СЕРГЕЙ ФРОЛОВ: "Хочется быть хорошим и счастливым"

Беседу вела Светлана ПОЛЯКОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

С.Фролов

Сергей ФРОЛОВ проснулся знаменитым на следующий день после премьеры спектакля Ленкома "Шут Балакирев", где сыграл заглавную роль. Ученик Марка Захарова, Фролов органично влился в ленкомовскую труппу. В новой премьере "Затмение" К.Кизи он играет Билли, роль стала одной из самых сильных в спектакле, и за нее он только что получил премию Фонда Олега Табакова.

    

- Ваш последний актерский триумф на сцене - Билли в спектакле "Полеты над кукушкиным гнездом" ("Затмение"). Играть умалишенного - едва ли не самая сложная актерская работа.

- Это в четыре раза сложнее, чем любая другая роль. Я боюсь вопросов по поводу моего Билли. Я его считаю своим сыном. Насколько сложно было репетировать, настолько теперь легко играть. Я купил себе учебник по психиатрии, почитал и могу вам сказать, что мы там все есть. Сумасшедшие - самые счастливые люди! Но я бы мечтал, чтобы никто из них спектакля не посмотрел.

    

- Почему?

- Не надо им этого видеть. Я уже играл в "Укрощении укротителей" убогого. Отыграв полспектакля, во время эпизода на авансцене я увидел в первом ряду того персонажа, которого играл - один в один, с такими же ужимками. И сразу понял, что я не имею права напоминать ему, пришедшему отдохнуть, о его убожестве.

    

- Я слышала, что вы долгое время были воцерковленным человеком.

- В 91-м году пошел на Рождество в... храм. Ночь отстоял, купил за 20 рублей книжку, в которой было написано, что надо верить в Бога и ходить в церковь каждое воскресенье. Две недели думал, потом стал ходить. Два года ходил. Как-то взял лопату и стал убирать снег на церковном дворе. Однажды за этим занятием меня увидел мой будущий духовник, через какое-то время я ему примелькался, мы стали здороваться, я приходил к нему на исповедь, просил благословение на все подряд. Вдруг он спросил меня: "Ты музыкант, что ли?" - и с тех пор я стал петь на службе. Мне мой духовник во время службы давал читать "Апостол", на обложке которого были только крест и название. Мне захотелось, чтобы это была золотая парча и чтобы это было по-настоящему красиво. Я обшил его парчой и бисером. По-моему, я сделал это хорошо. До сих пор, наверное, кто-нибудь пользуется этим "Апостолом". Меня потом как-то на "Мосфильме" спросили: "Вы петь умеете?" Я ответил: "Как-никак девять лет на клиросе!" Меня, кстати, на клиросе называли "затычкой", поскольку как профессиональный музыкант мог петь любые ноты, которых не хватало для аккорда.

    

- Вы, кажется, провели несколько месяцев и в монастыре?

- Для меня это было как служба в армии. Свято-Екатерининская пустынь в деревне Суханово около города Видное. Там в 30-х годах была страшная тюрьма - Сухановка. Недавно по телевизору показывали репортаж о Бутовских яблочных садах, так вот из этих яблок, по сути, получается кровавый сок - там двести восемьдесят тысяч расстрелянных похоронено. В центре моей кельи остались обрезки труб, служившие опорами для нар и для стола, которые во времена тюрьмы занимали все пространство так, что в келье невозможно было ходить. Я читал в мемуарах, что заключенные договаривались между собой и по очереди ходили через стол. В погребе, где монахи картофель хранили, был устроен холодный карцер величиной с игральный автомат, в котором можно было только стоять.

    

- При этом вы продолжали учиться в консерватории по классу гобоя и английского рожка.

- Папа работал в Большом театре, и профессия перешла ко мне по наследству. Но в какой-то момент мой организм понял, что я никогда не буду солистом. Сейчас я осознаю, что это произошло от избытка чувств: мне надо выплескивать энергию, надо что-то делать (до сих пор мне коллеги в театре говорят: что ты прыгаешь после спектакля, чего орешь?). Откуда столько энергии? А я вроде как и не напрягаюсь в театре, во мне всегда масса энергии. Мне тогда надо было найти в жизни то, что меня бы успокоило, и я выбрал театр. Он меня очень успокаивает, поскольку на сцене я могу все, и мне за это ничего не будет. Между мной и зрителем - четвертая стена, вы приходите, чтобы я вас обманывал, и я за ваши же деньги вас обманываю. А сидеть в оркестре за пультом и перелистывать ноты было скучно. Я все время веселил оркестрантов, рассказывал анекдоты. Два педагога - по математике и по гобою - сказали мне практически одну и ту же фразу: "Шел бы ты в клоуны!"

