БОРИС ДУБИН: "Для современных россиян август 1991 года - не событие"

НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ

Беседу вела Елена ГАРЕВСКАЯ
Фото ИТАР-ТАСС

Август, 1991 г.

Пятнадцать лет назад три августовских дня изменили нашу страну. С таким утверждением согласны далеко не все. Как сегодня воспринимается август 1991-го? Каковы его уроки? С этими вопросами мы обратились к известному социологу, сотруднику Аналитического центра Юрия Левады Борису ДУБИНУ.

    

- Как можно квалифицировать события августа 1991 года? Что это было - путч, демократическая революция?

- Это была попытка революции, которую - как чаще всего и бывает - никто не планировал. Ее явочным порядком осуществили определенные группы тогдашней номенклатуры в неожиданной, требовавшей безотлагательных действий ситуации с опорой на настроения и чувства недовольства более широких масс населения, которые ожидали серьезных, масштабных перемен.

    

- Эта попытка была успешной? Во что-то она воплотилась?

- Конечно, воплотилась. Но сказать, что цели революции были достигнуты, невозможно. Как только Ельциным и его командой власть оказалась завоевана, демократические преимущества, которые открывались, были постепенно свернуты.

    

- Почему тогда был возможен небывалый всплеск социальной активности, подъема духа, который для России не очень-то характерен?

- Август 1991 года был лишь одной из высших точек подъема, который длился несколько лет. Ведь начиная с 1989 года проходили стотысячные митинги, акции и шествия в Москве и Санкт-Петербурге, было необыкновенное оживление прессы и телевидения. К сожалению, за этой высшей точкой последовали череда провалов, отступлений, слабостей первого лица, склоки, глупости и мелкая возня вокруг. Все это в конечном счете привело и к московским столкновениям 1993 года, когда не нашлось мирных способов для урегулирования конфликтов в руководстве, и к первой чеченской войне, и к подстроенным выборам 1996 года.

После августа 1991 года началось достаточно сложное десятилетие, закончившееся второй чеченской войной и приходом к власти авторитарного правителя (не важно, как зовут этого конкретного человека, важен запрос на такую фигуру - и во власти, и среди населения).

    

- Но ведь российским гражданам нравится такое положение дел, это они выбрали такую власть.

- Я бы не употреблял слово "нравится". Люди либо не знали ничего иного, если говорить о старших группах населения, либо не видят сейчас других возможностей. Власть сегодня выстроена так, что других возможностей как будто бы и не предполагает: их ведь нельзя ни увидеть по телевизору, ни в газетах о них прочитать. Нынешняя ситуация - скорее ситуация безвыходности. Никто не представляет себе дальнейшего развития: что будет с активными кругами, политическим строем, политическими свободами? Ответа на эти вопросы нет ни вверху, ни внизу. В массах и во власти нарастает ситуация неопределенности. Отсюда разнообразные коллективные фобии в виде раздражения и агрессии по отношению к этническим чужакам.

    

- А какова иерархия коллективных фобий. Насколько я понимаю, на первом месте ксенофобия?

- Прежде всего ксенофобия. Она обращена на выходцев с Кавказа, из Китая, Средней Азии. На втором месте, пожалуй, находится антиамериканизм. Причем имеются в виду даже не американцы, живущие в США, а некий коллективный образ угрожающего врага, который покушается на весь мир и на Россию в том числе. Как враги воспринимаются бывшие союзные республики, ставшие независимыми государствами, - Латвия, Украина, Грузия, в определенной степени Молдавия.

    

- По отношению к Украине, мне кажется, в большей степени господствует не фобия, а обида: такие свои, родные и вдруг хотят на Запад, в НАТО.

- Насчет "родных" - это сильно сказано. Во многом это - миф. Начиная с 1988 года ВЦИОМом (сейчас Центр Юрия Левады) регулярно проводились опросы, которые свидетельствуют о том, что деловые и досуговые связи жителей Российской Федерации с другими советскими республиками были достаточно слабыми: лишь порядка 15 процентов населения имели регулярные устойчивые контакты. Говорить о том, что вся страна в 1991 году повально потеряла возможность общаться с теми, с кем раньше общалась, не приходится.

