ВЛАДИМИР МАШКОВ: Я никогда не смогу раствориться в Америке

Елена БУЛОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

В.Машков

На проходившем в Одессе I Международном кинофестивале режиссер Алексей Учитель и актер Владимир Машков представили трейлер своего нового фильма “Край”, работа над которым продолжалась полтора года. Действие разворачивается в 1945 году. На таежную станцию Край приезжает дошедший до Берлина Игнат – талантливый машинист, ставящий опасные рекоды на паровозах. Вести битву ему придется не только за машину, но и за женщину. Премьера картины состоится в конце сентября все в той же Одессе. А 9 сентября фильм будет представлен на 35-м Международном кинофестивале в Торонто. Мы побеседовали с Владимиром МАШКОВЫМ, в разговоре принимал участие и Алексей УЧИТЕЛЬ.

– Алексей Ефимович, ваш фильм снимался под Питером, а премьеру решили делать в Одессе. Почему?

А.У. – Исполнитель главной роли Владимир Машков верит, что если картину хорошо примут в Одессе, то ее дальнейшая судьба будет успешной и мы удачно прокатаем фильм. Верят в это и наши продюсеры, которые настояли на Одессе. Что ж, это замечательный и парадоксальный город, уникальный своей интернациональностью. Здесь удивительным образом соседствуют Черное море, Привоз и настоящий Оперный театр.

– Насколько стало понятно из трейлера, ваша лента относит зрителей в осень 1945-го и зиму 1946 года?

А.У. – Верно. Наш фильм – о сержанте, который прошел войну и остался жить на поселении, где и начинается его новая история, в которой есть все – любовь, страсть и… гонки на паровозах. Для меня материал абсолютно новый, несмотря на достаточный опыт работы в кино. Даже по голливудским законам картина весьма масштабна (бюджет 15 миллионов). Была построена целая деревня. Был построен 20-метровый мост на настоящей бурной северной реке. К сожалению, мне пришлось заставлять актеров все делать самим: бедный Володя Машков и тонул, и горел, и водил паровозы, и прыгал с них на полном ходу.

– Насколько был оправдан такой риск? И, кстати, Владимир Машков сразу согласился на такие экстремальные условия, или его все-таки пришлось уговаривать?

А.У. – Мое прошлое документалиста подсказывало, что это необходимо для того, чтобы зритель не просто поверил в нашу историю, а чтобы он ее прочувствовал. Атмосфера для меня в фильмах всегда очень важна. Оказалась она важна и для Владимира Машкова. За все годы работы я не встречал в артисте такого серьезного отношения к делу, как у Машкова. Мы только полгода говорили о фильме, готовились, репетировали. И потом целый год снимали. Володя ходил в своей солдатской гимнастерке, не снимая ее, не выпуская из рук двенадцатикилограммового молотка, никуда не уезжал, нигде больше не снимался, не играл в театре, ничего вообще больше не делал. Он довел себя до такого состояния, когда уже нельзя было провести грань, где кончается его герой и начинается он сам. Он работал истово, на грани фанатизма, и это дало тот результат, которого еще не было в кино на моей памяти. И не только моей памяти. Вы увидите Машкова, которого никогда не видели.

– Владимир, вопрос к вам. У вас огромное количество предложений – и в России, и в Голливуде. Вы, насколько я знаю, весьма скрупулезно подходите к выбору сценария. Чем показалась привлекательной роль Игната?

– Я стараюсь выбирать роли так, чтобы по возможности не повторить пройденный материал. И в этом дополнительная сложность, потому что сам все готов с радостью делать. Делать то, что еще не пробовал. Я давно хотел поработать с Алексеем Учителем. Еще до съемок мы репетировали… виртуально. А когда подъехали в сентябре к реке, на которой должен был строиться мост, – река Вуокса под Питером, где температура воды плюс 6, а поток бурный, – я понял, что сейчас придется войти в ледяную воду. Стоит группа, 130 человек, в зимних одеждах, на берегу, смотрит, как я буду залезать. Деваться было некуда. Тем более когда снимает камера, есть смысл делать что-то бессмысленное.

