Двойной портрет в интерьере Третьяковки

Михаил Ларионов - Наталия Гончарова. Шедевры из парижского наследия

Юрий АРПИШКИН

В Третьяковской галерее открылась, вероятно, самая значительная выставка сезона - "Михаил Ларионов - Наталия Гончарова. Шедевры из парижского наследия. Живопись". Вещи поступили из собрания Александры Томилиной. История самого собрания тоже имеет известную ценность. Работы хранились у последней жены Ларионова и после ее смерти, во исполнение воли художников, были переданы в конце 80-х годов Советскому государству, от которого требовалось только заплатить Франции налог. На это в отечестве не нашлось денег, и в качестве уплаты налога были отданы несколько десятков полотен. Из- за юридических и финансовых коллизий работы почти десять лет не могли быть выставлены. До этого знакомство российской публики с творчеством самых крупных художников ХХ века носило случайный характер. В 1965 году известным специалистом по истории русского авангарда Николаем Харджиевым была организована их небольшая выставка в Музее Маяковского, затем в 1980 году в Москве и Ленинграде состоялась первая после 17-го года выставка Ларионова. Отдельные вещи попали в постоянные экспозиции Русского музея и Третьяковской галереи. Однако все это не давало сколько- нибудь внятного представления о творчестве художников. Так что нынешняя выставка - событие своего рода революционное.

В отличие от наследия многих сподвижников Гончаровой и Ларионова по авангардному движению десятых годов, их живопись нисколько не утратила ни своей остроты, ни эстетического радикализма. То, что воспринималось как смелое откровение 80 лет назад, по большей части воспринимается так и теперь. То есть можно сказать, что Гончарова и Ларионов если не единственные, то одни из немногих выполнили жизненную программу российского авангарда. Из явлений им близких в этом смысле можно поставить рядом разве что Маяковского и Цветаеву. Такое сопоставление, впрочем, никого не может удивить, ибо свою родственность все они отлично сознавали. В огромной и почти экстатической статье о Гончаровой Цветаева писала: "К ней не прикасалась никакая рука, кроме руки природы. Гончарова себя не строила, и Гончарову никто не строил. Гончарова жила и росла. Труд такой жизни не в кисти, а в росте".

Экспозиция на Крымском построена так, что сопоставление индивидуальностей художников оказывается если и возможным, то не обязательным. Это жаль. Мог бы получиться весьма эффектный композиционный ход, пусть и предсказуемый. При специальном интересе к этому аспекту видно, что нет более несхожих художников, чем эти, десятилетиями выставлявшиеся вместе и прожившие вместе также немало. Если Ларионова отличала беспрецедентная художественная смелость - он не боялся ни быть банальным (многочисленные натюрморты с цветами), ни быть оригинальным (особенно в цветовых решениях), - то Гончарова, похоже, вовсе об этом не думала. Ее теоретические труды, чрезвычайно интересные сами по себе, имеют очень мало общего с ее практикой. В то же время ее творчество никак нельзя назвать стихийным, в этом смысле Цветаева, кажется, ошибалась: это продуманный метод и тонкий расчет, и мнимая стихийность в нем заложена. Творчество Ларионова легко делить на периоды, как исторические, так и стилистические, Гончарова во всякие времена писала по-разному, ее живопись не связана ни с какими установками, в ней нет никакой эстетической предвзятости. Сама художница полагала, что наибольшее влияние на ее работу оказала русская икона, во всяком случае именно вещам, продиктованным этими впечатлениями, она отдавала предпочтение: "Когда я иду по пути Сезанна, мои вещи меня меньше удовлетворяют, чем то, что берет начало в совсем других вещах... Сезанн и икона равноценны, но мои вещи, сделанные под влиянием Сезанна и под влиянием икон, совсем не равноценны... Я совсем не европеец". Она, конечно же, была и "европейцем". Но так называемое влияние русской иконы дает так много свободы и настолько ни к чему не обязывает (какой русский художник станет утверждать, что не испытывал этого влияния), а Сезанн как раз, наоборот, настолько "агрессивен" в своем влиянии, что Гончарова на словах предпочитала первое, а в работах скорее всего обходилась без всяких влияний.

ПАЛИТРА

• Двойной портрет в интерьере Третьяковки
  Михаил Ларионов - Наталия Гончарова. Шедевры из парижского наследия
• Здравствуйте: я - ваш антиквариат

ХРОНИКА

• Салонная живопись - тоже ценность
• Сны о Ялте на московском чердаке
• Весь дворец - в одном яйце
• Лесной король
• Памятники мимолетному