ПАВЕЛ ХОМСКИЙ: "Первый тост я поднимаю за старшину"

Беседу вела Татьяна ПЕТРЕНКО

П.Хомский

Известный режиссер, художественный руководитель Театра им. Моссовета Павел ХОМСКИЙ, который в эти дни справляет свой юбилей, в детстве вовсе не мечтал об этой профессии. На вопрос Соломона Михоэлса: "Мальчик, ты хочешь быть режиссером?" - десятилетний Павел с гордостью ответил: "Нет, артиллеристом!" Ответ очень удивил отца. Родители, хоть и не были людьми, связанными с искусством, но театр любили. Сын пересмотрел все детские спектакли, благо тогда в Москве было четыре детских театра, а также "Лес" в Малом, "Принцессу Турандот" в Вахтанговском. Видел он и "Горячее сердце" с Тархановым, Станицыным, "У врат царства" с Ливановым, Еланской, "На дне" с Качаловым, Москвиным. Хомский перешел в девятый класс, когда началась война. Уже 27 июня из физически крепких ребят стали формировать бригады для строительства укреплений. Хомский занимался фехтованием, имел юношеский разряд, играл в футбол. Он попал в одну из таких бригад. Работа была тяжелая, до кровавых мозолей, но пока рыли противотанковые рвы, немцы высадили десант далеко за линией строительства укреплений. Ребятам выдали справки о том, что они землекопы 4-го разряда, а также винтовки и бутылки со взрывчаткой, которые потом окрестили "коктейлем Молотова", поручили их старшине, у которого было противотанковое ружье, и сказали, что теперь они - рота народного ополчения. С винтовками они обращаться умели, перед войной все сдавали спортивные нормы. Старшина повел ребят по пересеченной местности. Через несколько дней этого похода на очередном привале на опушку, где располагалась рота, вышли три немецких танка. Старшина приказал: "По окопам! Сидеть тихо! Не стрелять, бутылки не кидать!" Постояв немного, танки двинулись на укрепления.

- Ничего страшнее в моей жизни я не испытал ни до, ни после. Ты сидишь один на дне, на тебя сыплется земля, а сверху не прекращается грохот. Когда танки стали уходить, старшина скомандовал: "Огонь!" Мы стреляли, кидали бутылки. Один танк подбили. Немцы выскочили из него. Двоих мы убили. Когда танки ушли, старшина приказал: "Вылезай!" Вылезли только те, кто рыл окопы близко от него. Те, кто был подальше, оказались мертвы. До сих пор, хотя прошло столько лет, первый тост 9 мая я поднимаю за старшину. Я не знаю его имени, откуда он родом, не знаю, остался ли он в живых после войны, но он вывел нас к своим и тем самым спас нам жизнь.

    

- Тогда же, в сорок первом, вы ушли на фронт?

- Меня не взяли - всех, кому не было восемнадцати, отправили по домам. Я добрался до Москвы, но моего отца назначили заместителем директора электролампового завода, и семья уехала в Томск. Я поехал к ним. Там я сдал экстерном экзамен за десятый класс и уже поступил в университет на филфак, как в Томск эвакуировали Ленинградский театральный институт. Я сдал экзамены и попал к педагогу Андрею Ефремову. В сорок третьем я был на втором курсе, мне исполнилось восемнадцать, и меня, призвав в армию, определили в училище.

    

- Случайно не в артиллерийское, вы же хотели быть артиллеристом?

- Именно в артиллерийское. Мы располагались в Томском университете. Немного проучившись, мы с другом подали рапорт с просьбой отправить нас на фронт. Но отправили нас в Горький, в запасной артиллерийский полк. Там, на одном из построений командир спросил: "Артисты есть?" Мы с другом сделали шаг вперед, отрапортовав, что являемся студентами второго курса. Нас зачислили в армейский театр. Мы ездили по фронтам, госпиталям, исполняли частушки, стучали стэп, пели, играли скетчи. Я как начал войну рядовым, так рядовым и остался.

    

- После войны вы восстановились в Ленинградском театральном институте?

- Нет, мой педагог посоветовал мне идти в Студию Станиславского. Я окончил ее, и нас, пять человек, оставили в Театре им. Станиславского. Мне нравилось играть, но я все больше склонялся к режиссуре.

    

- Для этого вам надо было снова идти учиться.

- От этого шага меня отговорил Андрей Ефремов. Он убедительно мне доказал, что, проучившись пять лет, я не найду работу. В Москве тогда ставили Охлопков, Симонов, и у каждого из них были ученики. Свои доводы он подкрепил тем, что ни Станиславский, ни Вахтангов режиссерских факультетов не кончали, и предложил ехать вместе с ним в Рижский драматический театр, куда его назначили главным режиссером. Я поехал. Через полтора года я с молодыми артистами поставил "20 лет спустя" М.Светлова, не затратив на постановку ни копейки. С машинистом сцены мы обшарили все театральные сараи, выбрали фрагменты декораций, которые можно было починить и использовать в спектакле. Артисты оделись в то, что нашли в костюмерной. Затем Андрей Ефремов сосватал меня в Нальчик. Там я поставил спектакль "Женихи". В Рижском ТЮЗе я выпустил "Ивана да Марью". После чего меня пригласили туда режиссером.

А спустя несколько лет я переехал в Ленинград и возглавил Театр Ленинского комсомола.

    

- Как вы умудрились за пять лет работы схлопотать два строгих выговора с занесением в личное дело?

