Горит синим пламенем

В Михайловском театре показали "Иудейку" Галеви

Гюляра САДЫХ-ЗАДЕ
Санкт-Петербург

Сцена из спектакля

Постановка, поданная как беспрецедентно оригинальный репертуарный ход, должна была стать козырной картой в игре, которую затеял театр со всем оперным сообществом России. Но стала еще одним свидетельством рискованной и не всегда оправданной художественной политики, проводимой директором Владимиром Кехманом.

...У глухой бетонной стены рядком выстроились мужчины в черном. Они неловко переступали ногами, спины их смешно подрагивали. На миг даже показалось - пардон! - что они справляют естественные надобности. Потом вспыхнула догадка: серый бетонный забор (такими у нас обносят секретные объекты) - это Стена Плача. А мужчины в черном - правоверные евреи. Заминка с узнаванием вышла оттого, что бетонный забор на Стену Плача ну никак не походил: ни тебе выщербленных поверхностей, ни записочек, засунутых между кирпичами, ни надписей.

Оркестр заиграл громче и живей: под бодрый мажор на сцену - кто бы сомневался! - высыпали военизированные молодчики в пилотках, "краснорубашечники" (оцените тонкий намек - не "коричневые", не "чернорубашечники", но некий микст наци и коммунистов). Молодчики, проявляя беспричинную агрессию, принялись избивать дубинками и пинать ногами евреев.

В общем-то, все было предсказуемо: деликатная тема, требующая повышенной политкорректности, - тема гонений евреев - из глуби веков была перенесена в ХХ век, по всей видимости, во времена Третьего рейха. История любви главных героев - дочери ювелира Рахили и до поры скрывающего свое имя, происхождение и вероисповедание христианина Леопольда (Самуила) - развивается на фоне еврейских погромов и мракобесных митингов. А заканчивается, как и следовало ожидать, газовой камерой (вместо костра, на который, по либретто, восходит Рахиль).

Массовые сцены, коих в опере много, были, впрочем, придуманы весьма изобретательно и выполнялись хором четко и сноровисто, с некоторой даже истовостью и старательной готовностью. Сложные водовороты и спирали, в которые закручивалась толпа, затейливое "броуновское движение" отдельных хористов, на деле искусно рассчитанное до микрона по сложным траекториям, - и ведь никто не столкнулся лбами, ни разу не перепутал рисунок! Тут режиссер постановки Арно Бернар продемонстрировал искусство "разводки" высшего пилотажа: чувствовалась рука мастера. Довольно стройно звучащий, прилично сбалансированный оркестр под руководством главного дирижера театра Петера Феранца выказывал небывалую, вовсе несвойственную дирижерской манере Феранца горячность. То было не пламя живого огня - вздувающееся и опадающее, искрящееся, изменчивое, трепетное, капризное, но ровное и однообразное горение газовой конфорки: обобщенная длинная волна нарочитого, искусственно стимулируемого драматизма, который в конце концов прискучивал, потому что не сменялся ничем другим.

