Стон образованного человека

“Константин Райкин. Вечер с Достоевским”. Театр “Сатирикон”

Ирина АЛПАТОВА
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля

Юбилеи стоит отмечать только так – в работе, от которой и у артиста, и у зрителя дух захватывает. Право, это лучше, чем водружать именинника на сценический трон и предаваться славословию, подчас льстивому, но положение обязывает. 60-летие Константина Райкина, художественного руководителя Театра “Сатирикон” и блистательного артиста, пришлось на мертвый сезон – 8 июля. А час праздника настал только сейчас, в конце сентября, когда вверенный ему театр открыл новый сезон премьерным спектаклем под названием “Константин Райкин. Вечер с Достоевским” в постановке Валерия Фокина.

Впрочем, слово “вечер” в контексте этого события весьма обманчиво с точки зрения кажущейся кратковременности. На самом-то деле в полуторачасовом бенефисном действе яркими пунктирными вспышками пульсирует актерская биография Райкина, по крайней мере, в знаковых ее проявлениях. Она ведь и началась когда-то не без участия Фокина, в московском “Современнике” 70-х годов. А сегодня словно бы замкнулся некий символический круг (вернее, один из “кругов” творчества), закольцевавший сценический союз артиста и режиссера. Много лет назад, в 1976-м Константин Райкин сыграл одну из первых своих крупных ролей – в спектакле Валерия Фокина “И пойду, и пойду…”, в основу которого легли камерные произведения Достоевского, в том числе и “Записки из подполья”. 34 года спустя Райкин и Фокин к этим “Запискам” вернулись, сочинив “Вечер с Достоевским”. Вернулись, конечно же, не для того, чтобы ностальгически вспомнить прошлое. Да и при всем желании не вышло бы – треть века спустя глобальные изменения накрыли все: страну, театр, человека. И Райкин, и Фокин давным-давно уже стали мэтрами, знающими секрет успеха, впрочем, как и его цену. И почему бы не позволить себе замечательное саркастическое шутовство, самоироничные экзерсисы, положенные на мотив “высокой классики”.

Художник Александр Боровский, многолетний соавтор Валерия Фокина, оставляет от внушительной и глубокой сатириконовской сцены лишь узенькую полоску просцениума, отсекая все остальное каким-то подобием “железного занавеса”. А Райкин в шикарном черном костюме, ослепительно улыбаясь публике, поднимается из зрительного зала на этот просцениум, походя приняв из рук “подсадной” билетерши букет белых роз. Явление бенефицианта, юбиляра и худрука, понятное дело, встречается бурными аплодисментами. Он же, нацепив очки и открыв томик Достоевского, застывает в безмолвном чтении, пока публика, вовлеченная в “шутку”, вновь не начинает прихлопывать и даже как-то все это комментировать. Взгляд поверх очков и первая нервная реплика: “Я – человек больной…” И тут-то все начинается всерьез, эта виртуозная смесь игры и жизни, игры блистательной и жизни вполне реальной.

Райкин, кажется, – идеальный актер для Фокина. Его европейская режиссура, не приемлющая отечественной расхлябанности и приблизительности, равно как и эмоциональных перехлестов, уважающая форму не менее содержания, требует комедианта-виртуоза: танцора, певца, акробата, декламатора и прочая. Таких немного, но они найдутся. А добавьте-ка сюда личностный масштаб, российский темперамент и душевное присутствие даже в самых отчаянных трюках – получится Константин Райкин. Актер столь мощной энергетики, что ее, единственной в данном случае, хватает на немаленький сатириконовский зал. Правда, подобный опыт у него уже был – в моноспектакле “Контрабас”. Но годы идут, и силы, кажется, уходят, но Райкин продолжает этот зал держать. А чего ему это стоит, только лишь актеру ведомо.

