Сильнодействующие лица

"Обрученные". Театр имени Моссовета

Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Сцена из спектакля

Вопрос, который никогда не стоит задавать режиссеру: "Зачем вам это нужно"? Хуже может быть только: "Что вы хотели этим сказать?" Но в данной ситуации никак не удержаться, потому что спектакль "Обрученные", поставленный некогда перспективным режиссером Виктором Шамировым в Театре имени Моссовета, даже опытного критика ввергает в полное недоумение. Нет ни единого момента, который защитил бы лихорадочно мельтешащее действо от упреков в непонимании.

Впрочем, нет, один все-таки найдется. Это вожделенная новизна произведения для сцены. Итальянского классика Алессандро Мандзони мы практически не знаем. А вот Александр Сергеевич Пушкин, его младший современник, творчество Мандзони почитал, и весьма высоко, считая его произведения более занимательными, чем у Вальтера Скотта. Видимо, режиссер вкупе с театром решили, помимо привычных сценических дел, еще и образовать нашу публику. И, увы, потерпели полное фиаско, поскольку после спектакля вряд ли чья-нибудь рука потянется к полке, чтобы снять оттуда томик Мандзони.

Весьма внушительный по объему текста, роман написан автором со знанием дела, ведь речь идет о родной Италии, пусть и ХVII века. Как всякий писатель, считающий себя романтиком, Мандзони верен подлинности времени, места и людских характеров, коих тут десятки: аристократы и нищие, разбойники и бродяги, священники и торговцы, ремесленники и монахи. Понятно, что из всего этого нужно было составить "сценический текст", чем и занялся сам Шамиров. В результате, вероятно, подлинный Мандзони разбавился тирадами, предложенными современным человеком. Текст здесь существует как бы сам по себе, совершенно отдельно от сюжета и действия. Там все бежит, скачет, подпрыгивает и кувыркается. И вдруг - остановка, сопровождаемая донельзя высокопарным монологом. Тоже немаленького объема, что тут же вызывает искреннее сочувствие актерам: надо ведь не только понять произносимое (что само по себе сложно), но еще его и запомнить. А уж это - подлинный героизм, способный вызвать аплодисменты зрительного зала. Но, согласитесь, это не самая большая актерская заслуга.

Наверное, наиболее любопытным у Мандзони была эта подробная всеохватность исторического фона. Сам же сюжет вполне банален. Парочка юных бедняков, Лючия и Ренцо, влюблена друг в друга. Злодей Дон Родриго желает расстроить свадьбу. Герои бегут - кто в монастырь, кто в соседнюю провинцию. Дальше следуют коварные похищения, эпидемия чумы, отчаянные обеты и финальное счастливое воссоединение возлюбленных. Просто как пряник. Этот пряник Шамиров и оставляет, сводя весь фон к одной-единственной деревянной конструкции-декорации.

Конструкция эта (художник Алексей Кондратьев) сама по себе куда как хороша и функциональна. Круговая городская стена, глухая поначалу, а потом постепенно ощеривающаяся дырами, лазами и прочими пустотами. Они открывают тайную жизнь персонажей глазу посторонней публики, делают их беззащитными. Конкретике Мандзони все это явно противится, хотя иной вариант здесь был явно невозможен. А в общем, если выбирать между "театром художника" и "театром режиссера", то в данном случае первый куда более любопытен.

Режиссер же вполне живую историю переводит в жанр какого-то средневекового моралите, "жизненность" отрицающего по определению. Здесь только белое и черное, сцены "неслыханного злодейства" или "ангельской доброты". Некий набор умных сентенций и прописных истин, которые актеры произносят только потому, что надо же что-то говорить. Никто не станет отрицать верности смыслов, но вот словесная форма, в которую они заключены, вызывает поначалу умиление, которое, впрочем, очень быстро сменяется раздражением.

В прочие же моменты актеры и впрямь - "сильнодействующие лица". Они рычат, кричат, бьются оземь, все время куда-то бегут и зачем-то падают, успевая подмигнуть залу и еще как-нибудь схохмить. Меняются ролями, коих тут тьма несусветная, и все почти эпизодические, мало что значащие. Если же роль побольше, то каждый выруливает сам, как сможет. Что делать, например, хорошему актеру Александру Яцко в роли некоего Безымянного (читай - воплощение отъявленного грешника и убийцы, почему-то вдруг раскаявшегося от одного лишь упоминания о похищенной юной девушке)? Сидит он на жердочке, скалится, вещает зловещим голосом - право слово, как в площадном вертепе.

А как прикажете вести себя опытному Анатолию Адоскину (Кардинал), у которого в устах такое обилие прописных истин, что оторопь берет? Ну он их и озвучивает в традициях хорошей русской психологической школы, за это получая аплодисменты. Что делать талантливой и юной вчерашней студентке Вере Строковой (Лючия) и не менее молодому Станиславу Бондаренко (Ренцо)? Они, кажется, и сами до конца не понимают, как надлежит действовать в столь выморочной сценической истории. А режиссер им в этом почему-то не помогает.

В общем, выходит на сцене полная бессмыслица. Ни характерно-бытовых примет, ни живой романтической истории, ни подлинности чувства, ни постановочной виртуозности - как ни старайся, ничего не отыщешь. Остается одно оправдание: в который раз хотели, как лучше. Только вот получилось не как всегда, а гораздо хуже. Кабы еще все это шло где-нибудь "Под крышей", на камерной сцене, может, и возникли бы непроизвольно иные интонации. А тут замахнулись на большую, да промах вышел.

ТЕАТР

• Сильнодействующие лица
  "Обрученные". Театр имени Моссовета
• Жанры московских предместий
  Фестиваль "Долгопрудненская осень"
• Медитация о русском юродстве
  Владимиру Мирзоеву - 50
• Дуайен административного корпуса

ЗАНАВЕС

• "Недалеко от Бога"
• Проекты "комедиантов"
• "Последняя любовь"