Санкт Бохум

Выставка общества "Аспай" в Музее Анны Ахматовой

Александр ПАНОВ

"Снег" группы "ТОТАРТ"

В петербургском Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме открылась необычная выставка "aspei. transmental - восток / запад" - коллекция произведений художников и поэтов, принадлежащая создателю общества "Аспай" (это никак не переводится, игра букв), поэту и переводчику Мартину Хюттелю из германского Бохума, славящегося своим университетом с сильной кафедрой славистики. Главным образом это тексты, ксерокопии, любительские фотографии акций и перформансов, тиражная печатная графика авторов из Польши, Германии и России (хотя многие наши представители неофициального искусства, чьи работы есть в собрании Хюттеля, живут кто в Европе, кто в Америке). Причем даже более-менее зрелищные вещи тоже насквозь литературны. Понятно, что питерский музей - тоже литературный, и обложки книг, изданных "Аспаем", или просто страницы со стихотворными текстами здесь смотрятся вполне органично. Но обычному зрителю довольно сложно воспринять в качестве артефакта сценарии неосуществимых проектов группы "ТОТАРТ" или мини-пьесу Вагрича Бахчаняна. Однако в европейской современной традиции работа со словом может быть и визуальным произведением искусства (собственно, это начали еще русские футуристы, которых Хюттель хорошо знает), а съемки на портативную камеру становятся видеопоэзией (video poiesis - жанр, придуманный для документации неофициальной жизни Москвы Сабиной Хэнсген, ставшей на некоторое время женой гуру московского концептуализма Андрея Монастырского). Но смотреть и читать это в академических музейных залах сложно. Стихотворению того же Хюттеля "Санкт Ленинград" с рефреном "И Ленин и пуста пустота" мог бы позавидовать сам Алексей Крученых.

Некоторую легкость на вернисаже внесла своим перформансом Мария Чуйкова, которая паковала блины в томики ненужных книг. Для нее блин - это не еда, а языческий прототекст, символический солярный знак, который был еще до изобретения всякого алфавита, однако наполненный всеобъемлющим содержанием. Так что книги меркнут перед этим желтым кругом из теста. Тем не менее питерская чопорная публика тут же принялась блины жадно есть, превратив открытие стерильной умственной выставки в торжество чревоугодия. Гости из Бохума были в шоке.

О Мартине ХЮТТЕЛЕ и текстовом искусстве мы попросили рассказать НАТАЛЬЮ АБАЛАКОВУ, члена проекта "ТОТАРТ", одного из экспонентов нынешней выставки, с 1970-х годов ставшей одной из самых важных в истории русского неподцензурного искусства.

Перфоманс М. Чуйковской на вернисаже

- С Мартином Хюттелем мы познакомились в начале 80-х. Филолог и литератор из Бохума приехал в Москву на стажировку. Каким-то образом он взаимодействовал с европейским "Флюксусом", самым радикальным движением художников 70-х, создающих искусство из ничего - из текста, из жеста, из мусора. Он сам нам тогда рассказал, что однажды, во фраке и в цилиндре, пришел на "Флюксус-перформанс" и вручил участникам букет цветов. Те почему-то обиделись. В ту пору он еще не очень хорошо владел русским языком, но его личное обаяние и неподдельный интерес к России (которую слависты в отличие от советологов воспринимают довольно "своеобразно", все-таки хотя бы с любопытством) позволял ему с легкостью преодолевать языковые барьеры. Встретились мы у художника Эдуарда Штейнберга (кстати, уже в 1985 году он проиллюстрировал одну из книг Хюттеля, выступившего под псевдонимом Венцель Стих, - она есть на питерской выставке) и пригласили Мартина участвовать в нашей интернациональной акции "Погребение Цветка"(1980). Он сам себе определил роль "Участника в маске". В нашем архиве сохранился текст сценария этой акции и, в частности, роли в нем Мартина.

"Участник в маске" сидит на черном венском стуле в углу напротив окна. Он одет в короткое пальто с капюшоном, на ногах черные валенки, в руках восточный музыкальный инструмент. По ходу действия он комментирует события на немецком языке, обращаясь к "Участнице с завязанными глазами" и аккомпанируя себе".

С Сабиной Хэнсген мы познакомились позже, в 1985 году; она помогла нам заснять на видео наш "перформанс перед видеокамерой" под названием "Шестнадцать самоотождествлений" у нас в квартире (где у нас была одна пустая комната, предназначенная для "галерейной деятельности").

Мы вряд ли могли взаимодействовать с членами "Аспая" как художники - скорее, мы обменивались культурной информацией и показывали друг другу свою художественную продукцию. Кроме того, я перевела с немецкого языка несколько "Писем" Мартина (так называлось его произведение, которое он тогда создал в Москве).

Ну а теперь о вербальном искусстве. В пространстве ТЕКСТА в начале 80-х в Москве сложилась довольно интересная ситуация. В независимых выставочных пространствах или в мастерских, где происходили поэтические чтения и прочие культурные мероприятия, происходили столкновения концептуалистской "классики" и молодежного полухулиганского "нью-вейва". Наукообразные тексты группы "Коллективные действия" противостояли "популистской" продукции, скажем, "Мухоморов", мини-"сборникам стихов" Дмитрия Александровича Пригова и его объявлениям, которые он расклеивал по городу (за что попал в психушку), а также дзенским отвязным сочинениям Никиты Алексеева. Не говоря уж о словесных парадоксах Юрия Альберта, этого русского варианта британской группы "Art&Langage" 70-х. Все это создавало некую среду, где тексты взаимодействали друг с другом, - происходило то, что философ Виктор Тупицын назвал потом "текстовращением". И в этой среде транслингвистические эксперименты западных коллег, в том числе из будущего "Аспая", заняли свою ячейку, как в пазле. Заинтересованность Мартина, поэта и переводчика, нашим перформансом "Снег" (декабрь 1980), документация которого находится в его коллекции, вполне понятна. Во-первых, мы считаем эту акцию "тремя конкретными поэмами", где текст не менее важен, чем действие. Поясню: суть заключалась в следующем. Сначала на черной бумаге пишется слово "Снег". Бумага кладется между двумя стеклами и закапывается под снег. Потом извлекается из-под снега, из бумаги делается шар, он кладется под столик, на котором лежит шар из настоящего снега. Бумага поджигается, снег тает. Как бы от тепла слова "Снег". Затем на снегу рукой пишется слово "Снег", снег собирается и съедается. Таким образом происходит как бы "поедание" языка. Такого рода акции близки поэтике "Аспая" с его колебаниями между текстом и изображением.

Ну и во-вторых, мой муж и соавтор по группе "ТОТАРТ" Анатолий Жигалов считается "мастером заснеженного русского пейзажа" в поэзии и в живописи. А насколько я знаю, славист Хюттель очень любит снег. Ну вот, наверное, и все.

ПАЛИТРА

• Санкт Бохум
  Выставка общества "Аспай" в Музее Анны Ахматовой
• Освобождение цвета
  Александр Русаков в "Галеев Галерее"
• Полный потоп
  "Власть воды" в Русском музее
• Не проси, не завидуй, не кланяйся
  Толстые - от Индриса до "красного графа"
• Галлюцинации "Черного кота"
  "Метаморфозы" Владимира Еленецкого