Про уродов и людей

Олег Целков в Третьяковке

Ирина ЛЕЙТЕС
Елена ТИТАРЕНКО

О.Целков. "Портрет". 1966 г.

Посреди здания Третьяковки на Крымском Валу новая картина: два огромных близнеца с лопатами, в красно-зеленом колорите. Эти страшные землекопы надвигаются на вас, медленно, но неумолимо тесня назад. А за вашей спиной - выставка "Пленники красоты", где вас обступят томные красавицы в роскошных интерьерах, герои древней истории и дивные пейзажи. Словом, образ рая - Красоты ясной и умиротворяющей, мечты нормального человека. В этой дихотомии вы особенно остро воспримете выставку русского парижанина Олега Целкова. Пространство ГТГ стало подобием универсума, мира "горнего" и "дольнего": вверху - рай, внизу - ад с геенной огненной и скрежетом зубовным.

В Третьяковке впервые персональная выставка О.Целкова - русского художника с европейским реноме, создателя гротескного фантасмагорического мира, который населен странными персонажами-клонами. Полотна Целкова источают зловещее горение цвета - спектрального, обжигающего, брутального. Эти кислотные краски - фиолетовая, синяя, желтая и, конечно, алая, будто кровь, - усугубляют контраст впечатлений для посетителя галереи, только что побывавшего "в раю" Красоты. Из живописного ада, полного одинаковых людей-монстров, хочется в ужасе бежать. Этот художник нравится немногим, а многих раздражает, порой до ненависти. Но вот парадокс - он будит мысль (что говорит о нем как о человеке западного мира, с пресловутым "рацио"). И если дать себе труд непредвзято пройти по выставке, становится ясно, что имеет в виду мастер, что хочет нам передать своими бессловесными, почти бессюжетными картинами. И тогда просыпается симпатия. Олег Целков сам сотворил свой мир и сам его иной раз разрушает намеками на человечность. Такое ощущение рождает холст "Большой и маленький": вдруг в страшном монстре, в чьей ладони пристроился человечек поменьше, виден намек на теплоту, проступают человеческие черты, а может, это мы сами готовы очеловечить даже изображенного монстра? Вот вам и русское начало у "западника" Целкова, живущего с 1977 года в Париже и продающего свои картины по телефону! Выдумал он мир аномальный, страшно безрадостный и совершенно расчеловеченный. Но посылает сигнал, что не желает полностью растворяться в этом мире.

Монструозные существа Целкова - от "низового начала", близкого художнику, чье формирование происходило в театральной среде. Он - властелин своего театра абсурда и трагикомической буффонады. Реальность он ощущает как двуликий феномен, где лицо всегда имеет оборотную сторону - личину, или "харю", как именует ее сам творец бесчисленных антиобразов. И так объясняет их возникновение: в 1960 году он создал первую по-настоящему "свою" картину с двумя лицами "Портрет", с нее и начался творческий путь. "Я впервые, - первый, - случайно "стянул" с лица лицо "по образу и подобию" и увидел - ЛИЦО. Потрясению моему не было предела. Я написал как бы портрет, не портрет отдельно взятого субъекта, а портрет всеобщий, всех вместе в одном лице и - до ужаса знакомом. Я вовсе не ставил задачи "срывать с лица маску", да и увидел я не "плохое" или "хорошее", а нечто большее, нечто более - похожее, более - подлинное. На лице, точнее двух лицах, отпечатались миллионы лет, прожитые человечеством в прошлом. И столько же - в непроглядном будущем". Во вселенной, созданной художником, царит Маска - неотъемлемый элемент народной карнавальной культуры, где часто возникает образ мира "наоборот", "наизнанку", а "низ" и "верх" меняются местами. По М.Бахтину, в этой смеховой культуре торжествует материально-телесное начало и плоть обретает черты гипертрофированно-гротескные.

В галерее образов Целкова видно, что художник всегда равен самому себе. По сути, выработав свой метод, он не меняется ни стилистически, ни тематически, а лишь расширяет тему "из жизни" монстра-маски. Правда, в ранних портретах (например, Юрия Коринца) видно индивидуальное лицо человека, сквозь зловещий фиолетовый отлив проступают черты благородства - мир "свиных рыл" пятится перед возвышенностью человеческой натуры, которую автор при всем желании не может превратить в маску.