– Неужели же вошли?

– Вошел и две недели прожил в этой ледяной воде. Попали мне и бревном в голову. И потоком уносило. Спасибо другу, каскадеру Славе, который меня вытащил в тот момент. Это было практически военное состояние. Мой герой строит мост для паровоза, но я, честно говоря, не верил, что мы сможем это сделать. Но когда взялся, то понял важную для себя вещь: если человек делает что-то со знанием дела, то для него вообще нет ничего невозможного. Герой, которого я сыграл, – один из наших идеалов. Он – Победитель. На нашем лингвистическом пространстве – России, Украины, Белоруссии – во всех нас жив этот “ген победителя”. Потому что наши родные прошли ту страшную войну. И неважно – участвовали они в военных действиях или нет – все равно они жили в состоянии войны. Наша история – о победителях и о побежденных, об их столкновениях. Но прежде всего фильм о любви.

– Алексей Ефимович, а вы как сформулируете идею фильма? А.У. – Фильм действительно о любви. Но я хотел бы донести еще и такую мысль: грань, которая разделяет нас, пожимающих друг другу руки и выпивающих вместе за одним столом, и нас же, но стреляющих друг в друга, стала очень тонка. Это поразительное состояние внезапного перехода от любви к ненависти, которое осуществляется не на человеческом, а на мозговом уровне. Я хотел показать: у нас нет врагов, их просто не бывает. В частности, в нашей картине есть девочка-немка: вроде бы она – враг, а на самом деле она даже не знала, что шла война. И какое к ней проявляют отношение победители, живущие в этом поселке? Вот как научить всех нас с помощью в том числе и кино жить без вражды?

– Владимир, вы говорили, что любите на каждой картине получать новые навыки. Чему научились в процессе съемок “Края”?

– Ну, например, самолично водить два паровоза – “ИУ” и “ОВ”. Механизм у меня был 1905 года, единственный на ходу. Он прошел и Великую Отечественную войну, и Финскую. И потом еще с Анной Карениной… что-то там учудил. Верите ли, паровоз – абсолютно живой организм, его надо не просто, как чайник, залить водой, а с ним надо работать. Тогда он начинает дышать, жить по-своему, обижаться, ломаться. Начальником был машинист Павел Некрасов, могучий, двухметрового роста человек с кочергой. Когда мы впервые подошли к паровозу, Павел Некрасов с усмешкой сказал: “Ну что, добро пожаловать в ад”. В паровозе, где я провел год съемочного периода, есть все – и огонь, и вода, и медные трубы. Самое удивительное, чему меня научили, – это жарить яичницу на лопате. Невероятно вкусное блюдо. На лопату все это выкладывается – и туда, в огонь, в 400 градусов. Если говорить еще о своих ощущениях, то физически это у меня самая сложная картина. И эмоционально тоже: сценарий менялся 109 раз! Это настолько живая и настолько добротно сделанная людьми нашей группы история, что мы ждем выхода фильма на экраны с невероятным нетерпением.

– А правда, что ваш дед тоже водил паровозы?

– Он работал в тульском депо, был его начальником. Я был маленький, его плохо помню. Но очень теперь хочу съездить в Тулу, в то самое место, где дед работал, посмотреть, ощупать все своими руками.

– Такие экстремальные съемки наверняка изобиловали непредвиденными случаями на площадке? ЧП случались?

