БEЛЛA ДАВИДОВИЧ: "Дышите глубже, вы взволнованы"

Беседу вел Дмитрий УШАКОВ
Фото Евгения БУРМИСТРОВА

Б.Давидович

Писать о Белле Давидович очень трудно - в этом меня убедил ее сольный концерт, состоявшийся в Большом зале консерватории. Давидович - музыкант-звук, и ее игре доверяешь "сразу и навсегда", и невозможно разобраться почему. Она не приковывает к себе взгляда - любители ораторской, "страстной" жестикуляции на сцене были бы разочарованы. Она приковывает к себе слух. И огромное пространство Большого зала исчезает: вместо него появляются или уютная квартира Моцартов в Зальцбурге, или изысканный парижский салон, где по вечерам всех зачаровывала игра меланхоличного юноши - Фридерика Шопена... Один персонаж Булгакова когда-то сказал, что для того, кто знаком с пятым измерением, не составляет труда довести помещение до желаемых размеров. Белла Давидович владеет пятым измерением.

Шопен, ее "родной" композитор, звучал без единого фортиссимо. Ни одного лишнего движения - лишь "ван-эйковская" филигрань. Пожилая дама, сидевшая рядом со мной, прошептала: "Я чувствую себя снова как в 50-е годы, когда ХХ век еще не сделал эту музыку сентиментальной и слезливой". Давидович благословила зал ми-мажорным ноктюрном, а вот Баркарола неожиданно отозвалась Четвертой симфонией Малера, - это была "колыбельная на воде", где сон и смерть - одно и то же.

...Наш разговор с Беллой Давидович начинался в довольно грустных тонах - на дворе неутомимо капал дождь, консерватория не давала пианистке репетицию перед сольным концертом...

- Мне завтра нужно тащить платье, обувь - в общем, какие-то аксессуары для сцены, - говорила Давидович, - и никто не сказал: "Я за вами заеду". Я очень волнуюсь за отъезд из Москвы - в 7 утра мне нужно отправляться в аэропорт, потому что в 10 у меня самолет в Варшаву, я же лечу играть еще концерт... Я уже начала шмыгать носом - в общем, все хорошо! Хотя с оркестром я здесь уже играла, но сольный у меня первый раз после двадцатичетырехлетнего перерыва, и никто даже не думает о репетиции. Предлагают ночью... А мне в такую погоду и не нужна никакая репетиция! Да меня, наверное, и не пустят...

    

- От музыкантов часто можно слышать, что кому-то ближе сольные выступления, а кому-то, напротив, игра в ансамбле. А вам что "роднее"?

- А мне все равно. Все зависит от того, хороши ли оркестр и дирижер, имею ли я с ними хороший контакт. В камерной музыке важно, достаточен ли уровень моих партнеров. Например, в Джульярде, где я много лет работаю, каждый студент в период учебы играет огромное количество ансамблей - то, чего не было никогда в Московской консерватории.

    

- Это означает, что на Западе камерная музыка пользуется большей популярностью?

- О да! Это у них вроде хобби - они ее играют очень много. И мне пришлось делать то же самое. Потому что летом на Западе масса разных фестивалей, где все это очень популярно.

    

- Часто ли вы принимаете участие в таких фестивалях?

- Да, и делаю это с удовольствием, потому что не люблю быть в Нью-Йорке летом. Это очень тяжело... в смысле климата. Очень жарко плюс - стопроцентная влажность. Пожалуй, за годы жизни в Нью-Йорке летом я там оставалась всего три-четыре раза. Это было в первые годы, когда я играла с лучшими американскими оркестрами на их летних фестивалях, плюс мое 60-летие, которое тоже отмечалось в Нью-Йорке.

    

- С какими оркестрами и дирижерами вам скорее удавалось находить "общий язык"?

- С хорошими!.. Мне повезло: я застала Юджина Орманди в Филадельфии - правда, уже очень в возрасте и не очень здоровым. С его оркестром я играла, например, Первый концерт Рахманинова, который, к стыду Америки, там плохо знают. Орманди после операции на глазах не очень хорошо видел, но к тому времени он уже имел "привычку" дирижировать, не часто заглядывая в ноты. И хотя текст партитуры Концерта (кстати, с пометками самого Рахманинова) был скопирован в куда большем, чем принято, масштабе изображения, Орманди иногда промахивался, не успевал за оркестром. Но оркестр знал эту музыку, и, когда гобой, кларнет или еще кто-нибудь вступал без его указания, он, не переставая дирижировать, посылал этому музыканту воздушный поцелуй в знак благодарности. Еще я играла с очень хорошим дирижером, он сейчас в Сан-Франциско, - это Майкл Тилсон Томас, с Риккардо Мути и многими другими.