Внешне же – полный контакт, этакое интерактивное общение. Райкин нам вопросик, мы ему – ответик. Кашлянет кто или, не дай бог, мобильный зазвонит – обеспечена ответная реакция со сцены. Держа на примете некоего Подпольного человека, Райкин в первой части спектакля умудряется и от себя не отойти. Как говорят, “я в предлагаемых обстоятельствах”. Предлагает же их чаще всего режиссер. Райкин то по-хозяйски требует на сцену стол-стул-вазу-микрофон-музыкантов. То подмигивает залу. Читает рэп. Затевает темпераментный рассказ. Бьется головой о стену. Корчит рожи, показывает язык. Взобравшись на стул, засучит ножками – мгновенное явление Грегора Замзы из фокинского “Превращения”. Перекосив плечи, прохромает по сцене походкой Ричарда III. И новый рассказ, новая тема, новый взрыв темперамента, сопровождаемый то истеричным смехом, то едва ли не слезной жалобой.

Тут, конечно, уже готов вопрос: а при чем здесь Достоевский? Да при всем. С одной стороны, весь этот нескончаемый монолог Райкина – чистый Достоевский. И не только с текстовой точки зрения. Смысл – он сам по себе, с него не убудет. Но само звучание слова, интонации, эмоциональные перепады, от которых самого актера (а вслед за ним и публику) бросает то в жар, то в холод – все это вплотную подходит к какому-то “корневому” восприятию Достоевского. Именно так все и должно звучать, с ощущением откровенного душевного стриптиза и душевного же мазохизма, с беспредельным ерничеством и контрастными моментами жгучей боли и стыда. Со стороны же другой, текст для режиссера Фокина (даже если речь идет о любимом Достоевском) – в спектакле элемент не первостепенный, но уравненный со всеми прочими элементами постановки, включая звук, свет, пластику, музыкальные импровизации композитора Александра Бакши. И очень часто ловишь себя на том, что само существование Райкина на сцене способно открыть какой-то невербальный смысл происходящего, варианты которого могут разниться у каждого зрителя.

Впрочем, во второй части спектакля режиссер дарит артисту иные интонации, иную манеру поведения. И здесь-то как раз тот самый мелкий чиновник, персонаж Достоевского, о котором малость подзабыли, заявляет права на собственную жизненную историю. Замечательное райкинское “представление” чуть отступает, давая дорогу психологическим нюансам, попыткам самого настоящего “переживания”, но не позволяя впасть в стихийную бесформенность. И если 30 с лишним лет назад в спектакле “Современника” это был дуэт Константина Райкина и Елены Кореневой, то сегодня продолжается актерское соло, в котором все равно можно услышать отголоски двух человеческих судеб. А от женщины осталась лишь бесплотная тень, вернее, тени, которые множатся и уходят, одна за другой, постепенно исчезая, оставляя нашего героя и впрямь в полном одиночестве.

Эти две части “Вечера”, впрочем, пока еще могут показаться автономными и не вполне внутренне связанными. Словно бы нам показали два разных спектакля, причем, быть может, разных лет. “По поводу мокрого снега” – некая история из прошлого с продолжением. Часть первая – абсолютная примета сегодняшнего дня, театра, мироощущения и актера, и режиссера. Но они вдвойне интересны именно рядом, ведь помимо “вечного Достоевского” есть жизнь реальная – с читаемыми на ней вехами прошлых лет, событий, человеческих ситуаций, которые способны многое изменить, поставить с головы на ноги или наоборот. И никакое настоящее творчество не в силах миновать этих человеческих примет. Быть может, это и есть самое любопытное.

ТЕАТР

• Стон образованного человека
  “Константин Райкин. Вечер с Достоевским”. Театр “Сатирикон”
• Горький вкус победы
  “Прокляты и убиты” в МХТ имени А.П.Чехова: два мнения
• Счастливые совпадения
  
• Нужна трагикомическая актриса
  

ЗАНАВЕС

• “Влюбленные” станут первыми
  
• С кровью выдранная драма
  
• Юбилеи Акимова и “Тени”
  
• Новинки “Красного факела”