Война не окончена

ПОЛЕМИКА

Людмила ДОНЕЦ

Критик Лев Аннинский начинает и заканчивает свою статью ("Культура", 20 ноября) о новом фильме Вадима Абдрашитова "Время танцора" искренним жестом в сторону режиссера, называя его "замечательным художником, без работ которого, напомню, я не представляю себе ни нашей культуры, ни нашей жизни". Планка оценки - высочайшая.

Вот и я прибегну к такому же поклону и скажу для начала совершенно искренне, что Лев Аннинский - замечательный художник, без работ которого я не представляю себе ни нашей культуры, ни нашей жизни.

И прежде всего хочется поблагодарить Льва Аннинского за оценку Вадима Абдрашитова как художника в принципе, ибо критик возвращает сознание к восприятию культуры как ценности. А ведь сознание это мало сказать, что замутилось. Живешь, словно в чужом бреду. Критика нынче прямо-таки ошарашивает. И неудивительно: ведь продолжается бурное цветение критического самовластия, которое становится просто ядовитым.

А "случай Абдрашитова", в силу указанного Аннинским обстоятельства, из тех, с которым трудно смириться.

Газеты наши дружно "отстрелялись" откликами на "Время танцора". И все рецензенты томились глубоким неудовлетворением. Как-то всем эта картина представляется слишком благополучной, мрака недостает, несчастия, хотя, казалось бы, "чего уж боле".

Рецензент "Независимой" Екатерина Барабаш успокаивает: мол, не сомневайтесь, это ничего не значит, что герой уезжает с любимой девушкой на коне куда-то вдаль. Надо крепко надеяться, что ничего хорошего в этой дали нет и быть не может. Россия ведь, Господи, что тут может быть хорошего?!

Петр Кузьменко в "Новой газете" назвал свою статью по- мужски: "Крепкий запах гуманизма". Портянками, мол, несет, пачулями пахнет, отойди от меня, вульгар несусветный. А вульгар этот для рецензента - покойный соцреализм, с которым критики никак не могут распроститься, ибо он как раз самый надежный враг. Есть фон для свободомыслия. Вот и шьют этот соцреализм ни в чем не повинному художнику. Причем и никогда не повинному. Гуманизма ему, видите ли, захотелось, постсоциалистическому старьевщику.

Ирина Любарская в "Общей газете" вовсе "с ветки упала" и просто рубит шашкой налево и направо: дескать, что о нем, Абдрашитове, говорить, убогом и бездарном, ни сюжет не может склеить, ни мизансцену построить, ни с актерами работать. А так, задается просто, желает, видите ли, снимать авторское кино, камнем желает лежать на светлой дороге к овладению захватывающе ясными масс-медийными сюжетами.

Не угонишься за модой. То были рюшечки, теперь фестончики.

И куда ж нам теперь плыть?

Посему еще раз обращусь к рамочному заявлению Льва Аннинского: "Абдрашитов - не просто один из лучших мастеров нашего кинематографа; как художник он обладает интуицией ведуна: чует тектонические подвижки в обществе и народе. Поэтому его фильмы, как правило, - вехи нашего самопознания".

Умри, Денис, лучше не скажешь.

Начнем, однако, с мелочи, с названия статьи "Танцор, которому что-то мешает".

Счет у Аннинского к Абдрашитову - крупный. Мировоззренческий.

Аннинский считает, что Абдрашитов искажает образ России и русских.

"В фильме основу мелодии составляет беспардонность победителей. Постреляли сепаратистов, захватили их дома, перетрахали их баб, нагло пляшут на радостях, готовы всех покарать или простить да еще и ответной любви требуют".

Вот ничего этого в фильме нет. В сепаратистов не стреляли, дома не захватывали, пляшут не нагло, глобальными действами "всех покарать или простить" не заняты, ответной любви не требуют, ни одной бабы не тронули. Вообще никакой беспардонности победителей в героях нет. Какой фильм смотрел Лев Аннинский?

Цитирую дальше: "...отношение к этому нашему переплясу конца тысячелетия у нас с Вадимом Абдрашитовым разное. Диагноз разный. Для него это - самодовольство победителей, выпустивших на волю свою непредсказуемую дурь. Для меня - это конвульсивный выплеск нервной энергии народа, пытающегося справиться с подступающей слабостью, скрыть ее, преодолеть ее".

Нет, вовсе не разный диагноз у критика и режиссера. Режиссер тоже говорит о "подступающей слабости и попытке ее скрыть", о нервном всплеске энергии народа, о театрализации героизма в растерянности от отсутствия героизма подлинного.

Нет в фильме наглых победителей, нет и все тут. Вообще война выведена за кадр. "Время танцора" начинается празднованием года с окончания войны и приезда жены одного из трех главных героев, трех товарищей. Мужики все простые, даже простоватые, но именно что благородные, верные и на удивление мягкие, добрые, даже какие-то ни в чем не уверенные, подкаблучники у своих женщин, не похожие на воинов.

Вообще "Время танцора", хоть в ней и есть три шумные, праздничные, гулливые сцены, - тихая картина.