    

- В одном интервью вы бегло упомянули случай, когда дирижер перепутал номер Концерта Шопена и ошибочно указал в контракте Первый...

- Это было как раз с Майклом Тилсон Томасом. Представьте: первое мое выступление в Баффоло. Он заезжает за мной на машине в гостиницу, мы едем на репетицию, вечером - концерт, завтра - повторение той же программы. У меня контракт лежит в сумке, он подписан годом раньше. У Майкла в дирижерской комнате стоит пианино. Он у меня спрашивает, какие моменты я хочу сделать помедленнее, побыстрее... Я начинаю играть, он несколько минут слушает, а потом тихо говорит: "Белла, простите, а какой концерт вы сегодня собираетесь играть? Второй?" Я говорю: "Первый". Он говорит: "Второй". Я достаю контракт из сумки - там написано "Первый". Он вызывает менеджера оркестра и спрашивает: "Какой концерт сегодня должна играть Белла Давидович?" Менеджер отвечает: "Второй". Я звоню своему менеджеру, он говорит: "Первый"... Как потом выяснилось, случилось следующее. Администрация Баффоло позвонила в менеджмент. Моего менеджера не было в этот момент. "Скажите, а Давидович играет оба концерта Шопена?" - "Да, играет оба". - "Может быть, тогда можно поменять Первый концерт на Второй? Это будет лучше для программы в Баффоло..." - "Хорошо, поменяем". Но мне об этом никто не сказал, контракт был сделан заранее! Что делать? Мы втроем стоим растерянные, я готовила Первый, я даже не помню, когда последний раз играла Второй! Тогда менеджер оркестра очень спокойно говорит: "Выручите нас... Поменять уже невозможно. Сегодня полный зал". Я говорю: "Уходите все, закройте дверь, дайте мне час. Репетируйте свою программу, а потом мы порепетируем концерт". Я сосредоточилась - и вечером имела такие цветы от менеджмента! Я хотела сказать: "Лучше дайте чек на эту сумму!" Но весь вечер на сцене я говорила себе: "Не ми, а фа, не ми, а фа...". Потом мы с сыном встретили этого дирижера в Лондоне. Он у меня спросил: "Ну, какой третий концерт Шопена мы с вами будем играть?"

    

- А часто ли вообще появляются в ваших программах концерты Шопена?

- Публика их любит, тем более американская публика. И часто менеджеры просят сыграть именно какой-нибудь из концертов Шопена - они заранее знают, что будет соответствующее число слушателей в зале, а для них - это первое дело. Вы можете выйти и вообще ничего не играть. На Западе для менеджера важно, чтобы был продан зал.

    

- А в России?

- Очень жаль, но то же самое. Зал получают те, кого даже близко подпускать нельзя. Слава Ростропович как-то сказал мне: "Белуня, мы с тобой застали золотое время консерватории!.." И никогда в голову мне не приходило после концерта Гилельса, Оборина, Зака, Флиера: "Как быстро игрались эти октавы" - или еще что-нибудь такое. Не это было важно. А если прослушать - темпы были замечательные. Но я никогда не забуду, как после концертов подобного рода мы стояли под колоннами Большого зала и говорили: "Вот такая фраза была! А вот как он здесь сделал..." Ну подумаешь, он играл в быстром темпе, ну и что? А сейчас... На концерте одного молодого пианиста я сижу на хорошем месте, слушаю. Рядом сидит американская пара. Когда они увидели, кто их соседка, они очень сильно заулыбались. Началась программа. Сначала - медленная пьеса. Смотрю на пару: у него в руках сложена газета - чтобы не шуршать, и он решает кроссворд. Но как только пошло "Рондо о потерянном гроше" - в безумно быстром темпе - вот тут он сидел навытяжку! А когда началась медленная часть Сонаты Шуберта - я опять начала следить. У жены была другая газета и другого цвета ручка... В антракте я сказала одной своей знакомой: "Для кого мы играем! Сколько крови я оставляю на сцене этого Карнеги-холл! А вчера? А завтра? Для того чтобы вот так?.." Сейчас швыряются словами. Существует не менее десяти Горовицов (ну Рихтер уже в счет не идет). А уж сколько "гениев"! О Жене Кисине пишут, что ему скучно, потому что Шопен в плане техники не представляет никаких сложностей. Если бы такое написали обо мне, я бы, самое меньшее, навсегда закрыла крышку рояля. Я слышала, как он играет четыре баллады Шопена. Проскакивают гениальные гармонии! Очень обидно - иметь такие возможности, и...