Однако не стоит возлагать всю вину на дирижера и солистов: в новой постановке Михайловского театра они выдали вполне приемлемый среднестатистический европейский уровень вокала и оркестровой игры. Несомненно, театр сделал заметный шаг вперед на пути к высотам культурного исполнительства, да и, собственно, к постановочной культуре. Тут еще нужно разобраться с самой музыкой: самая популярная опера Фроманталя Галеви "Жидовка" (стыдливо переименованная театром в "Иудейку" во избежание неполиткорректных коннотаций) - отнюдь не шедевр, чтобы там ни писали в буклете о ее непревзойденных достоинствах. Да, это достойный образчик "большой французской оперы" - длинной, с бестолковым, ходульным сюжетом и вполне банальной интонационной сферой. При всей мелодичности языка и драматизме изложения вы не напоете по окончании спектакля ни единой мелодии: все они стерты и как-то чрезмерно клишированы. Точно так же, как и сами сценические образы главных героев, выведенные на сцену Бернаром Арно. Вот вроде бы и поют страстно, и двигаются ладно, и даже дерутся убедительно: воинственная Рахиль (Мария Хосе Сири) успешно отпихивает от папаши разбушевавшуюся толпу, а щуплый Элиазар (Вальтер Борин) с неожиданной прытью, в порыве отцовского гнева заваливает на стол корпулентного Леопольда (Джан Лука Пазолини). А характеры все равно не прорисовываются: ну нет в спектакле выпуклых, объемных, запоминающихся образов, со своими повадками, привычками, своим видением мира. Так, бледные тени, отвлеченные персонажи, без характерных примет. И страсти их не сопереживаешь, и слезам не веришь. Они технично показывают, но не проживают ситуацию: оттого к героям не проникаешься ни сочувствием, ни симпатией. Даже странно, до чего они все несимпатичные: что Рахиль, что ее незадачливый любовник-врун, что папаша, по возрасту годящийся девице в братья. Поэтому страдания Рахили, ее самопожертвование во имя спасения от плахи любимого не трогают и не потрясают: гораздо больше занимает то, что делается за ее спиной. А за спиной несчастной Рахили, прикованной наручниками к стулу, кипит документально достоверная жизнь рейхсканцелярии (или генштаба?). Деловито стучат по клавишам машинистки в белых блузах, офицеры вычерчивают план сражения на карте военных действий, разворачивают рулоны важных чертежей, отдают приказы, снуют по комнате клерки... Вот в этом Арно Бернар, безусловно, силен: в воссоздании жизнеподобного фона, полного верно подмеченных деталей.

Но полноценного спектакля на общих планах, на массовке, на виртуозно работающем и хорошо звучащем хоре не выстроишь. В эпицентре обязательно должны находиться личная драма, крупные, яркие характеры и логика развития их взаимоотношений. То, что Рахиль в спектакле предстает не кроткой голубицей, а прямо-таки дерзкой хулиганкой, способной дать отпор гонителям отца и устроить публичный скандал на пиру, ситуацию не исправляет. Напротив, лишает логики ее последнее решение: снять обвинения с любимого, стать единственной жертвой жестокого суда. Буйная Рахиль, выведенная в спектакле, скорее должна быть неукротимой мстительницей, жаждущей наказать вероломного обидчика.

В этом смысле столетней давности петербургская постановка "La Juire" на сцене императорского театра явно была ближе к замыслу Галеви. Критик Юркевич в дореволюционной рецензии пишет, что "Сара тиха и добра, как горлица". Из этой же рецензии мы узнаем, что главными достоинствами давнишней постановки были пышные шествия, красочные картины празднеств, красивые декорации и балет. Всего этого нет в нынешней постановке Михайловского театра. Между тем именно репрезентативная пышность и картинность во многом определяют жизнеспособность "большой оперы" как жанра и стиля: иначе ее многословие выносить трудно.

Мы же получили типичный европейский спектакль: стены - серые, знамена - красные, имперские орлы - белые, а мужчины - все поголовно одеты в черные долгополые пальто и шляпы. Даже Кардинал - статный Гарри Питерс, единственный, в ком чувствовалась порода, - и тот появляется в первом акте в черном пальто. Если учесть, что двое из трех мужчин - тенора, ты поначалу путаешься в персонажах, не в силах понять, кто есть кто, кто кому враг или друг.

Такое вот зрелище слепили из "большой оперы" Фроманталя Галеви в Михайловском театре: довольно сумбурное по драматургии, предсказуемое по видеоряду, среднее - по вокалу и весьма, весьма занимательное по части массовых сцен. Что ж, эта работа, по крайней мере, заслуживает серьезного, профессионального разговора в отличие от предыдущей, "Русалки", от кричащей вампучной роскоши которой, помнится, глаза на лоб вылезали. Прогресс, как говорится, налицо.

МУЗЫКА

• Горит синим пламенем
  В Михайловском театре показали "Иудейку" Галеви
• Формула Гладкова
  В КЗЧ прошел концерт к 75-летию замечательного композитора
• Предчувствия в хореографии
  Мариинский театр показал новую балетную постановку
• УРИ КЕЙН: Люблю спонтанность и энергию джаза
• Фанданго с циклопами
  Завершился Конкурс клавесинистов имени Андрея Волконского

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

• Из Ярославля с Чайковским
• Полет на балалайках