Герои выясняют свои отношения, не повышая голоса. Да и говорят они, как бы чуть-чуть интонационно декламируя, ибо история "Времени танцора" - это и жизнь, и символ, и реальность, и стиль художников Абдрашитова и Миндадзе.

Да, опасность таится повсюду, ибо русские солдаты все же поселились на чужой земле, в чужих домах, которые оставили местные жители. Ничего они, правда, не захватывали. Валерка дом купил, "Фиделю" - выделило начальство, у Андрейки - комната в доме "Фиделя". Но это - для уточнения поведения персонажей в фильме. А смысл-то: русские на чужой земле. Была своя, стала чужая. Так случилось. И пусть войны нет в кадре, но за кадром она была. Война окончена, но она, похоже, окончится не скоро.

Лев Аннинский в своих размышлениях привлекает в единомышленники русскую классическую литературу - "Кавказский пленник", "Валерик", "Путешествие в Арзрум", "Казаки". И говорит, что прежде - да, была ситуация победителей, "когда офицеры, завоевавшие наконец-то для Державы кусочек морского побережья, вселялись в дома побежденных". Но те, пишет Аннинский, были благородны, у них была душевная маята, а эти - постсоветские хамы. Выходит, тогда война была правильная.

Я даже, по убеждениям своим, готова принять державную точку зрения. Ибо, как говорили заморские послы в эйзенштейновском "Иване Грозном": "Сильным будет - признают". Но если совсем по справедливости, то побежденным как-то все равно, маются ли благородные офицеры душой. Да и что, собственно, говорит нам русская, классическая литература, поминаемая Аннинским?

Толстой в "Казаках" пишет, что даже врагов-абреков казаки привечали больше, чем регулярное русское войско. А про единственно благородного офицера Оленина в станице говорят: "Нелюбимый ты какой-то". Ибо, как известно, страшно далеки благородные офицеры от народа. В "Путешествии в Арзрум" Пушкин делится наблюдениями: "Черкесы нас ненавидят, мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены". А "Валерик" Лермонтова! Ведь это же картина кровавой бойни! Другое дело, что Лермонтов глубоко печалится об этом, он же не монстр, а гуманист, прошу прощение за слово.

Не могу вдаваться в подробности кавказских войн имперской России. Не время, не место, да и нет у меня объема знаний. Но понимаю, что вопрос этот сложный и разноплановый. И если у русской классической литературы все же была твердая почва под ногами - во благо Отечества, то у современного русского художника, на мой взгляд, к несчастью, такой почвы нет. Зачем же вменять героям фильма Абдрашитова, что за папахами казаков не видна Россия, "которую создали Лермонтов и Толстой...". "Остается самая горькая часть правды: русский на Кавказе или подлец, притворившийся дураком, или дурак, спасающийся подлостью...", - пишет Аннинский.

Ах, как несправедливо, Лев Александрович.

Нет за русскими у Абдрашитова подлости. Напротив, Андрейка отпускает врага своего, "чужака" Тимура, а вот тот не проявляет подобного благородства, возвращается и убивает-таки "Фиделя", думая, что это Андрейка. А, казалось бы, мог отказаться от мести человеку, который хотел спасти ему жизнь.

Да, веселятся герои, поют и танцуют в казачьих ансамблях, машут шашками, кричат "любо". Что ж тут раздражаться? ("Меня эта костюмерия раздражает"). Такой у них фольклор. Такие традиции, ритуалы. И вовсе тут нет "петушиного самодовольства". И вовсе не с "отвращением и злорадством" показывает это Абдрашитов. Как можно так говорить? С иронией - да. С иронией перед театрализацией героического в отсутствие героизма реального. А откуда его возьмешь, если еще пока непонятно, где твое Отечество? Где твоя, а где чужая земля.

Аннинский пишет, что Абдрашитов не оставляет надежды. Для России. "Поднимем оружие - окажемся прокляты. Будем великодушны - примут за слабаков. Будем благородны - нас еще больше возненавидят. Мы пожалеем - нас не пожалеют. И это - самая глубокая, самая горькая правда, которая встает из фильма Абдрашитова. Он с этим, кажется, смиряется, а я не могу". Все верно, но только зачем же предполагать, что другой, истинно ценимый художник, "не знает, как больно?"

Под конец статьи Аннинский поминает недобрым словом 1991 год. "Ряженые. Пляшем. Под лихой площадной пляс разрушилось в 1991 году великое государство; я не забуду, как мои соотечественники веселились на собственных похоронах - это наше унижение, наша слепота теперь тоже часть нашей истории".

Я готова разделить пафос автора. Но, как плаксиво тянет с эстрады актер Михаил Евдокимов: "Че ж теперь делать... Судьба-а-а..."

Мы даже знаем имена этой судьбы.

Но это отнюдь не имена героев фильма Абдрашитова. Война не окончена. В мирных кавказских пейзажах притаилась опасность. "Мутно небо. Ночь мутна". Исследователи говорят, что Пушкин написал это, когда погода была абсолютно ясная. Веселая была погода.

ПОЛЕМИКА

• Война не окончена

ПЕРСОНА

• ИВАН ДЫХОВИЧНЫЙ: "Я никогда никому не "продавался"!"

СПЕКТР МНЕНИЙ

• "Полицейские и воры"
  Режиссер Николай Досталь