Большой стиль от Валентина
Юбилей артиста Гафта
Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ
 |
| В.Гафт |
Было время, когда Валентину Гафту предлагали в кино роли нехороших типов, всяких пижонов, карьеристов, людей “не нашего мировоззрения”. Часто в этих ролях присутствовал сильный комедийный элемент. Молодой Гафт, высокий стройный красавец с неславянской внешностью, справлялся с таким материалом шутя, пускал в ход так называемое отрицательное обаяние и природный сарказм. Его плохие герои отличались при этом каким-то нездешним шиком манер, в них к тому же таился собственный актерский взгляд со стороны, и взгляд этот был умным и печальным. Гафт пришел в “Современник” в 1969 году, когда Олег Ефремов уже был на пороге ухода во МХАТ, и сам “Современник” терял студийный дух. Но позади остался важнейший для актера, да и для всей истории советского театра период работы с режиссером Анатолием Эфросом. Гафт на всю жизнь впитал в себя эту особую эфросовскую театральность, тонкую, хрупкую, вдумчивую и интеллигентную манеру существования в роли. Придя в “Современник” и живя в нем вот уже 40 лет, артист этого способа не утратил. Хотя главное в его игре, весьма разнообразной по жанрам и целям высказывания, – это присутствие его собственной, весьма неординарной личности. С годами свойственные ему скепсис, резкость максималиста, умный сарказм все больше уступают место мудрости и грусти. Сегодняшний Гафт и впрямь напоминает мудреца. А, впрочем, и в молодые годы был способен оттенить характер, даже самый отрицательный или комический, личным пониманием того, что жизнь сколь прекрасна, столь и печальна. Гафт – умница, интеллигент, острослов (в знаменитых своих эпиграммах не щадил никого) – мог виртуозно сыграть пошляка в рязановской картине “Гараж”, живописно передать знаменитый английский снобизм в комедии “Здравствуйте, я ваша тетя”. Но тут же в грандиозной, хотя и небольшой по объему, роли раненого офицера (картина Петра Фоменко “На всю оставшуюся жизнь”) сыграть трагедию ума и мужества. Неподвижный, закованный в гипс, его герой общался с людьми не столько словами, сколько глазами, и эти гафтовские глаза, содержащие вековую скорбь, говорили больше слов. Когда-то в спектакле Валерия Фокина “Ревизор” артист играл Городничего, и это, представьте, была страдающая фигура, это была личность, не лишенная ума и своеобразного обаяния. У Петра Фоменко Гафт снялся еще в одной картине, в лирическом комедийном шедевре “Почти смешная история”. Всего несколько эпизодов – главный герой, которого играл Михаил Глузский, встречает в поезде импозантного, немолодого мужчину, облаченного в дорогую заморскую джинсу. Убежденный, что он блестящий ловелас, этот персонаж Гафта искренне жалеет невзрачного попутчика, которому, по его мнению, сроду ничего не светило на любовном поприще. В сущности, артист сыграл глупого надутого индюка, но у этого индюка были такие сострадающие, такие выразительные глаза, что крошечный комедийный эпизод невольно отзывался настоящей драмой. Человек всем, казалось бы, вышел: и лицом, и ростом, и статью, а впечатление производит жалкое, мизерное, – филигранная работа! Конечно же, любое участие Валентина Гафта в любых картинах и спектаклях – знак повышенного качества. Вроде бы он никогда не брался за режиссуру, всю жизнь является только артистом. И все же Гафт в нашем искусстве – больше чем артист. Он артист-собеседник, в нем сильно исповедальное начало, в его игре неизменно видно и ценно присутствие его собственного, острого взгляда на мир. Надо сказать, это свойство – общее у блестящей плеяды его сверстников-актеров. Шестидесятники, какими бы наивными или заблуждающимися ни принято было видеть их из сегодняшнего далека, все еще несут в себе нечто большее, чем просто мастерство, опыт или талант. Они несут собственное “я”, которое, в отличие от “я”, возросшего на гламурном поле, действительно интересно и содержательно. В этой общности артистов-шестидесятников каждый отдельный экземпляр – явление абсолютно штучное. Гафт не похож на Басилашвили, Басилашвили на Табакова, Табаков на Юрского. Даже в своих, не пришедшихся ко времени, будто выпавших из его координат гражданских эскападах, то один из них, то другой являют собой драгоценный, уходящий тип неравнодушного, не смирившегося художника. Валентин Иосифович не столь давно написал пьесу в стихах, где не устает выяснять свои отношения со сталинским режимом и с его ростками в нынешней действительности. О художественных достоинствах, а точнее, о недостатках идущего в “Современнике” спектакля “Сон Гафта, поставленный Виктюком”, много говорили и писали. Но артист-то в нем одинаково неистов и как автор, и как исполнитель главной роли, а содержание этого гафтовского высказывания остается поступком подлинного российского интеллигента, не имеющего сил молчать. Саркастичный, мудрый Валентин Гафт оказался на поверку неистребимым романтиком, ибо верит, что обязан высказаться и слово его отзовется.
