Игра с воображением

"Белые ночи" в Мастерской П.Фоменко

Ирина АЛПАТОВА
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля

Десятилетие существования Мастерская Петра Фоменко отметила масштабным фестивалем своих спектаклей, давних и появившихся на свет в последние сезоны, поставленных мастером и его учениками. И как это ни странно, но все, вновь пересмотренное, спровоцировало многих не на аналитическое подведение итогов, но на прочерчивание перспективного вектора. Кстати, еще один замечательный повод к этому дал новый спектакль "Белые ночи", открывший второе десятилетие Мастерской. Постановку по мотивам ранней повести Достоевского доверили ученику Фоменко, молодому режиссеру Николаю Дручеку, уже имеющему краткую творческую биографию (ассистировал мастеру в работе над "Безумной из Шайо", после чего выпустил "Балладу о невеселом кабачке" в знаменитом Санкт-Петербургском БДТ).

"Белые ночи" и впрямь вышли стопроцентно фоменковскими, за что начинающего постановщика уже успели и похвалить, и пожурить. Последнее, впрочем, не совсем понятно. Прилежный и явно талантливый ученик, бок о бок идущий с Петром Наумовичем не один год и делающий спектакль в его театре, должен был намеренно вывернуть эту программную эстетику наизнанку, что ли? И зачем, собственно? Тот, кто все это не приемлет, даже являясь учеником Фоменко, обычно уходит на сторону, иногда даже пускаясь в дальнейшее обучение профессии. А на обретение "своего" почерка нужны время и опыт. Главное ведь, что ремеслом своим недавний выпускник РАТИ владеет отменно.

Романтизм даже раннего Достоевского не лишен привкуса экзальтации и смакования личных жизненных неурядиц. Перечитав по случаю предстоящей премьеры "Белые ночи", нельзя избавиться от ощущения разочарованности: и кому сегодня все это интересно? Без дела слоняющиеся мечтатели, брошенные девушки и тому подобное. Но оказалось, что эту незатейливую историю театр может поведать легко, живо, с юмором, превратив все в увлекательное представление, где жизнь перемешана с игрой, а актеры относятся к своим персонажам не слишком серьезно, хотя и с явной симпатией.

Туманы белых ночей, превращающие Петербург в город-призрак, замечательным образом накрыли крошечную сцену Мастерской. Подсвеченные изнутри аквариумы, подвешенные металлические балки - и ограждения вдоль речушек и каналов, и сами петербургские мосты, то разведенные, то вновь опущенные, и легкие качели, и туго натянутые канаты (сценография и костюмы Марии Митрофановой). Эти преображения словно аккомпанируют переменчивым настроениям героев. А гипсовые львиные морды, а кукольные стульчики и стремянки, способные вместе с актерами воспарить ввысь и тут же опустить мечтателей на грешную землю.

Николай Дручек не заставляет молодых актеров разыгрывать реальную историю. Он пытается оживить сон, фантазию, грезу Мечтателя (Томас Моцкус), который только там, в этих снах, и может существовать свободно и полноценно. В самом начале представления он вылезает из пыльного аквариума и, напялив ветхий сюртучишко и такую же старенькую шляпу, отправляется вышагивать по ночным набережным. Не пребывая в особой тоске, вступает в смешные диалоги с воображаемыми домами-собеседниками и явно доволен этой привычной игрой. Пока не привидится ему девушка, "обязательно молоденькая и обязательно брюнетка". Мелькнет неясная тень, а вот и она сама - Настенька (Полина Агуреева), не бледная страдалица "из Достоевского", но весьма кокетливая, непосредственная и шаловливая девица. От придуманного автором зловещего преследователя одинокой ночной путешественницы остается лишь черное пальто, надетое на длинную палку. Понятное дело, этот "враг" легко победим - и вот уже знакомство состоялось.

Сентиментальная история Настеньки, пришпиленной к бабушкиной юбке (было, было за что пришпилить эту Настеньку!), тут же сочиняется и разыгрывается на наших глазах. Крошечная Бабушка (Ирина Пегова), миниатюрная внучка - и огромная булавка, скрепляющая длиннющие юбки-ширмы взобравшихся на стремянки двух озорниц. Щель между юбками тут же оборачивается дверью, куда с трудом просачивается Жилец (Анатолий Горячев) в зеленом партикулярном платье под восторженное "ох!" тут же растаявшей Настеньки. А совместное посещение "Севильского цирюльника" подается как целый комично-оперный эпизод, с "живым" пением и рискованной балансировкой на балках-канатах.

Безответственная игра, впрочем, то и дело смыкается с искренностью и непосредственностью актерских переживаний. Хотя они ни в коей мере не рвутся в клочья. Но имеют весьма ироничную и четкую огранку. Более всех этих переживаний подарено Полине Агуреевой - Настеньке, актрисе уникальнейшей, которой всегда и во всем веришь на все сто. Даже если она явно морочит то Бабушку, "пришпиливая" к юбке вместо себя Феклу (Наталья Курдюбова), то Мечтателя. Последний, впрочем, как уже было сказано, и "сам обманываться рад". И, потеряв Настеньку, возможно, в очередной грезе обретет Сонечку или Поленьку. Потому что, завершая спектакль, Николай Дручек словно бы не ставит точку. Это и удивительно: при четкости замысла и его воплощения поневоле подумаешь - а вдруг завтра все будет по-другому?

ТЕАТР

• Игра с воображением
  "Белые ночи" в Мастерской П.Фоменко
• Отделяя зерна от плевел
  Молодая драматургия: вымысел или вербатим?
• ИОСИФ РАЙХЕЛЬГАУЗ: "Горизонт, как известно, уходит"

КНИГИ

• От себя до авторитетов
  Житинкин А. Плейбой московской сцены. - М.: ООО "Издательство Астрель"; ООО "Издательство АСТ", 2003.