– Было много всего: и стреляли в нас, и паровозы сходили с рельсов – это было обычное дело. Когда снимали последний кадр, у огромного паровоза “СУ” вдруг сорвало тормоза. А там уклон, внутри – куча народу, и вот эта махина начинает двигаться, резать провода, кабели. Несмотря на то, что люди у нас к тому времени были привыкшие, мы растерялись. Выручил всех Паша Некрасов, куда-то подскочил, что-то крутанул, и паровоз встал перед самым поворотом. Было две гонки на паровозах. Режиссер и оператор Юрий Клименко находились на дороге в машине, а мы включали все двигатели, и два паровоза попеременно начинали двигаться, причем с огромной скоростью. Красота необычайная! Я свой тогда разогнал до максимальной, в конце съемок он практически развалился: никто ведь даже приблизительно не знал, сколько километров можно на нем выдать. Получилось так, что мы перекрыли движение, остановили трассу Петербург – Псков, и до пяти вечера поезда не ходили. Жители кидали в нас камни и кричали, чтобы мы прекратили безобразие. Но, думаю, они простят, когда кино посмотрят.

– К теме погружения в роль: что чувствовал Владимир Машков, когда самостоятельно вел паровоз на такой скорости?

– Это невероятные ощущения, потому что только профессия актера, наверное, дает такую возможность. Если говорить о погружении, то для меня это обязательная вещь. Станиславский учил “идти через сознательную психотехнику артиста к подсознательному творчеству природы”. В эту фразу надо вдуматься. То есть когда ты выполняешь сознательно определенные физические действия, соответствующие предлагаемым обстоятельствам и твоему персонажу, то тогда (может быть, Станиславский не гарантировал этого) твое подсознание откроется и, как писал поэт, “задышит почва и судьба”. Поэтому я, как исследователь, пытался довести себя до такого невероятного состояния, когда играть уже не надо будет ничего. Люди, которые работают физически, видны невооруженным глазом, так же, как и люди, работающие умственно. Это очень тонкие сигналы, которые в жизни (и на экране) подает человеческое тело. А зрителя ведь не обманешь. Вот почему требуется метод полного погружения.

– Когда вы снимались в роли начальника угрозыска Гоцмана в “Ликвидации”, тоже работали по этой схеме? И как ваши отлучки длиною в год воспринимали ваши родные?

– Моим родным приходится принять эту ситуацию. И мне приходится. У нас просто нет выбора. Я прожил в Одессе на съемках “Ликвидации” год практически безвылазно, выезжал дважды на один день в Москву. Больше не появлялся нигде. Моей задачей было тогда раствориться где-то в районе Молдаванки, чтобы меня не отличали от местных.

– И когда вы поняли, что “растворение” произошло?

– Расскажу. На Молдаванке утром раненько выстроились наши вагончики. Вдруг прибегает костюмер: “Украли! Утюг”. И я как был, в съемочной одежде, пиджачке поношенном, пошел посмотреть, откуда украли. Там стоял наш вагончик, и гладили вещички. Доска есть, а утюга нет. Говорю костюмерше: “Ну не переживай, сейчас что-нибудь откроется, купим”. Она ушла, а я пошел гулять. Вдруг вижу: идет мужичок какой-то, неуверенно шатается и – прямиком в наш вагончик. Вытаскивает доску гладильную. Я спрашиваю: “Ты что делаешь, мужик?” А он: “Слышь, мужик, я тут утюг нашел, а еще и доска есть”. То есть он мне практически предложил дотащить ее и “гонорар” поделить пополам. В тот момент я и понял, что растворился в этом городе окончательно.

– На Одесском международном кинофестивале вы получили знак почета “Настоящий одессит в законе”. Где вы собираетесь его хранить?

