Золотое сечение, или Последний узелок

Константин ПЛЕШАКОВ

Константин Плешаков, молодой московский писатель, стал лауреатом премии журнала "Дружба народов". Это эссе, в основу которого положено выступление автора на церемонии вручения премии, конечно, о литературе. И еще о нашей действительности. Поскольку литература прежде всего и есть способ размышления о жизни.

Рассказчику историй, или, как его еще иногда называют, беллетристу, весьма редко выпадает возможность порассуждать о курице и яйце, начале и конце, красоте и безобразии. Обычно от него ждут обстоятельного рассказа о молодых годах курицы, о произведении ею на свет яйца и о драматической кончине оного.

С определенной поры меня стал мучить достаточно простой, но каверзный вопрос: каковы должны быть финалы современной прозы? Задаваясь этим вопросом, я делаю совершенно отчетливое и сознательное ударение именно на прилагательном "современной". Проза каждого времени имеет свои совершенно специфические, окаменевающие с годами черты. Выражения типа "Достоевский (Пушкин, Гоголь, Толстой) - наш современник" суть не более чем затасканная бессмысленная метафора, и писательский опыт Достоевского мало чему учит автора 1990-х годов, которому приходится вступать в бой с текстом и публикой на новый, неизвестный Достоевскому, манер. Со времен Достоевского темп писательской жизни и тем более жизни вообще изменился. Невозможно относиться как к современнику к человеку, который, общаясь с редакциями, не пользовался телефоном и не летал на свои авторские вечера самолетом.

Если принять за данность, что цель любого рукоделия, будь то вышивание крестиком или написание рассказа, - достижение пресловутого золотого сечения, то становится понятно, как важны внешние границы этой замысловатой пространственной конструкции. Без правильно завязанного последнего узелка гипотетическая вышивка распадется. Точно так же без грамотно выбранной концовки текст окажется никчемным обрубком. Читатель никогда не станет выискивать объективно присутствующие в его глубинах красоты и разочарованно отложит книжку или журнал в сторону. Труд писателя окажется напрасным - как напрасным окажется и финансовое усилие редакции, опрометчиво выплатившей ему гонорар.

Я полагаю, речь идет именно о произвольном выборе концовки прозы - выборе, не диктуемом ни сюжетом, ни характерами персонажей, а одним лишь святым произволом автора. Должен сказать, что мой собственный скромный опыт в этой области носит несколько двусмысленный характер.

Некоторое время назад пьяный наборщик, верставший номер газеты, в котором должен был появиться мой рассказ, потерял последнюю строчку моего бессмертного текста. Эта алкогольная потеря показалась как мне, так и редактору печатного органа крайне существенной: ею определялась концовка. Утерянный хвостик жестко и однозначно подытоживал любовную драму, описываемую в рассказе: герои, "как холодные корабли в ночи", уходили друг от друга все дальше. Сволочная ошибка набора, завершившая рассказ одной фразой раньше, наделила его совершенно иным финалом: теперь перед глазами изумленного читателя начинал посверкивать яркий лучик надежды. Но что поразило лично меня, ни один человек, прочитавший текст в газете и поделившийся со мной своими впечатлениями, не подивился несообразности, получившейся в конце!

Из этого забавного эпизода можно сделать достаточно ясный вывод: сам по себе сюжет до самой последней страницы не предопределяет решительно ничего. Концовка и соответственно смысл рассказа (или романа) зависят от нескольких последних слов, кои и автор, и пьяный наборщик могут верстать в любом ключе. Следовательно, получается, что так называемая логика жизни не имеет к концовкам прозы ровно никакого отношения. Становится ясным и другое: когда придумывание концовки оказывается исключительно в руках автора, в руки ему попадает страшное оружие. Предпочитая те или иные концовки, автор участвует в формировании морального и, может быть, даже - страшно сказать - политического строя современной ему эпохи.

Разумеется, разговор о концовках прозы может вестись под любым углом: должны ли они быть неожиданными или подготавливаемыми загодя? Сухими или многословными? Броскими петушками или серыми курочками? - и так далее. Я бы хотел зайти всего лишь с одного угла: что предпочтительней сегодня - счастливый или несчастливый конец.

Интерес этот возник у меня не случайно. По непонятной, но, несомненно, приятной для меня причине, я был приглашен в Германию читать свои рассказы немецкой аудитории. Немцы любознательны и вежливы, поэтому заезжим авторам всегда задается масса вопросов. Все было бы замечательно, однако на один каверзный вопрос я ответить не смог. Вопрос же был такой: "Почему у ваших рассказов всегда трагический конец, особенно если вы пишете о любви?"

Я отделался банальной отговоркой: трагический конец имеет большинство произведений, которые мы можем брать за образец. Однако, как всегда, отговорка остается отговоркой.

Во-первых, существуют исключения из правила - а именно, тексты, заканчивающиеся по принципу "они жили долго и умерли в один день", - что, очевидно, должно рассматриваться нами как конец счастливый (за неимением лучшей альтернативы). По этому принципу построены многие сказки, как фольклорные, так и авторские, принадлежащие, например, Александру Грину. Или Константину Паустовскому.

Во-вторых, в конце многих знаменитых, отчасти даже хрестоматийных, текстов стоит знак вопроса - как, в частности, в большинстве рассказов Хемингуэя. Правда, этот знак вырастает не из надежды, а напротив, из безысходности, и задаваемый вопрос, скорее, формулируется писателем так: "Может ли героям стать еще хуже?"

