Сценка на стенку

Фестиваль "Другой театр из Франции и не только"

Наталия КАМИНСКАЯ Фото Владимира ЛУПОВСКОГО

Сцена из спектакля "План Б"

Это совместный проект Французского культурного центра в Москве и Театра Наций. "Другим" он назван потому, что задача авторов проекта - показать спектакли, возникающие в синтезе разных видов искусств: театра, музыки, клоунады, танца, пантомимы, акробатики, цирка, кинематографа... Собственно, современный театр довольно активно использует элементы смежных видов творчества. Но здесь речь идет уже не об отдельных элементах, а именно о синтезе, в результате которого тот или иной спектакль может уйти от канонического театра весьма и весьма далеко. Так, спектакль "План Б" компании "111" вообще не использует слово, зато насыщен актерской пластикой, точнее - акробатикой. Но это не цирк, хотя почти вплотную к нему приближен. Художественный руководитель театра Орельен Бори, он же - один из участников спектакля, сообщил, что "План Б" часть трилогии, задача которой как можно выразительнее освоить пространства - трехмерное, плоскость и линию. Нам показали плоскость. Она в спектакле (режиссер Фил Солтанофф) опасно меняет угол наклона, а артисты спокойно ходят не только по горизонтальной, но и по вертикальной или расположенной под углом к полу стене. Техника исполнителей - фантастическая. В то же время перед нами - не просто трюки, но попытка театрально смоделировать самые невероятные кульбиты и положения человеческих тел. А точнее было бы сказать, наоборот: попытка с помощью этих кульбитов и положений взглянуть на ситуации, в которые попадает бренное тело нашего современника, вместе, разумеется, с содержащейся в нем духовной жизнью. "План Б" на языке оперов и детективных писателей означает "запасной вариант". То есть попросту говоря, эти ребята, одетые безлико и функционально, как обычные клерки, кувыркаются, прилипают ногами к вертикальной стене или съезжают по ней вниз, видимо, потому, что обычный вариант передвижения дал сбой. Мало ли что может случиться с индивидуумом даже в мегаполисе, посреди накатанной магистрали или в окружении умной бытовой техники! Впрочем, никаким особым смыслом эта постановка не перегружена. Смотрится же она на одном дыхании, которое иногда захватывает от какого-нибудь совсем уж невероятного актерского пируэта.

"Бродяга Будю" - совсем другая история. Это соло клоуна, но и монолог тоже. Клоун-разговорник - непривычное в России амплуа. У наших если и есть словесная составляющая, то - пунктирная, на уровне реплик. А Бонавентюр Гакон говорит в своем спектакле, пожалуй, не меньше, чем двигается. Говорит ужасные вещи. Например, что ловит маленьких девочек, варит и съедает их, а оставшимися косточками выковыривает из зубов фрагменты мяса. И вообще он все время пьян и крайне обозлен на весь свет: на человечество, на предметы и даже на природу. Правда, иногда любуется закатом. Иногда пишет стихи, какое-то "бэ-мэ", накаляканное на засаленной бумажке. Чудовищный бомж в лохмотьях, с красным носом и белыми кружками на глазах, Гакон с усилием, с каким-то утробным бульканьем извергает из себя мрачные откровения, которые незаметно скатываются в лирические. Пластика его поначалу носит медицинский характер - перед нами особь окостеневшая, или промерзшая до костей. Он никак не может совладать со стулом, с собственными руками и ногами. Он со злости бьет ни в чем не повинный стол, затем со всей силы стучит сковородкой о собственную голову, разгрызает стеклянный бокал и жалуется, что невкусно. Этот Будю вообще много жалуется, и очень скоро начинаешь догадываться, что никого он не съел и не побил, наоборот - сам вечно бит и обижен. "Я - злюка", - по-детски талдычит он, и это столь же смешно, сколь печально. Телесное убожество Будю артист Гакон то и дело сменяет на молодую отточенную технику движений. И в том, как эта куча тряпья легко взлетает на стол или гуттаперчево складывается в самые невероятные комбинации рук и ног, тоже есть свой сюжет. Так возникают своеобразные клоунские взлеты духа, попытки прорыва. Клоунада Гакона, артиста, учившегося и театру, и танцу, и цирковому искусству, - это жестокий, бесстрашный и одновременно нежный монолог существа, обиженного жизнью. Принадлежность этого монолога к театру, причем к тому самому, что рассказывает зрителю человеческие истории, так же очевидна, как и пластическая виртуозность циркача.

