Дамы обыграли кавалеров
Молодым режиссерам важно быть серьезными
Алиса НИКОЛЬСКАЯ
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ и Виктора СЕНЦОВА
 |
| Сцена из спектакля "Прощай, Марлен, здравствуй!" |
В минувшем сезоне новое поколение режиссеров (а также актеров и художников - нынче модно работать в команде), прежде знакомое за счет отдельных имен, впервые заявило о себе именно как о поколении. Со своим мировоззрением и сценическим языком, профессионализмом и чувством времени.
Первое наблюдение: при том, что нынешние молодые режиссеры имеют в своем распоряжении сценические площадки любого масштаба, большинство из них предпочитает камерность. И дело здесь не в боязни пространства - немногие примеры "больших" работ показывают, что молодежь умело справляется с объемом. Но доверительность интонации и насыщенность атмосферы, характерные для многих постановок молодых, возможны именно на камерной площадке.
 |
| Сцена из спектакля "Преступление и наказание" |
Так, Елена Невежина, до недавнего времени успешно работавшая на больших сценах (Сатирикон, Театр им. Маяковского), вернулась к камерности, с которой некогда начинала: поставила на Новой сцене МХАТа имени Чехова "Преступление и наказание" Достоевского. А ее коллега Нина Чусова показала за сезон две работы, одну другой интереснее - "Гедду Габлер" Ибсена в Сатириконе и "Героя" Синга в Российском Молодежном. И видится в этих работах весьма уловимая общность. В первую очередь в понимании и отображении пресловутого "героя нашего времени". Герой этот имеет четкий облик: человек, попавший в круговорот экстремальных обстоятельств, испытывающих его на прочность. Он словно бы находится на постоянном экзамене: на чувства, на право быть собой, даже на собственную жизнь. Родион Раскольников в "Преступлении..." сражается с душащим его одиночеством, "отравленным присутствием других"; он чувствует, что любовь матери, сестры, Сонечки, Разумихина хуже любого равнодушия, ибо эти люди не в состоянии его понять. В той же ситуации находится и ледяная красавица Гедда Габлер; давящая атмосфера фальшивой любви и лицемерного благополучия толкает ее на жестокие поступки - жестокие по отношению прежде всего к себе. А судьба Кристи Мэхоуна, того самого "Героя" - наглядный пример того, как окружающие оценивают человека обратно пропорционально его душевным качествам. Другими словами, тебя любят и дорожат тобой, только если ты надеваешь маску высокомерного и обаятельного негодяя. А чувства - это твои личные проблемы. И Невежина, и Чусова создают удивительно красивую и подвижную картину мира, не боятся крайних проявлений характеров, как чистых, так и самых страшных. Кстати, было бы интересно посмотреть, как Чусова будет работать на большой сцене (предполагается, что следующий сезон это продемонстрирует). А вот спектакли Николая Рощина как раз видятся только на большой сцене. В прошедшем сезоне он сочинил в том же РАМТе мрачную, язычески-завораживающую и при этом очень светлую киноверсию, но вполне сегодняшнюю по сути. Ибо повествует она все о том же: как сложно быть живым в мире мертвой машинерии, иметь лицо, когда все вокруг в масках, любить и быть уверенным, что любят тебя, если все чувства давно уступили место расчету. Спектакль Рощина - это магический ритуал, заклинание злых духов, изысканное и насквозь театральное. Сезон продемонстрировал только одну неудачу, связанную с большой сценой: Василий Сенин и его "Набоков. Сказка" в Вахтанговском театре. Сенин попытался поговорить о невозможности любви в роковых обстоятельствах, а заодно поиграть в стилизацию, создав на сцене свое представление о немецком кабаре 30-х годов прошлого века. Однако картинка расползлась, действо получилось вымученным и тоскливым, а тема увяла и растворилась во множестве выкрутасов. Занятые в спектакле актеры Юлия Рутберг, Павел Сафонов, Олег Макаров попытались оживить прелестную ироничную набоковскую прозу, но режиссер изо всех сил мешал им это сделать. Впрочем, как показал следующий спектакль Сенина "Роберто Зукко" в Центре Мейерхольда, режиссер уже научился строить мизансцены и приблизительно чувствовать стилистику автора. Поживем - увидим.
