Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 36 (7293) 20-26 сентября 2001г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Курсив мойЕхал по России Коцебу...Воспоминания тайного агента Александра I о своей сибирской ссылке Дмитрий САВОСИН Так уж вышло, что имя этого человека навсегда вписано в историю русской литературы отнюдь не золотыми буквами. Пародийно-мрачноватая фигура Августа Коцебу похожа на грустную химеру, притулившуюся на задворках величественного храма, именуемого русской словесностью. А если точнее - на плече статуи Свободы, воздвигнутой русской литературой двух последних веков. Потому-то издание его воспоминаний о короткой сибирской ссылке "Достопамятный год моей жизни", вышедшее в издательстве "Аграф", показалось мне заслуживающим внимания и интереса не только как один из многочисленных курьезов нашего курьезного времени, но и как событие литературной жизни, повод еще раз поразмышлять о современном состоянии общества. Август Коцебу (1761 - 1819) был плодовитым драматургом, его пьесы имели невероятный успех в Германии и в России. Его предпочитали Шиллеру и Гете. В Россию он попал двадцатилетним юношей, был на престижной службе в Санкт-Петербурге, потом вернулся в Германию. В 1800 году с женой собрался снова в северную столицу навестить свое имение и детей. Тут-то его и сцапала Тайная Экспедиция - КГБ Павла Первого. Досадно - избалованному славой писателю пришлось совершить путешествие в Тобольск с конвоиром и провести там несколько месяцев под надзором. Впрочем, его быстро вернули обратно, и на его отношении к Российской империи этот неловкий инцидент никак не сказался. Он стал шпионом Александра Первого, писал ему донесения из Германии о настроениях студенчества после разгрома Наполеона, которого ненавидел, - Коцебу был ярым монархистом. "Человек тщеславный и непостоянный, - пишет о нем Антонэн Дебидур, автор "Дипломатической истории Европы", - в 1817 году ему было поручено Александром Первым доставлять периодические сведения о состоянии общественного мнения в Германии. Он писал свои донесения в духе, совершенно противоположном стремлению немцев того времени. Вследствие этого он стал жертвой негодования университетской молодежи". Обмакнем сухое перо политического исследователя в живую кровь истории "низов" и дополним: Коцебу всячески издевался над студенческим стремлением к свободе и либерализму, расцветшим после повального увлечения личностью Наполеона (как и у нас, впрочем). Издевательства были так утонченно гнусны, что молодой студиозус богословия Карл Занд взял на себя почетный долг свободолюбца и, зайдя к Коцебу и крикнув: "Вот он, изменник отечества!", - пронзил его кинжалом. Насмерть. И вот здесь немецкая литературная муза, преспокойно отведя тень Коцебу на подобающее ей место, уступает поле деятельности музе русской. И начинается посмертная жизнь Коцебу в русской литературе - богатая, но полная позора и унижений. Дворянский круг поэтов посчитал поступок Занда геройским. Сам Пушкин заклеймил Коцебу как лютого врага свободы и гонителя вольнолюбивой молодежи. Спустя два десятка лет Герцен парой язвительных фраз уничтожил его и как писателя: назвав "достойным представителем всего грязного и отвратительного, загнивавшего" в ту эпоху, он дал убийственную характеристику его драмам, сказав, что они "пошлее самой жизни, их читают теперь горничные по субботам, набирая оттуда целый арсенал нежностей для воскресенья". Наконец, уже на исходе девятнадцатого века словарь Брокгауза употребляет жаргонное словечко, введенное в обиход студентами герценовского поколения: "коцебятина возбуждала насмешки всех истинных знатоков и любителей. И в 50-е он совсем забыт". Не совсем - тень Коцебу воскреснет уже в советское время: Юрий Олеша еще напишет драму "Смерть Занда". Русская литература, окрепшая, набравшая силу, словно мстила мертвому драматургу за невероятный прижизненный успех его сладких мещанских драм. Вот какой глубокий след в нашей литературе оставил плодовитый драматург и ловкий шпион Август Коцебу. Нельзя не отдать должное его перу: с большим увлечением читается его книга о России. Великолепно написаны портреты грубого сексота Щекотихина, надзиравшего над Коцебу по пути в Тобольск, или, например, тобольского губернатора, да и многие другие. Яркая картинка провинциальных русских и сибирских нравов выдает умелую писательскую руку (прекрасно Коцебу драматизирует детали, например, когда толпа петербуржцев бросается вдруг, позабыв про чинные беседы, посмотреть... на первую круглую шляпу, проходящую по Невскому проспекту), со знанием дела описана культурная жизнь двора - ведь Коцебу пришлось быть и собственным цензором, и поэтом-переводчиком оратории Гайдна "Сотворение мира", дирижером которой был знаменитый Джузеппе Сарти. Отметим, что издательство не стало заказывать новый перевод, а опубликовало старый... И какая это удача - старинные обороты придают чтению дополнительное очарование, которое, несомненно, ушло бы или стало бы фальшивой стилизацией в современном переводе. Постарался Коцебу и в создании автопортрета - гонимого гения, читающего в несчастии строки Сенеки о презрении к смерти (ловкий изготовитель мещанских драм умел профессионально вызвать уважительное сострадание к своему герою, особенно если этим героем он сам и был). Наконец, стоит восхититься и острым глазом Коцебу в изображении "свинцовых мерзостей" русской жизни - того, что сейчас придает книге дополнительный интерес и даже неожиданно ставит ее в известный контекст российской истории века едва минувшего. "Мы все машины теперь", - грустно говорит Коцебу арестовывающий его губернатор, с которым они помнят друг друга еще по золотым временам Екатерины, и Коцебу пускается в рассуждения о том, как можно доверять службу машинам, как человека можно унизить до подобного состояния машины, тут же сожалея о том, что государь Павел Первый не знает этого. А Павел Первый повелевает самому Коцебу не только вымарать из своих новых пьес имена Вольтера и Руссо, но и исключить "вредную мысль, что икра получается из России", и заменить реплику "горе моей родине", "ибо особым указом воспрещалось русским иметь родину". Просто Тынянов какой-то! И вот тут-то ничего не остается, как призвать читателя отнестись к своему положению с юмором. Ибо интеллигентный читатель, знакомый с историей русской литературы, начинает здесь подозрительно напоминать известного шукшинского героя, возмутившегося гоголевской птицей-тройкой: да, Россия... такая вот она, но все же любимая и прекрасная... а кто в кибитке-то едет? - да политический проходимец. Тот самый, кого еще Пушкин, так сказать, разоблачил как врага народа. Не требуй протокола, дорогой читатель. Лучше вообрази, с каким горьким юмором отнесся бы к собственной судьбе сам Коцебу. Арестованный в России по подозрению в симпатиях к либерализму, он был убит в своей Германии как ярый противник свободы. Судьба художника - усмешка дьявола... Так уж вышло, что Август Коцебу, оставивший немецкой литературе девяносто восемь пьес в сорока томах, русской словесности завещал лишь худую славу. Вот к ней прибавилась хорошая книга. Как бы хотелось, чтобы ее заметили и прочитали. Это был бы весьма изысканный книксен молоденькой, бойкой и всеядной музы современного русского книгоиздательства старомодной и чувствительной музе немецкой литературы. Также в рубрике:
|