А через какое-то время коммуникации восстановились, только чаще они идут в обратном направлении. Сегодня стали более интенсивными процессы обмена рабочей силой с бывшими республиками, что во многом связано со свободами, которые были завоеваны именно в результате августа 1991 года. Но эти свободы повлекли за собой целый ряд отрицательных, с точки зрения многих людей, явлений. Ведь приезжающие в Россию на заработки воспринимаются местным населением как угроза их благополучию. Здесь заработали мифологические конструкции. Опросы свидетельствуют о всплеске бытовой ксенофобии. Ее уровень сегодня самый высокий за последние 18 лет. Это значит, что под внешней лакированной поверхностью стабильности и благополучия, с нажимом пропагандируемой по первым двум каналам телевидения, таятся большие напряжения, страхи, неуверенность, раздражение. Они тем опаснее, что не выговорены, скрыты и выражаются в косвенной форме - в немотивированной агрессии, в иррациональном чувстве отчуждения от всего мира (лучше забьюсь в свою нору, где мне никто не мешает). Это сочетается с мифологией великой страны и особого пути. Получается противоречивая и поэтому очень мучительная для российского сообщества смесь. Ситуация тягостна еще и потому, что в России хоть и много дипломированных психоаналитиков, но нет социальных психотерапевтов, проповедников, ученых, специалистов, которые могли бы объяснить человеку, что его мучает. Нет нормальной социальной, в том числе объяснительной, терапии. Человеку очень важно знать, что с ним происходит. Более того, ему важно понимать - нечто аналогичное происходит и с другими людьми, и он не одинок, лично не проклят, подобные болезни случались в мировой истории и неплохо излечивались. Пусть не в наших пределах, но в близлежащих странах. Например, в Германии или Японии, которые в XX веке проходили через испытания не меньшие, чем Россия. Но нашлись механизмы, нашлись воля, ум и сознательность.

    

- А от чего это зависит?

- От людей. От их воли, разума, чувства солидарности с другими. Ведь нынешнее российское общество очень не солидарно. Таким было и советское общество, но тогда это прикрывалось сверху официальной пропагандой.

    

- Разве советское общество не было солидарно, например, накануне Великой Отечественной войны? Пусть в агрессии - но солидарно?

- Ну какая там солидарность! Сплоченным советское общество было так, как притиснуты друг к другу частицы асфальта, по которым прошелся гигантский каток, давка - это не солидарность. Общество было очень раздробленным: климат тотальных репрессий, доносительства, ненадежности, подозрительности, неуверенности, страха. Все это мало проявлялось, было глубоко зарыто, как и сейчас. Едва-едва это прорывалось в литературе, которая не публиковалась или не доходила до широкого читателя, в косвенных свидетельствах, дневниках современников, которые мы читаем только сегодня.

    

- По вашим данным, какие еще фобии распространены в современном российском обществе?

- Самый распространенный, примыкающий по популярности к этническим фобиям, - это страх того, что государство бросит, откажется даже от того минимума обязательств, которые сейчас имеет перед своими гражданами. Люди теряют надежду на государство как источник поддержки. Слабеют и проседают патерналистские мифы, чувства и верования советских граждан. Сейчас люди начинают свыкаться с мыслью, что государство не поможет, и вместе с тем этого боятся. Ведь Россия - страна с довольно старым и стареющим населением, которое очень зависит от государства. Страх - это вообще зависимость, но не признаваемая. Подобная, зависимая, категория граждан очень боится того, что государство оставит, обманет.

    

- Общественная активность - это способ избавления от страхов?

- Да, но где ее взять? Наше население не верит в общество, семью, родство - в позитивные социальные связи. Не верят, что могут что-то купить, но верят, что все продано. В позитивную солидарность верят немногие, а еще меньше практически в этом участвуют.