Целков часто говорит, что учителей у него нет. Но картины выдают в нем человека, внимательно смотревшего на русские иконы и авангард, особенно Филонова и Малевича, хорошо знающего древние культуры и примитивы. К тому же он ученик Николая Акимова - театрального художника и иллюстратора, "выпадавшего" из соцреализма; от Акимова могли быть взяты и формально-стилистические приемы: четкий контур, гладкая и контрастная "растушевка" тона, упрощенный рисунок, "деревянность" гротескных фигур, даже маска, - шаблонность Целков считает основой основ своей системы. Начинал он, в 15 лет внезапно решив стать художником, в МСХШ, потом поступил в Минский театрально-художественный институт, откуда его выгнали в 1954 году. И все дальнейшее обучение - с отметкой "исключен за..." - за формализм, но скорее за невозможность вписаться в прокрустово ложе официальной системы. Годом позже - изгнание из Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Репина. Наконец в 1958 году - диплом художника-технолога сцены в Ленинградском театральном институте. Целков живо включился в среду художников-нонконформистов Ленинграда и Москвы, стал непременным участником почти всех неофициальных выставок. В мире андеграунда тогда увлекались сюрреализмом и абстракцией, а он упорно искал собственный путь и вскоре определил сферу своих интересов, круг персонажей и стилистику. Обратившись к традиционному жанру портрета, Целков и создал собственного героя.

Тема "расчеловечивания" в этом мире звучит даже в натюрмортах: слепленные по шаблону вазы, груши, жуки, но дыхание жизни - порхающие бабочки. Прекрасную материю он тоже превращает в безобразное, чутко реагируя на развившееся в мировом искусстве последнего столетия "развоплощение" тем классической живописи. Тема безобразного актуальна в ХХ веке и для советского искусства оттепели (лианозовец О.Рабин тоже обыгрывал нарочитое безобразие), и для Запада - вспомним Фрэнсиса Бэкона. Эта тема всплывала и ранее, но у одиночек Грюневальда и Гойи. А в прошлом столетии пошла "массовым тиражом", и в 60 - 70-е художники андеграунда стали ее активно разрабатывать.

У мирискусников берет начало тема маски, бесконечного карнавала и связанных с ними зловещих символов: Сапунов, Сомов, Головин - там было и страшно, и красиво. А мир Целкова нарочито безобразен, в его сквозных сюжетах - парафраз классического искусства, перевоплощенного дерзко, с вызовом, с готовностью встретить недоумение и непонимание. Безобразное он превращает в маскарад, неустанно трансформирует свое пространство, художественно "оформляет". Работает с артистизмом, виртуозно владеет кистью, но поначалу его полотна оглушают. С завидной энергией, вооружась своими приемами, он бросается на сокрушение психики рядового зрителя. На дверях этого зала не хватает только дантовых слов - "оставь надежду всяк сюда входящий". Он говорит: "Волею судеб я первым изо всех художников создал лицо, в котором нет идеализации. Лицо, в котором нет ничего от лица Бога". Но пишет отнюдь не грязь, а изучает серьезные материи: ведь где нет лица Бога, там проступает лицо Дьявола. Невыносимо резкие оттенки, краски с блеском металла - он явлен в предметах, которые напоминают о традиционных мучениях грешников: гвозди, перекошенные глаза, ножи, втыкаемые в голову. Традиционная в Средневековье тема - маета в преисподней - превращается почти в повседневность...

Меж тем в этом повседневном аду возникают парафразы обычных для человека занятий и тем классической живописи: прогулки, галантные сцены. Целков намеренно наделяет их непристойными жестами, откровенно "порнушным" привкусом ("Пара", 1995), в конце ХХ века заставляя вспомнить Босха. На холстах бесконечные ножи - мужские забавы, тема мачо. Иные маски со звериным оскалом, скорее, наши местные "качки". Но в адском пространстве есть и обычные для людей поступки, намеки на человечность: вот женские руки - в них пуговицы, иглы, карты, свечи. Эти вечерние атрибуты создают загадочность, а рядом ходит тема судьбы.

Если "нет ничего от лица Бога" - значит, художник изображает нечисть. Но нечисть Целкова - не какая-нибудь привычная, с рогами и антуражем Хэллоуина: мерзкие "хари". Антиподы лица, они сами по себе - символы смерти и лишают жизни все пространство вокруг, заряжая его своей мертвящей энергией. Этим приемом Целков пользуется давно и настойчиво. Вроде бы и без инфернальности, эти маски - страшнее адских босховых. Профанируя ад, художник показывает - в теперешнем мире не существует не только Бога, но и Дьявола, прямо-таки по Булгакову: "Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!" - говорит Воланд.

И все-таки есть некая экзистенция... Маскарад монстров. Омертвленная, расчеловеченная Вселенная. Кто-то ведь управляет ею?

Испугать и шокировать зрителя, ободрать кожу - излюбленный прием художников ХХ века. На вопрос: "Возможно ли искусство после Хиросимы?" - ответ "да", лишь если оно адекватно действительности, пусть и ужасной. "Упакованный" и вялый наш современник, одетый броней, от такого искусства почувствует ожог. И пробудится, быть может.

ПАЛИТРА

• Про уродов и людей
  Олег Целков в Третьяковке
• Я умею рисовать только кусты и заборы...
  В сериале "Музей графики" - Николай Крымов
• Заветная мечта - в Москву! В Москву!
  Превращения в Аптекарском приказе
• Stella, бульдозер и Мона Лиза
  Модная галерея взялась за отечественных художников