– Спрячу там, где у меня когда-нибудь будут лежать деньги. Если придут воры, то, открыв дверь, испугаются – такой большой, чистый кристалл. А если серьезно – это очень красивый знак. Киношники знают: невозможно делать кино по заказу, скажем, врачей – для врачей. Потому что начинается: “Ой, это не те нитки, он не так шьет, не теми ножницами режет”. Понимаете, да? В этом смысле у нас в картине “Ликвидация” тоже было достаточно фантастического. Но тем не менее, когда люди, занимающиеся этой профессией (я говорю о милиции), с таким теплом отнеслись к нашей истории, к моему персонажу, значит, мы не напрасно работали. И ведь именно наша дорогая милиция поставила памятник (его называют памятником Гоцману, но мы-то понимаем, что это памятник всем милиционерам, которые служили в эти сложные годы) – это действительно приятно, и в этом раскрывается лирическая сторона их натуры. Наверное, за это милицию надо поддерживать.

– Какая роль вам все же ближе – вора Толяна в фильме Павла Чухрая, подполковника милиции Гоцмана или же Игната из “Края”?

– Актерская профессия более “адвокатская”, нежели прокурорская: я должен понять, почему человек так себя ведет, оправдать его. Толян, Гоцман, Игнат – это все разные люди, их бытие было разным. Если хотите, это все части меня, которые молчали и которые режиссеры помогли реализовать. Смотря на Гоцмана, который ловит преступников, на Игната, который в мерзлой воде строит мост, все время думаю: а я бы смог пройти вот такой сложный путь? Эти вопросы все время себе задаю, но следующая работа сбивает, и я начинаю думать о следующем человеке. Вот сейчас, в безвременье межкартинья, вообще не знаю, кто я.

– Честный ответ. Вы уже пробовали себя в разных ипостасях и нигде себя не тиражировали: ни в актерстве, ни в режиссуре. Собираетесь ли еще на себя какую-нибудь новую роль примерить? – Я актер. И человека, который столько же учился на артиста, сколько я, наверное, не найти. Я учился девять лет. Причем профессия у меня – династийная: папа и мама были артистами театра кукол. А я хотел стать биологом, работать с насекомыми… Но гены взяли свое. Ничего другого я в своей жизни не слышал, кроме криков по вечерам, когда мама, режиссер театра кукол, орала папе, который играл Карабаса-Барабаса: “Не бери Буратино так за нос!” Так было каждый день, и когда я маленький выходил на улицу, а из нашей квартиры неслись вопли, то бабушки на скамеечке умиротворенно говорили: “То артисты репетируют”. Я от этого дурдома уходил и думал: “Боже мой! Эти артисты, режиссеры! Никогда!” И шел к своим насекомым.

– Ну а из театра почему ушли?

– Я не могу подвести людей: мне очень трудно совмещать две вещи одновременно. Пришлось выбирать. Профессия киноактера позволяет добраться до чего-то в себе настолько близко! Мы в кино актеров видим так, как не видим их в жизни. Мы подходим к ним совсем близко. И в этот момент засечь начало инстинктов – это удивительная вещь. Когда хлопает хлопушка – это ощущение контузии, ты проявляешься совсем в другом измерении. И когда этим занимаешься осознанно, не так, “на секунду”, а погружаясь до конца, – поверьте, это невероятные ощущения, которые открываешь в себе. Поэтому я кино очень люблю, но мне кажется, что я только-только начинаю чувствовать, как же работают во мне эти механизмы.

– Владимир, профессия артиста изменчива, как ветреная барышня. Не боитесь в будущем забвения, которое испытали на себе наши великие актеры в старости или по болезни?

– Эта профессия – единственная, в которой нет никаких гарантий на будущее. Тут нет успешных людей или неуспешных, потому что ты можешь продолжать действовать, быть активным, а потом: раз – и тебя не снимают. Как сказал великий Марлон Брандо: “Артист – это человек, сидящий на сахарном троне под проливным дождем”. Так как я из актерской семьи, а там тоже было всякое, то готов к любым поворотам судьбы. О каких-то поворотах я не хотел бы думать вообще. Но все равно: я уже существую там, на пленке, и если буду вызывать сопереживание, то буду продолжать жизнь и радовать людей. Хотя, конечно, актерская сила не бесконечна.