    

- Насколько эта ситуация в России сходна с ситуацией в Украине?

- На Украине во многом другое общество. Украина - другая страна, у которой никогда не было идеи, что она великая держава, никогда перед ней не стояла проблематика особого пути, не было войны всех со всеми, потому что не было имперских амбиций (ведь все 90-е годы Россия ведет войну на Северном Кавказе). В Украине совершенно другой опыт, в том числе - опыт последних лет (движение "Украина без Кучмы" и т.п.), иная возможность солидарных связей, что продемонстрировала Оранжевая революция.

    

- А вы не видите аналогии между событиями августа 1991 года и Оранжевой революцией?

- Некоторые аналогии есть. Но события в Украине показали, что там уровень мобилизованности населения существенно выше, когда недовольство конкретной властью вылилось во вполне организованные мирные формы протестов. Страна не раскололась в результате политического кризиса, даже целой серии кризисов, включая нынешний день. Ведь политический кризис для социального организма - явление чаще всего благотворное, хотя он может мучительно переживаться. Результаты его повышают иммунитет и самооценку, улучшают социальные связи и представление о себе, выводят на арену другие, более активные, социальные группы.

    

- То есть общество России более нездорово, чем в Украине?

- Да.

    

- Каковы уроки августа 1991 года для сегодняшнего дня и ближайшего будущего России?

- Эти уроки некому выносить, учить и ставить за них оценки. Для современных россиян август 1991 года - не событие. По результатам наших опросов, преобладает следующая оценка: была борьба за власть наверху, когда один властитель выпустил власть (Горбачев), а другой (Ельцин) сумел этим воспользоваться. 10 - 12 процентов населения согласны считать, что это была демократическая революция, процентов 30 считают, что это был трагический эпизод в истории страны, который отошел в область истории.

    

- А с вашей точки зрения, это была революция?

- Да, конечно. Это была революция сверху, но при достаточно большой поддержке более заинтересованного, более городского, более образованного населения.

    

- Эта часть населения тогда победила?

- Нет, она сама так не считает. Сегодня говорят, что в августе 91-го были на стороне Ельцина и демократов, 26 - 27 процентов населения, а считают это демократической революцией и признают правоту Ельцина 12 процентов. Свыше 50 процентов опрошенных говорят, что либо не сумели тогда разобраться, кто виноват, а кто прав, либо были по возрасту слишком малы и не могли оценивать происходящее.

Августовские события оцениваются как события на верхах, приведшие к распаду Советского Союза. Все оценки августа 1991 года, начиная с реформ 1992 - 1993 годов, рассматриваются сквозь эту призму.

    

- И все-таки позитивные последствия у этого события были?

- Практически все, что происходило в 1990-е годы в России, не могло бы произойти, не будь августа 91-го года. Благодаря августу возникли и какое-то время работали новые политические институты современного, общемирового типа - парламентские, партийные механизмы, независимый суд, свободные выборы, стал формироваться сектор частного предпринимательства. Но целый ряд нездоровых, даже гибельных тенденций, связанных с характером власти, отношением между властью, населением, бизнесом, образованным сообществом, август также проявил. И это тоже уроки тогдашней революции. Однако хуже всего то, что их обсуждать никто не хочет: сравните масштаб телевизионных торжеств в связи с 60-летием Победы в войне с тем, как выглядело в печати и на телеэкранах 20-летие перестройки, 50-летие ХХ съезда или 15-летие августовских событий. По крайней мере, в последние годы я не слышал ничего такого, что свидетельствовало бы: общество всерьез заинтересовано обсуждением тогда случившегося и извлечением из него как позитивных, так и негативных уроков на будущее. А это значит - нет и заинтересованности будущим.

НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ

• БОРИС ДУБИН: "Для современных россиян август 1991 года - не событие"

НАСЛЕДИЕ

• Перестраховка
  Сначала учет, потом - контроль

ГОРОДСКАЯ СРЕДА

• Герои Булгакова получили столичную прописку