Однако надо по совести сказать, что большинство любовных историй в настоящей жизни имеет сравнительно неплохой конец. Если принять за данность, что сегодня в крупных городах распадается каждый второй брак, то можно предположить, что судьба оставшихся 50 процентов складывается сравнительно благополучно.

Трагизм литературной прозы далеко не всегда присущ прозе жизни - за исключением тех очевидных случаев, когда речь идет о войне, болезнях, терроре или голоде, в случае с которыми литературе за жизнью просто не угнаться.

Однако что же заставляет автора делать выбор в пользу драматичной или, напротив, жизнеутверждающей концовки? Вряд ли этот выбор предопределен пресловутой "жизненной позицией автора". Во-первых, у среднестатистического автора, как правило, никакой особой жизненной позиции не имеется, а имеется лишь достаточно флегматичный пессимизм, проистекающий от некоторого знания жизни. Во-вторых, не стоит думать, что убеждения пишущей братии так уж разнообразны: литераторы, принадлежащие к совершенно противоположным эстетическим школам и даже политическим партиям, тем не менее, скорее всего, сойдутся на том, что жизнь - достаточно грустная штука, ибо она безо всяких иных вариантов неизбежно подытоживается смертью. В каком-то смысле сама жизнь вовсе не предполагает длительных веселых сюжетов. Однолетний дачный роман может быть чрезвычайно забавен. Прослеженная от начала до конца жизнь - навряд ли. Впрочем, - это весьма важное обстоятельство - никто еще не доказал, что проза должна отображать жизнь. Вполне возможно, что ее первейшая задача как раз строить на месте жизни розовый мираж: за каким чертом удваивать и без того неприятную гримасу человеческого удела? В таком случае величайшим произведением мировой литературы надо счесть "Алые паруса".

Возможно, однако, выбор концовки зависит от авторской концепции красоты. В конечном счете именно последняя только и значима в искусстве. Точно так же, как когда-то в незапамятные времена стали делать цветное стекло для вполне утилитарных масляных светильников, приукрашивая свет, так и автор норовит украсить лихой концовкой заурядную жизненную историю. Возможно, наилучшим универсальным украшением любовной истории действительно служит самоубийство или, в крайнем случае, бесповоротное расставание.

Впрочем, не исключено, что речь в данном случае идет не столько о красоте, сколько о гармонии. В сущности, планета Земля чрезвычайно гармонична. Поэтому нельзя ли предположить, что принципы гармонии по определению требуют контрастных концовок? Если экватор переходит в конце концов в вечные льды, а льды, напротив, - в экватор, то не ждет ли читатель трагического конца в истории о прекрасных влюбленных и, напротив, оптимистического финала в саге о трех злодеях?

Как мы видим, вопрос об оптимальных концовках прозы не так прост, как кажется. Однако есть еще одно, усугубляющее его сложность обстоятельство.

Современная эпоха в России чрезвычайно событийна. Многие коллизии и трагедии прошлого исчезли - что само по себе было величайшим событием. На их месте родились новые. Сегодняшняя русская современность во многих смыслах гораздо конфликтней, чем красная эпоха, отстоящая от нас на каких- нибудь семь лет. В русской современности обнаруживаются такие сюжеты, которые были абсолютно невообразимы в стране семь лет назад и которые уже лет пятьдесят как невозможны в упорядоченных государствах Европы и Северной Америки. Обнищание одних и золотой дождь, ежедневно проливающийся над другими, бесцеремонная агрессия и непривычное милосердие, изощренное умерщвление себе подобных и уникальная возможность добиться лучшей жизни - все это снабжает автора невероятным количеством острых сюжетов и необыкновенных героев.

В этой связи я возвращаюсь к своему изначальному вопросу: каковы должны быть современные концовки прозы? Если в относительно спокойные и мирные времена они драматизировали жизнь, то в эпоху взрывов и хаоса - не должны ли они ее умиротворять? Или же, напротив, современный автор должен ориентироваться на самые передовые достижения в области агрессии, обмана, страсти и авантюры?

Что предпочтительней - быть названным соловьем на крови или лакировщиком действительности? Апологетом взрыва или апостолом умиротворения? В каком-то смысле вопрос стоит так: что похвальней писать - истории или сказки? Ни один автор, живописующий современную жизнь так, как ее видит большинство, не сможет отбиться от обвинений в "чернухе". Ни один автор, рисующий читателю несбыточные картины безмятежного счастья, не сможет счесться с критиками- реалистами.

На каждый довод имеется контрдовод. Вам нужно утешение? Его надо искать не в литературе, а в церкви, мечети или синагоге. Вы хотите служить зеркалом новорусской Москвы? Грязи и крови место на улицах, а не на любовно выделанных из древесины белоснежных листах... Впрочем, можно вообще закрыть дискуссию на достаточно резонных основаниях: сегодняшнее время таково, что каждый пишет так, как хочет. К тому же - и это важно - современный московский читатель, как правило, не имеет обыкновения дочитывать книгу до конца, поэтому его мнение в расчет можно не брать. Что же до неизбежного наборщика, то он все равно обойдется с вашим текстом так, как захочет.

ПРЕМИИ

• Золотое сечение, или Последний узелок
• Жест образованного меломана
  Русских композиторов поддерживал доброжелатель
• "Большая Медведица" светит всем
  Лауреатов называют зрители
• Через тернии - к лаврам
  Когда количество переходит в качество
• ОБЪЕКТИВный смотр
• Нужное подчеркнуть
  Типовой сценарий торжественной церемонии вручения премий
• "Занять первые места"

ХРОНИКА

• Жил-был великий писатель Лев Николаич Толстой...
• Не переводя дыхания
• Какими будут российские "Рекорды"?