    

- В какой момент вы покинули консерваторию и поступили в ГИТИС?

- В консерваторском буфете услышал от кого-то, что Марк Захаров набирает курс; выяснилось, что надо прочитать уйму книг, уметь петь и двигаться, а также выучить басни, стихи и прозу. Выучил только басню, с которой и дошел до третьего тура. К тому моменту выучил "Стакан" Зощенко, на экзамен пришел Захаров, спросил: "Что будете читать, Сергей Александрович?" Я говорю: "Вы знаете, мне вот до третьего тура никак не удавалось прочесть прозу..." И Захаров произнес фразу, которая не прибавила мне куражу: "Ну, читайте. Может, сейчас удастся..." Поступил с первого раза, у нас на курсе вообще не было ни одного блатного. Я считаю, что те, кто набирает по блату в театральный, - убийцы. Принятые по блату в конце института умеют две вещи - копать и не копать.

    

- Когда вы учились, вам не казалось, что хватило бы и таланта, а обучение в театральном вузе - это лишнее?

- Я не знаю, дан ли мне талант! Мне всегда было дано желание играть, даже когда я сидел в оркестре и кривлялся под "Чардаш" Монти. Солистка играла, а весь оркестр смотрел на меня, потому что я кривлянием все пассажи и рулады выводил, а музыканты жутко хохотали. Мне нравилось всех веселить, мне нравилось, прогуливая уроки, рассказывать в школе анекдоты. Сейчас Марк Анатольевич преподает мне искусство, а в ГИТИСе он давал мне ремесло. Актер должен знать определенные правила: когда надо молчать, когда надо двигаться, когда надо попадать в свет, когда надо говорить чуть выше, потому что на балконе сидят зрители, которые тоже купили билеты и хотят знать, чем дело закончится. Говорить надо громко, отчетливо, иногда смотреть в зал, глазами нужно уметь сказать все. Я научился быть артистом только на третьем курсе. На первом даже был готов к тому, что меня отчислят. Потому что сорвал голос, и были разговоры о том, чтобы попросить меня не занимать лишнее место. Потом я вылечился, но до сих пор на меня иногда неожиданно нападает бронхит, голос становится сиплым, и вот тогда я нахожусь в жутком зажиме! Не могу играть спектакль, потому что знаю, что какой-то мой инструмент работает не полностью, и я не могу сделать все, что я хочу.

    

- Как вы оцениваете степень своей популярности?

- Первая стадия популярности - когда тебя одновременно показывают по двум каналам (одного артиста нашего театра я одновременно видел на четырех каналах, я его очень люблю, это Олег Янковский). А есть еще вторая стадия - когда тебя начинают печатать в кроссвордах. Я уже на двух каналах побывал, теперь ушел с обоих. В кроссворды я никогда не попадал, видимо степень моей популярности недооценена. Вот на улице я хожу в зимней шапке, но всегда ношу с собой кепку с огромным козырьком, которая вместе с газетой "Культура" помогает мне перемещаться в метро. Когда узнают, конечно, очень приятно, но когда начинают показывать пальцем, неудобно, приходится что-то наигрывать, вести себя не как обычный человек, а как "большой артист".

    

- Как скоро вы перестали бояться звездных партнеров, придя в Ленком после института?

- На третьей репетиции. Сначала я смущался, видя, как изучающе и скептически смотрят на меня "народные". А потом я понял, что они, наверное, специально это делают. Если их бояться, как же с ними на сцене существовать? Ты ведь должен порой обращаться с ними по роли совсем панибратски, обратиться на "ты" к любому мастодонту. Збруев, Караченцов, Янковский, Броневой - да я счастлив, что работаю с ними, это такая школа! С кем-то я на вы, с кем-то на ты. А есть очень странный случай - с Витей Раковым я на "ты" и называю его дядя Витя, ему, на самом деле, это нравится.

    

- Какие мысли приходят в голову по поводу нашей суровой действительности?