У нас в кукольном театре обычно гордятся тем, что артисты из дерева и папье-маше могут сыграть людей максимально "по-человечески". А вот в спектакле режиссера полурусского происхождения Андреа Новикова (швейцарская "Компани Англеданж") - все наоборот. Знаменитую пьесу Лорки "Дом Бернарды Альбы" он ставит так, что живые актрисы в нем работают в кукольной пластике. Они практически кукол и играют, и смысл такого хода весьма прозрачен: скованные мрачными условностями, дочери Бернарды Альбы и крайне не свободны в каких-либо самостоятельных движениях, и застряли в инфантильном состоянии, и управляются чужой волей. Психика их, несомненно, нарушена, вследствие чего и застывшие лица, и механические движения совершенно логичны. Добавим к этому, что великий испанец Лорка очень любил кукольный театр, который, в свою очередь, процветал в его родной Испании, и вот - еще одно оправдание приема. А вот еще - в театре кукол очень важна изобразительная составляющая, художник может решить семьдесят процентов дела, и сумрачная, страшноватая эстетика знаменитых испанских живописцев-классиков (сценограф - Кристоф Кисс) тут приходится очень кстати. "Маху" Гойи или женщин Веласкеса персонажи этого спектакля явно напоминают. Пьеса, по-прежнему репертуарная на сценах российской провинции, из-за своей изначальной принадлежности к реалистическому театру выглядит порой настоящим бедствием. Артистки рвут страсти, режиссеры выплескивают горячий социальный пафос, и все это вместе оборачивается нынче жуткой рутиной. Между тем Андреа Новиков справедливо полагает, что в этой пьесе есть нечто большее, чем устаревший бунт против семейных и религиозных предрассудков. Он ставит спектакль о чудовищных плодах порабощения личности, актуальных во все времена.

Героини появляются в узком прямоугольном проеме сцены и видны примерно до пояса, будто существует ширма и ими управляют руки кукловодов. Объемы этого "окна", правда, меняются, но кукольная оптика остается. Благодаря особому эффекту лица увеличены и даже утрированы, а туловища коротки, и ручки смешно прижаты к бокам. Утрированы и голоса. Хотя... Постепенно и незаметно актрисы освобождаются от кукльного существования, как бы "очеловечиваются", и этот процесс более всего касается младшей дочери Аделы, единственной, которая пытается разорвать тюремные путы и расплачивается за это жизнью. Франкоязычный швейцарский спектакль - зрелище очень стильное и, несмотря на жестко заданный прием, немонотонное. Правда, алгебраически выверенное - к каждой кульминации поспевает экзотическая музыка, меняется свет, и эмоциональный градус накала повышается точь-в-точь в минуту новой эскалации драмы. К слову, только самой Бернарде Альбе не дано здесь ни на секунду изменить ни уродливой пластики, ни отвратительного визгливого тона. Эта - законченный монстр, безоговорочно виновный в том, что исковеркала жизнь своих детей. И снова вспоминаешь, как российские актрисы частенько играют в этой властной ханже просветы человечности, намекают то на ее собственную женскую неутоленность, то на некие проблески любви к ближним. Но в версии Новикова на это никаких шансов нет - играется гиньоль о том, как страшна несвобода.

В названии фестиваля есть слова "и не только" - они относятся к русско-французскому проекту "Молодец" по Марине Цветаевой. Он осуществлен Люси Берелович вместе с руководителем СаунДрамы Владимиром Панковым и играется совместно русскими и французскими актерами. Об этом спектакле, показанном нынешней осенью в рамках фестиваля NET, газета уже писала. Остается добавить, что опыты СаунДрамы (а их только в Москве осуществлено Панковым уже четыре) - редкий у нас поиск синтеза театра и музыки, классики, рока, фольклора, живой игры и электронных технологий.

ТЕАТР

• Сценка на стенку
  Фестиваль "Другой театр из Франции и не только"
• Люди в погонах
  "Соловьиная ночь". ЦАТРА