Новая русская хореография
Премьера одноактных балетов в Большом театре
МУЗЫКА
Екатерина БЕЛЯЕВА
Фото Антуана РОССА
 |
| Сцена из спектакля "Леа" |
В Большом театре состоялись долгожданные премьеры одноактных балетов. Старая практика неожиданного ввода спектаклей в репертуар (некогда в Большом на скорости появился Баланчин, потом еще более внезапно Роббинс) продолжает существовать, отметая наступающую с Запада политику долгосрочного планирования. Сегодня на афише соединились три имени наших соотечественников - Поклитару, Посохов, Ратманский.
Только в декабре широкие слои московской публики открыли для себя Поклитару с его "Ромео и Джульеттой", в январе хореограф - уже в контексте "Палаты № 6". Кто знал, что Поклитару все это время бегал в драматические театры Москвы, Кишинева, Минска и думал о синтетическом спектакле с настоящими словами и без обычного танца? Никто не знал, просто удачно совпали чаяния - желание музыкального руководителя театра Александра Ведерникова услышать музыку Пярта в стенах Большого, мечта Поклитару поставить "Палату" на эту музыку и предложение Ратманского - стать одним из трех в майской премьере. Раду работал очень качественно: начал в марте, тщательно подобрал составы, никого не обделил на репетициях, а к первым числам мая чемпионом вчерне закончил балет, оставляя художникам достойный простор для работы. Давно в Большом не выпускали такой совершенной продукции, когда во время прогонов ничего не падает, не заедает, никто не путается в тряпках (Анна Ипатьева придумала асимметричные костюмы для всех исполнителей; например на Докторе спереди - сюртук, а сзади - халат). Техническое качество плавно перетекло в художественное. Артистам удалось передать чеховские мотивы, но так уж исторически происходит с сюжетами русской литературы на балетной сцене - Пушкин смешивается с Достоевским и Чеховым, а Чехов - с Гоголем и Толстым. Оба Доктора по-разному мастерски сделаны Юрием Клевцовым и Александром Петуховым как две ипостаси самого Чехова: игровой писатель и циничный атеист Антоша Чехонте и пожилой мудрый, хрестоматийно привычный Чехов-врач (Петухов). Почтмейстеры вышли из мира Гоголя, особенно молодой Егор Симачев, который в любом спектакле Большого остается характерным персонажем из русской классики XIX века. На "Палате" лежала двойная ответственность - мировой премьеры и первой премьеры вечера. Либо примут, либо встанут и уйдут. Но даже те, кого не увлекла пластическая пантомима Поклитару, были не в силах оторваться от сценической механики, сконструированной Андреем Злобиным, от "колокольчиков" Арво Пярта и чудесного света, плавно меняющегося в диапазоне от желтого до фиолетового.
 |
| Сцена из спектакля "Магриттомания" |
"Палата" задала серьезный драматический тон премьере, "Магриттомания" Юрия Посохова удовлетворила страсти балетоманов по чистому танцу. Сбежавший от однообразия героического репертуара Большого, Посохов станцевал вне родных стен все, что может артист пожелать. Три года назад он позволил себе увлечься картинами сюрреалиста Рене Магритта, перенес его образы в свой балет и сегодня показал это в Москве с артистами Большого. Воспитанный в тоталитарной стране, выученный легендарным Пестовым, Посохов отрекся от прошлого и поставил спектакль, очищенный от русско-советской эстетики. Типичный босс, запыхавшиеся клерки, конторские посыльные, в сюрреалистическом угаре переставшие восприниматься как таковые - у них во рту воздушные шарики (они же зеленые яблоки). Первая мировая, переломный 1927, гитлеризм с его военными заводами - и мужчины забыли лица женщин, а женщины стерлись как класс. Солист (Дмитрий Белоголовцев) танцует с партнершей виртуозный дуэт под фонарем, не видя ее лица - оно закрыто платком, как и его собственное. Балерина лишена своего главного орудия - пор де бра, так как у этого женского персонажа по замыслу Магритта нет одной руки. Ультраскоростная постмодернистка Шипулина блеснула здесь очень ярко, после успехов в Баланчине точно очертив свой балеринский репертуар неоклассикой и современной пластикой. Довольно уверенно танцевал кордебалет, хотя артистам еще предстоит шлифовать скорость и синхронность в темповых ритмах. Переход к еврейской "Леа" Бернстайна был безболезненным для уха зрителя, так как Красавин по заказу спонсоров американского спектакля впустил в музыку Бетховена несколько еврейских мелодий, под которые вертелись на бешеной скорости любимцы зрителей Денис Медведев, Ян Годовский и другие. Зал рукоплескал, как после "Дон Кихота".
В новой версии "Леа" Ратманский еще ближе подошел к вахтанговскому шедевру, через который в 20-е годы прошлого века на сцену хлынул неведомый мир еврейской традиционности и мистики. Любовная пара без любовного дуэта в обычном понимании, соединение душ посредством Дибука, специфического еврейского демона. Как когда-то Вахтангов, Ратманский с трепетом отнесся к проработке исторических еврейских тем - на это ушел весь запас движений, почерпнутый хореографом из балетов поздней Дягилевской антрепризы - "Свадебки", "Ланей", "Блудного сына". В таком подходе есть своя логика - за неимением Эка и Килиана Поклитару передает нашим артистам законы их пластики, но в своих историях, а Ратманский восполняет исторический пробел - полное отсутствие на сцене Большого балетов Нижинских. Оставляя позади довольно тягостные сцены еврейской обрядности, на первый план выходят дуэты и соло Ханана и Леи. По-настоящему удачны и интересны сцена ученого безумия Ханана в "Каббале" и сумасшествие Леи на свадьбе. Неподражаемо естественна Надежда Грачева, через Галину Уланову близкая натуралистическим традициям МХАТа. Она не бежит анфасных поз, прямо смотрит в зал глазами вселившегося в нее духа. После спектакля Грачевой легко верится, что в старину балерины после запредельного акта "Жизели" по часу лежали на полу гримуборной не в состоянии пошевелиться. Совсем другой традиции следует Мария Александрова - ее переживания заключены в театральный гротеск, в вахтанговское преувеличение, когда измеряется не сила страстей, а сила актерского перевоплощения. Если бы не виртуозные ноги, Машу никто бы не узнал под фантастическим коричнево-фиолетовым гримом. Хананы соответствовали свои Леям. Презирающий грим как театральную фикцию Сергей Филин ровно станцевал еврейского принца, прямолинейного в своих желаниях. Чувствительный ко всему этническому Дмитрий Гуданов сосредоточился на аксессуарах - подчеркнул костюмом худобу нищего ученика ешибботы, усилил мистицизм контрастным двухцветным гримом. Филина интересовал результат - поиск нужной формулы и обладание Леей, Гуданова волновал процесс, обряд, тайна цифр, душа Леи. Его еврейский Ханан сблизился с русским литературным персонажем - семинаристом Алексеем Карамазовым, равно фанатичным и сомневающимся. В третьем спектакле выйдет Мария Аллаш и покажет еще одну Лею - на репетициях потерявшую своего Ханана (накануне премьеры получил травму Александр Волчков). "Леа" - единственный за весь вечер балет, где женская тема получает хоть какое-то развитие, пусть даже такое печальное. Во всем остальном царит чистый мужской танец.