- Чем дольше живешь, тем больше у тебя мыслей. Чем больше у тебя мыслей, тем больше проблем. Вот у буддистов отсутствие мыслей означает начало нирваны. Надо ни о чем не думать - и окажешься в раю. А я смотрю на этот мир... Знаете, однажды, когда по телевизору показывали очередной криминал, я отрезал ножницами телевизионную антенну. С тех пор я не смотрю телевизор и, мне кажется, я стал поспокойнее. Потому что не вижу этот цирк Нерона. Что мы пытаемся друг другу доказать? Что Бог - один? Никогда мы этого друг другу не докажем, если так будем себя вести.

    

- Насколько состояние души влияет на ваше существование на сцене?

- Я очень завишу от внутренних ощущений, от переживаний, но обычно, когда выхожу на сцену, забываю обо всем. Всегда стараюсь играть честно. Однако я только недавно понял, что, оказывается, к спектаклям надо готовиться. Просто сидеть и ни о чем не думать. Уединиться. Мне трудно объяснить словами, что это значит - "я готовлюсь к спектаклю". Лена Яковлева из Современника как-то очень хорошо сказала: "Есть такие спектакли, к которым надо готовиться часа за полтора. А есть такие, на которые надо приезжать без пяти".

    

- То есть все происходит стихийно.

- Да, знаете, пойдет - не пойдет. В своем театре я знаю, как настроить себя. Но я очень боюсь выступать за пределами театра. Там меня могут не понять, и у меня не пойдет. Когда меня понимают - меня "несет"! Так, например, пригласили участвовать в передаче "Хорошие шутки". А потом в "Семи днях" было интервью Лазаревой и Шаца - они так трогательно меня вспоминали! На вопрос: "Можете ли вы вспомнить какого-то героя, который вас удивил?" - они хором сказали: "Этого человека зовут Сергей Фролов!" И дальше Таня Лазарева заметила: "Это как раз тот редкий случай, когда ничто не предвещало беды"... Меня тогда откровенно понесло. Без всяких допингов, без настроев - что я там вытворял! Когда в зале кто-то закричал: "Фролов!", я попросил оркестр сыграть музыку из передачи "Жди меня", побежал в зал брататься, плакал...

    

- На кого из своих коллег ходите в театр?

- Есть несколько артистов, на которых я боюсь ходить в театр, потому что они мне очень нравятся, - Максим Суханов, Евгений Гришковец, Костя Хабенский. Боюсь, что после этого уже не захочется работать. А еще есть четыре любимых фильма: "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен", "Мой друг Иван Лапшин", "Город Зеро" и "Механическая сюита".

    

- А что у вас было в кино?

- Практически ничего. Из "мегаработ" - восемь серий по повести Кунина "Иванов и Рабинович", или "Ай гоу ту Хайфа". Фильм два раза показали нашим в Америке, показали по кабельному русскому телевидению в Германии. Там и в США он есть в кинопрокатах. Сериал простенький, но группа была чудесная, я часто вспоминаю период съемок.

    

- Храня верность Ленкому, не хотели бы сыграть что-то на стороне?

- Я у Фоменко сыграл бы, у Додина, в МХТ. Меня приглашали в МХТ на роль Дамиса в "Тартюфе". Там, может быть, до сих пор думают, что я сбежал, а я не сбежал. Просто получился какой-то испорченный телефон - один раз мне не дозвонились, другой раз я не дозвонился, видимо из-за этих нестыковок сложилось впечатление, что я взбрыкнул и не хочу репетировать.

    

- Каковы ваши виды на дальнейшую счастливую жизнь?

- Я сейчас переживаю некий "пограничный" этап. Первой границей была консерватория, второй - ГИТИС, третьей - театр, а вот сейчас я не знаю, что будет дальше, но мне очень хочется всем верить и быть счастливым, хорошим человеком. И, между прочим, счастье в твоих руках! Как-то мы сидели с моим однокурсником, экуменистом-космополитом (человеком, источающим радость), рассуждали на тему: в чем смысл жизни? И додумались до двух определений. Я произнес одно, а он - другое, мы это объединили, и ответ на вопрос, по-моему, зазвучал красиво: я сказал: "ждать", а он добавил деепричастие: "созидая". Это и является для меня сейчас смыслом жизни.

ТЕАТР

• СЕРГЕЙ ФРОЛОВ: "Хочется быть хорошим и счастливым"
• Поминки по фуа-гра
  "Пьеса про деньги" Виктории Никифоровой в постановке Эдуарда Боякова
• Полесский гламур
  "Лесная песня" в Музыкальном театре национального искусства
• "Встречи в России"
• Чуйков - вне амплуа

ТЕНДЕНЦИЯ МЕСЯЦА

• Достоевщина