И тут входит Ленский

Первая премьера нового Большого

ОПЕРА

Лариса ДОЛГАЧЕВА
Фото М. ЛОГВИНОВА

Сцена из спектакля

Она же - последний привет из эпохи васильевского правления. Тот, кого прозвали Блаженным, сделал круг - реанимацией ("Сусанина") начал, реанимация ("Онегина") волею судеб оказалась последним его габтовским проектом. Тем виднее - этот круг не стал витком спирали. Стал глухой стеной, по ту сторону которой - мир в азартных поисках новых дорог, по эту - интеллектуальная инерция, питаемая великой любовью. Любовь к тому имперски величественному театру, который некогда принял мальчика с грацией от Бога в свои железные объятия. Он так и не высвободится из них - жизнь по новым правилам будет ему не по силам. В конце концов, не преуспев в цивилизованных способах реанимации величия, габтовский мечтатель вновь обратится к домашнему средству. Вскрыть сундук. Явить легенду!

Долгожитель "Онегин" - в самом деле легенда. Причем более древняя, чем принято считать. В 1944 году родился его сценографический образ, придуманный Петром Вильямсом и восстановленный ныне Сергеем Бархиным. Что же до собственно постановки, то молодой Борис Покровский, только год как ступивший под Аполлонову квадригу, лишь сценически отредактировал некоторые сцены прежней, шедшей еще до войны. И по всему - с предельным тактом. Революционные сдвиги непременно б отметили. Но критика (правда, крайне скудная, должно быть, по причине лихолетья) ограничилась заявлением: "Спектакль в целом производит хорошее впечатление, все просто, естественно и в ладу с музыкой". Это цитата из Виссариона Шебалина, статус которого - доктор искусствоведения, директор Московской консерватории, лауреат Госпремии - позволяет расценивать его мнение как официальное. При всей сухости в нем находилось два слова, без которых нет "Онегина" Чайковского, - "естественно" и "просто". Сегодня их выдавить способен разве что безумец.

Что русский Чайльд Гарольд, что бедная Татьяна, Ольга, няня, Гремин - все трафарет и пение не высшей пробы. Баритон Владимира Редькина и "сделан", да только тускл, а сколь бесцветен образ - ни за что не передать. Вокал активно взявшейся за нянь Галины Борисовой - что тяжело подпрыгивающая дрофа. Бас грамотного Айка Мартиросяна примечателен разве что натянутыми верхами. Замечательно мастеровитая Мария Гаврилова грешила мелодраматизмом, а колоратурному контральто Елене Новак партия Ольги вовсе пришлась не по голосу, звук загнан в нутро, туда же - и слово... Видно, слышно - никто в этой постановке не перечел романа, заброшенного тотчас по окончании школьного курса. Никто не захочет сказать: "Мой Пушкин" или уж "Мой Чайковский" - даже Марк Эрмлер, выдавший добротность и больше ничего, даже Борис Покровский, призванный восстанавливать собственную легенду и заявивший: это будет новая редакция. Но явился бабушкин салоп, который не наденешь не потому, что плохо скроен, а потому, что на дворе другое время. Время не иллюстраций, но интерпретаций. Мэтр же ограничился перетяжкой пары-тройки "пуговиц", ударная из которых - сцена дуэли. Отступит теперь Ленский от своего категорического "нет! нет! стреляться!". Протянет Онегину руку, да тот не заметит. Пальнет, глядя в сторону, - и нет поэта. Вот тут в первый раз за все представление и возопишь от души: "Стой, Ленский! Друг, не уходи!" Но не Покровский и даже не Чайковский творцы сего порыва.

Виновник - Басков. Тот самый. Шоумен, любимец миллионов. Теперь он пришел, чтобы сказать: мне и великое по размеру. Но великое болталось длиннющими рукавами у его колен. Геттингенский романтик пел как ел. Коверкал слова, не вязал кантилены, укатавшись на излюбленных forte, забывал, как делается piano, порой жеманился, что провинциал, воспитанный на душке Ричардсоне. Но! Ленский поп-звезды, к 23 годам постигшей в блеске пока лишь искусство деловых коммуникаций, был единственным в этой постановке живым персонажем. И самым - относительно прочих - пушкинским. Припомни-ка: "Он пел любовь, любви послушный, И песнь его была ясна, Как мысли девы простодушной, Как сон младенца, как луна..." Ребенок Басков (по реакциям, по чувствам) сыграл самого себя. Эта актерская невинность, может быть, и встала б ему боком в какой-нибудь оперной столице, но не в габтовской провинции, где (пока еще) все тлен, оковы и опаска. Здесь обновленный "Онегин" обречен быть бенефисом Николая. Такой вот анекдот.

ТЕАТР

• Карманные часы в портретной раме
  "Белая овца" в Театре "Эрмитаж"

ОПЕРА

• И тут входит Ленский
  Первая премьера нового Большого

ВЕРНИСАЖ

• Последний из могикан
  Выставка работ Евгения Тейса в Третьяковской галерее

ТАНЕЦ

• Эксперимент как Норма

ЗАНАВЕС

• Пьеса для легиона