– А вы не боитесь при таком полном погружении в образ обратного воздействия? Александр Абдулов в своем последнем фильме сыграл больного раком легких. Николай Караченцов пел много лет подряд: “Не одолел я целого пути. Не мы повинны в том, что половины…”, и с ним случилось то, что случилось. Игорь Тальков уходил со сцены, играя идущего на расстрел генерала, и за кулисами получил пулю… Воздействуют ли в итоге создаваемые актером образы на его судьбу?

– Это очень интересный вопрос, но я глубоко об этом как-то не задумывался. Это, видимо, проверяется опытным путем. Но у актеров мы очень редко сталкиваемся с легкими историями. Это все время – либо трагедия, либо борьба с чем-то, либо болезнь. Кино исследует острые моменты в жизни, которые помогают герою как-то проявиться. А то, о чем вы говорите, – это проявления человеческой жизни, которые актера меняют, приводя к новым осознаниям жизни. Либо уводят. Но это моя профессия – это моя жизнь, а дальше пусть будет так, как Богу угодно. Страшно, что ушли такие актеры, о которых вы сказали. Я тут сразу же вспоминаю Олега Янковского, который для меня является одним из учителей. Это большая трагедия. Я и вправду не знаю, есть ли другой путь существования артиста, чтобы обойти все сложные моменты, не добираясь до глубин в себе, где у тебя боль. Вот возможно ли так? Есть система остранения Брехта, заключающаяся в способности актера отойти от персонажа. Но я думаю, что на нашем лингвистическом пространстве, кроме того, что ты должен переживать и сопереживать, ничего другого не придумано. Это наша судьба. А там как повезет. Дай Бог, чтобы все были здоровы.

– Мы все время говорим о российском кино. А у вас ведь есть квартира в Лос-Анджелесе, где живут ваши родные. Вы ведь еще и дед… Насколько для вас важны съемки в Америке?

– Я никогда не смогу раствориться в Америке. Не потому, что не смогу там жить, а потому что не хочу этого. Язык и национальность фантастически влияют на внешние приспособления. С трудом могу себе представить какого-нибудь успешного американского актера, который достойно сможет сыграть в пьесах Чехова. Таковых не видел. Я – русский человек, и если в Голливуде будет нужен человек из нашего лингвистического пространства, то я им буду полезен больше, чем если буду изображать американца. У меня этих навыков нет, у меня другие взгляд, интонация, реакция. Кстати, в современном Голливуде очень ценят принадлежность человека к какому-то месту. Обратите внимание: всех злодеев в Америке играют англичане. Если совсем простой парень – то это австралиец. Если робот – то это немец. Да-да, так оно у них там устроено. Но в этом смысле Америка очень тяжело воспринимает Россию. Мы для них – закрытая книга: “Когда русский молчит, мы не понимаем, о чем он думает”! Мне это так нравится! Потому что, когда они молчат, я-то в большинстве случаев понимаю, о чем они думают. Вот эту грань нерастворения себя в них я очень хочу сохранить. У меня в Америке достаточно большое количество предложений, и к ним я отношусь так же выборочно, как и в России. Но когда соглашаюсь на роль, то осознаю, что предстоит большая работа. Была у меня там, например, картина “В тылу врага”, где я должен был играть серба. Режиссеру казалось одинаковым: что серб, что украинец, что русский. Понимаете, как нелепо? Мне пришлось рассказывать, что это разные народы. Дошло до того, что мой персонаж поменялся, он стал русским Сашей, который в Сараеве когда-то выиграл чемпионат по биатлону. То есть я несу еще и такую культурную миссию: развлекая, просвещать.

ПОД ЗАНАВЕС

• ВЛАДИМИР МАШКОВ: Я никогда не смогу раствориться в Америке
  
• Шесть дней брызжущей радости
  В Анапе прошел V Фестиваль Союзного государства “Творчество юных”
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 2 по 8 сентября
• Человек родился