 |
| Сцена из спектакля"Макбет" |
Судя по всему, энергичные дамы оказались даже серьезнее своих коллег-мужчин. Поскольку общая тема высказывания нового режиссерского поколения просматривается у них ярче всего. Тема эта проста: человеческие взаимоотношения в экстремальных условиях, которые подбрасывает нам жизнь. Герои спектаклей идут к любви через жестокость, к привязанности - через боль, к жизни - через многократное умирание. Именно поэтому спектакли молодых столь экстравагантно-ярки и болезненно-остры, а материал, для них выбираемый, философичен до мрачности. Молодые стараются не прошептать, а крикнуть, понимая, что до сегодняшней публики не достучаться иначе. Другое время - другие интонации. Бывает, конечно, и наоборот - когда негромкий шепот оказывается точнее, а крик превращается в бессмысленный вопль. В первом случае вспоминаются светлые, лирические акварели литовца Миндаугаса Карбаускиса - "Долгий рождественский обед" в Табакерке и "Старосветские помещики" в чеховском МХАТе (хотя последняя его работа "Лицедей" в той же Табакерке показывает, что через сдержанность и философское спокойствие все-таки прорывается крик). А также легкие, прозрачные работы Алексея Конышева - "Спокойной ночи, мама!" в Ермоловском и Михаила Покрасса - "Не про говоренное" в Центре Высоцкого. Все эти спектакли, что интересно, получились о семье. То есть о том единственном прибежище искренности и тепла, которое осталось в сегодняшнем обществе. Правда, и здесь заметно действие механизма разрушения. Что, как выясняется, страшнее всего. Дело в том, что при любых обстоятельствах человек возвращается домой. А если ему некуда вернуться, если у него нет в дальнем уголке памяти слов любви родных или ощущения спокойствия, то путь его - в никуда. И Карбаускису, и Конышеву, и Покрассу удалось, сохраняя "легкое дыхание" на сцене, заострить болевые моменты, сочетая в работе элегантную отстраненность и полноту чувств. Красноречивый пример неосмысленного вопля - "Макбет" Владимира Епифанцева в Центре Мейерхольда. Лязгающее металлом, слепящее светом действо просится в единственную шекспировскую формулу: "много шума из ничего".
 |
| Сцена из спектакля "Герой" |
Как ни странно, наша театральная молодежь не очень склонна веселиться. Пожалуй, за сезон можно вспомнить лишь один яркий, зрелищный "молодежный" спектакль: "Укрощение укротителя" ленкомовца Романа Самгина. Лихое и заводное действо, решенное в стилистике площадного театра, хотя и смотрится немного грубоватым, но превосходно справляется со своей задачей - позабавить публику. Своеобразное продолжение шекспировского "Укрощения строптивой" отыгрывается молодыми актерами с завидной самоотдачей и куражом. Режиссер придумал для каждого маленький бенефис, коронный выход, заманчивый отличительный знак, превратив спектакль в настоящий фейерверк шуток, прибауток и придумок. Правда, теперь хотелось бы увидеть, как Роман Самгин работает с серьезной драматургией. Ибо его фантазия позволяет ждать от него многого. Заметный уклон в красочно-развлекательный театр сделал в минувшем сезоне Вадим Данцигер: два его спектакля, "Инфернальная комедия" в Центре драматургии и режиссуры и "Филейно!" в Театре юного актера - это своеобразный гимн театральности как таковой. Хотя режиссера можно упрекнуть за выбор драматургии, чересчур легкомысленной по сути и мудреной по языку, к его же чести надо признать, что работы получились вполне достойными. И там, и там - истинный карнавал красок и страстей, где любовь возможна только до самозабвения, а ненависть - до смертоубийства. Но при этом - легкость, даже ироничность, и лукавый взгляд "невсерьез". Попытался развлечь публику и режиссер Геннадий Шапошников: обосновавшись на сцене Театра эстрады, он сочинил действо под названием "Прощай, Марлен, здравствуй!". Однако вяловатый гибрид мюзикла и драмы, наполненный перепевами из "Метро", не потянул на полноценное зрелище. И только участие в спектакле великолепной Елены Морозовой в роли Марлен все же сделало его театральным событием.