- Один из них я получил за спектакль "В дороге" В.Розова. Секретарь обкома после просмотра сказал, что у нас такой молодежи нет, и спектакль сняли. Вдруг я читаю, что в московском Театре им. Моссовета приступили к работе над спектаклем "В дороге" с Геннадием Бортниковым и Ниной Дробышевой в главных ролях. Мне стало обидно за свою постановку, но, когда я пошел на прием в Смольный, секретарь обкома по идеологии сказал: "У нас, товарищ Хомский, не Москва", и я сразу вспомнил о пословице, которая ходила по городу: "Когда в Москве стригут ногти, в Ленинграде рубят пальцы".

    

- Это правда, что А.Эфрос приглашал вас в Москву в свой Театр Ленинского комсомола?

- Правда. Эфрос мне очень нравился, я учился на его спектаклях. Но в это время Борис Голубовский ушел в Театр им. Гоголя и Московский ТЮЗ остался без главного. Меня пригласили. Приехав из Ленинграда, мы с моей женой Наташей поселились у ее родителей, а там еще жил ее брат, Женя Киндинов, студент Школы-студии МХАТа. Однако партбюро ТЮЗа высказалось против моей кандидатуры. Пока решался вопрос, я поставил спектакль "Варшавский набат" - о польском учителе Януше Корчаке. В итоге меня назначили, и я проработал в ТЮЗе десять лет.

    

- С чего для вас начинается рождение спектакля?

- Это бывает по-разному, но во время прочтения пьесы должен возникнуть импульс, когда ты понимаешь, что хочешь это сделать. Иногда это персонаж, который тебе дорог, а иногда мысль, открывающая для тебя что-то новое и неожиданное в известном.

    

- Вам легче показать или рассказать артисту, как надо играть?

- Я стараюсь объяснить, чего я хочу от актера, а не то, как играть роль. Бывает, артист спорит, отстаивает свою версию, тогда я говорю: "Ну вы же себя не видите, я вам покажу, как это выглядит со стороны". Артист очень боится показаться смешным, он тут же идет на попятную: "Не надо, я понял". Показ с небольшим смещением акцентов - сильнодействующее средство.

    

- Вы можете определить, сколько будет жить спектакль?

- Этого никто не может знать наверняка. "Иисус Христос - суперзвезда" идет более 10 лет, и все время при полных залах. Уже декорации сыплются, заказываем новые - ну как такое снимешь! Спектакль "Фома Опискин" мы редко играем, но там такой ансамбль артистов (в центре - С.Юрский и Е.Стеблов), что нам жалко с ним расставаться. Бывает, что приходится снимать спектакль, потому что зрительский интерес к нему пропадает.

    

- Как вы относитесь к работе своих артистов на стороне?

- Мне обидно, когда они растрачивают себя, повторяясь в сериалах, когда играют в наспех сколоченных антрепризах. Но я не могу им этого запретить, да и обеспечить их достойной зарплатой тоже не в моих силах. Такова реальность.

    

- Когда вас приглашают для работы за границей, выбор пьесы остается за вами?

- На Западе чаще всего хотят русскую классику, но очень избирательно. Во Франции я поставил спектакль по двум пьесам Чехова "Медведь" и "Предложение". Для второй постановки я предложил Тургенева. Иван Сергеевич полжизни прожил во Франции. Но от французов я услышал: этот писатель мало кому известен. У них даже Льва Толстого знают только очень продвинутые. За границей знают Чехова и Достоевского.

    

- Вам нравятся работы режиссеров нового поколения?

- Что-то я принимаю, что-то нет. Я не из тех консерваторов, которые считают, что надо ставить только так и никак иначе. Мне нравятся эксперименты. Мы сотрудничаем с молодыми режиссерами. Сейчас Нина Чусова репетирует на нашей сцене "Ревизора". Ведем переговоры с Ю.Бутусовым, К.Серебренниковым, С.Голомазовым.

    

- Вы давно преподаете в ГИТИСе, студенты сильно изменились за это время?

- С каждым набором в группе все меньше начитанных людей. Они смотрят телевизор, черпают информацию из Интернета, но воображение их спит. Когда мы читаем, мы невольно представляем себе героя. У меня может быть одна Анна Каренина, у вас другая. Воображение - это инструмент артиста, оно ему необходимо как воздух. Его отсутствие сказывается на этюдах, которые они показывают и которые с каждым годом становятся все однообразнее и беднее.

    

- За судьбой своих учеников вы следите?

- Некоторые работают в нашем театре. За судьбой Саши Абдулова, Юры Еремина, Миши Филлипова мне очень интересно наблюдать.

    

- Вам удалось создать из Театра им. Моссовета театр-дом?

- Такой театр-дом был создан Ю.А.Завадским. Я считал, что должен его сохранить. Новые артисты, которые приходят к нам работать, отмечают, что у нас по-домашнему тепло, уютно, что здесь доброжелательная атмосфера, в которой приятно существовать.

ТЕАТР

• ПАВЕЛ ХОМСКИЙ: "Первый тост я поднимаю за старшину"
• Любовь и жулики
  "Кукла для невесты" Александра Коровкина в Табакерке
• Заратустра нам поможет
  "Lilla Weneda" в Центре имени Вс.Мейерхольда
• Примадонны России
  Тройной бенефис в Центральном доме актера

ЗАМЕТКИ НЕТЕАТРАЛА

• Счастливцы...