно, порождая у публики сомнения в высоких достоинствах самой музыки. Но, пожалуй, одним из наиболее уязвимых или даже самым уязвимым местом оказалось в новом спектакле исполнение главных партий. Первый состав явственно выдавал руку немузыкального режиссера, подбирающего исполнителей по принципу желательной для него типажности, не задумываясь о том, способны ли они в принципе справиться с данными партиями. Сергей Балашов, судя по всему, был выбран как раз по причине своей откровенно антиромантической массивности, требовавшейся режиссеру для игры на снижение. В Ларисе Андреевой (Шарлотта) его, напротив, привлекли импозантность и некоторая даже модельность. При этом если у Балашова встречались все же хотя бы отдельные более-менее удачно спетые места, то Андреева так и не смогла показать сколько-нибудь убедительного результата в партии, столь явственно находящейся вне предела ее вокальных средств. Во втором составе, по крайней мере, на должном уровне, оказалась Елена Максимова в партии Шарлотты. А вот Антон Иванов произвел весьма двойственное впечатление. Голос у него, несомненно, есть, и даже довольно сильный. Вот только непонятно откуда взявшаяся привычка петь резким, форсированным звуком слишком уж диссонирует с музыкой Массне и часто порождает интонационную фальшь. К тому же Иванов и актерски выглядит беспомощно, не зная, куда девать руки и всего себя в целом. В итоге первая оперная премьера московского сезона оказалась не то чтобы провальной, но вместе с тем даже и полуудачей ее назвать сложно. Спустя двадцать с лишним лет в Москве вновь появился "Вертер" без Вертера - с той только разницей, что тогдашние "не-вертеры" в Большом хотя бы могли спеть свою партию от начала до конца... Также в рубрике:
|