    

- Но ваш Шопен совсем не такой.

- Да. Вы понимаете, он разговаривает. Меня очень радует Миша Плетнев. Вот кого мне интересно слушать. Я, может быть, не на сто процентов с ним согласна, но мне интересно. А Раду Лупу? Он, может быть, не очень виртуоз, но - музыкант! Вот у кого надо бы поучиться. Он не боялся медленных темпов. Ему было что сказать... Вспомним Пушкина - прекрасное должно быть величаво.

    

- Когда Рудольфа Керера попросили охарактеризовать Шопена одним словом, он сказал: "Гордый". А как бы вы ответили на этот вопрос?

- Не знаю, я не задумывалась над этим. Кстати, о Керере. Мы с ним встретились в Цюрихе, на концерте Плетнева. Я его увидела и закричала: "Рудик, Рудик!" Он сделал вид, что меня не узнал. С тех пор мы не общались. Сейчас он преподает в Вене. А Шопен - он, наверное, "поэт".

    

- Или даже "певец". Вы когда-то говорили, что оперное пение очень много значит для вас.

- Да, это была моя мечта. Ведь моя мама была связана с оперным театром, и ее отец - тоже. На Западе писали, что, "не имея голоса, Давидович поет на рояле". Этого добивался Игумнов, мой профессор. Он говорил: "Клавиши нужно ласкать, а не толкать".

    

- Но, как иногда кажется, многие современные композиторы не соблюдают этого завета?

- Увы. Сейчас композиторы пишут так, что многие начинают "кричать" на рояле, толкать, биться головой о стенку, щипать струны. И это называется музыка! Я сидела летом в жюри конкурса в Хельсинки. В программу входила современная музыка. И я попросила коллег: "Напойте ну хоть что-нибудь!" И ничего. Из Дебюсси - пожалуйста, даже из Лигети, но в основном - нет.

    

- Белла Михайловна, что вы думаете о непростых взаимоотношениях "старой школы" и аутентизма, который стал очень актуален в последнее время?

- Для меня старая школа имеет очень большой вес. А вот мой сын, Дмитрий Ситковецкий, - представитель совершенно другой генерации. И очень часто мнения у нас не совпадают. Я прислушиваюсь к нему, потому что он - продукт сегодняшнего дня, а я - ушедшего. Но, как он часто говорит, самое главное для него - Бах. И это мне очень нравится.

    

- А для вас?

- Понимаете, почти каждое утро я начинаю с Прелюдии и фуги Баха. Это то, на чем мы росли, постигали, приобщались. Когда мне было 12 лет, я год училась в ЦМШ. Профессор Игумнов сказал моим родителям: "Я с детьми не занимаюсь, но эту девочку я возьму". Так вот, был вечер его класса, и я играла наряду со студентами и аспирантами Английскую сюиту Баха. И была заметка в газете. Он месяца два не давал мне прочесть, что обо мне написали. А Таня Николаева, когда готовилась к баховскому конкурсу в 1950 году, подошла ко мне и спросила: "А ты не собираешься на конкурс?" - "Таня, ты сошла с ума", - ответила я. "А я помню классный вечер... Ты там играла английскую сюиту Баха", - сказала Николаева.

    

- А появляется ли Бах в ваших концертных программах?

- Нет. Единственно, мы играли Концерт Баха для 2 роялей с Элисо Константиновной Вирсаладзе. Я собираюсь играть этот концерт на своем 75-летии, если получится. Оно будет отмечаться в нескольких странах, в том числе и на моей родине, в Баку.

    

- Белла Михайловна, скажите несколько слов, которые могли бы "ввести" слушателя в ваш концерт.

- Что тут скажешь. Я очень волнуюсь. Вот вчера, в понедельник, после первой части шопеновского концерта я сказала сыну: "Мне тяжело дышать". А он ответил словами Ильфа и Петрова: "Дышите глубже, вы взволнованы".

МУЗЫКА

• Русские миры Владимира Ашкенази
  Концерт Лондонского филармонического оркестра
• В поисках утраченных иллюзий
  ГАСО открыл сезон
• Любовные дуэты
  Пресс-конференция Хосе Кура и Любови Казарновской
• БEЛЛA ДАВИДОВИЧ: "Дышите глубже, вы взволнованы"
• Мужской ум
  Московский дебют Лизы Смирновой