Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 1 (7258) 11 - 17 января 2001г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Краски мираПервенство Европы по "Войне и миру"Постановка Андреем Кончаловским шедевра Прокофьева на сцене Ла Скала Ирена ЛЕЙНА
В миланском оперном театре Ла Скала в этом сезоне дают "Войну и мир" Прокофьева. Мариинский театр, 500 человек, практически всем составом переселился в Милан. Прибыли статисты и оркестранты, костюмеры с 1200 костюмами, сам шеф-дирижер Валерий Гергиев, а также Андрей Кончаловский, режиссер-постановщик, и художник Георгий Цыпин, выписанный по этому случаю из Америки. За сценой ничего уже не слышно, кроме русской речи. В партере и на ярусах, наоборот, гвалт на всех европейских языках. Когда пурпур занавеса и лож гаснет, сцена раскрывается бездонным, в зенит утекающим небом, под которым на двух тонких колоннах продуваемый балкон с мечтающей Наташей. Отрадное, год 1809-й. Нежное сопрано Ирины Матаевой, хрупкой провинциальной девочки, неожиданно плотно заполняет весь воздушный объем. В этот момент становится ясно, в чем, собственно, секрет миланской Скалы, - уникальный акустический эффект. Но это я не берусь описать, это надо однажды услышать...
Впрочем, акустикой местную публику ведь не удивишь, поэтому постановка русской оперы, которая с помощью американского спонсора Альберто Виллара с самого начала была задумана на четыре сцены: Мариинку, лондонский Ковент Гарден, Скалу и Нью-Йоркскую оперу, должна была стать в первую очередь уникальным зрелищем. Я пытаюсь выведать секреты сценических идей у Андрея Кончаловского. - Почему, собственно, "Война и мир"? Редко исполняемая опера, а в нынешнем сезоне сразу две постановки - вначале прошла премьера в парижской Опера Бастий с солистами и хором Большого театра, через полгода Мариинка вывозит в Европу другую, собственную версию. - Мы просто хотели с Гергиевым что-нибудь ставить вместе. Это бывает. Скажем, как-то встретились мы на улице с Кешей Смоктуновским. Он спросил: "Что-нибудь поставим?" - "Ну давай! "Царь Федор" или "Дядя Ваня"?". - "Лучше Чехов". Ну пошли! Так и поставили... Ну а поскольку Мариинский театр поет всего Прокофьева, Валерий Абисалович решил сделать "Войну и мир", да так, чтобы она "шла", это ведь уже, наверное, пятая его попытка. Это наиболее сложная опера Прокофьева и с музыкальной, и с финансовой, и даже с композиционной точки зрения. Ведь он писал ее в несколько приемов и должен был дописывать для цензуры, для реперткома какие-то патриотические куски с помощью Эйзенштейна. Поэтому надо было очистить зерна от плевел. Впрочем, Прокофьев оставил довольно подробные записи о том, что может уйти из оперы, где можно освободить ее от насильственно включенного, мы это и попытались сделать.
И вот еще о чем нужно помнить при прочтении этой оперы: не путать такие понятия, как национализм и патриотизм. Национализм - это утверждение какой-то одной нации за счет других, это утверждение, что есть неполноценные нации. А патриотизм - это любовь к своему отечеству, необходимое чувство, особенно в России, где никогда национальной идеи не было и поиски ее бессмысленны. Национальная идея возникала только тогда, собственно, об этом писал и Толстой, когда приходил враг. Как только война кончалась, люди снова отдалялись друг от друга, и ничто их больше не объединяло. В этом смысле "Война и мир" - очень важное произведение. Национальная идея - это та, которую поддерживают все люди, национализм же, напротив, никогда все общество не охватывает. - Андрей Сергеевич, в России вы известны как кинорежиссер. И вдруг опера, самый "неактерский" вид искусства, самый условный... - Собственно, работать с романом Толстого, где он попытался объять глобальную философию мира и показать отдельные личности в счастливые и трагические моменты их жизни в этом самом мире, - это ведь уникальная задача. Не говоря уже о музыке Прокофьева. На Бенджамине Бриттене, Прокофьеве и Шостаковиче опера практически кончилась. Уже никто не может написать больше оперу, которая была бы всемирной. - Постановка в Париже "задавила" меня своим тяжелым натурализмом. Когда на сцену начали выкатывать, пыхтя и отдуваясь, четвертую пушку, театр для меня умер. Я так ждала, что вы найдете иной, театральный, образный язык. И действительно, сценический объем в каждом фрагменте у вас решен так условно, он завораживает, в нем есть несомненная новизна. Но исполнители, играющие роли аристократов или солдат, выходят одетые с иголочки в музейные костюмы, и выносят нечто, срисованное с настоящих флагов, - опять чистый натурализм? Что за смесь такая? - Да, у нас абсолютно натуралистические костюмы. И это сделано намеренно. Весь принцип заключается в том, чтобы была декорация, в которой есть пространство, и в нем существуют реальные персонажи, которые можно рассматривать детально, как музейную редкость. В этом и есть качество спектакля и его красота. Собственно, тот же принцип, что и у Толстого: сиюминутное, личное - внутри глобального, абстрактного... А натурализм, реализм, символизм - это лишь стили, они умирают один за другим и для меня не имеют значения... Что делает спектакль современным, что отличает его от первых постановок в Ленинградском Малом театре в 1946-м или в Праге в 1948 году? Кончаловский утверждает, что сценографа он себе не выбирал. Ну что ж, если появление Георгия Цыпина в роли художника - дело случая, счастливый это случай. Потому что одна глобальная, пространственная идея, на мой взгляд, определила европейский успех спектакля Мариинки. Принято что угодно ставить вешать и городить на сцене оперы. Пол остается обычно плоским. Цыпин все оставил плоским, он "загнул" именно землю. Он буквально сделал из пола кусок земного шара. И эта трехмерная конструкция дальше трансформируется из овального паркетного зала в холм с редутами, раскалывается под ногами наполеоновских солдат и, наконец, вспучивается подвалами горящей Москвы. И когда на плоском, по сути, горизонте-заднике появляется летучая гряда облаков, уносящаяся в зал, на зрителя, когда силуэты церквей начинают полыхать пожаром красок, пространство волшебным образом становится уже не трех-, а четырехмерным, невиданным. Счастливым образом избежав сценических штампов, Кончаловский с Цыпиным умудрились также не влезть в болотистую местность, где растет развесистая отечественная клюква. Получился спектакль о России с ее пространством и временем. Опера по Толстому и Прокофьеву, отмеченная современным мироощущением. Также в рубрике:
|