Островский "с выходом"

"На всякого мудреца довольно простоты" в Малом

Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

И. Муравьева - Мамаева, А.Вершинин - Глумов

Как известно, молодой человек Егор Дмитриевич Глумов решил предпослать трактату ретрограда Крутицкого судьбоносное название: "О вреде реформ вообще". Между прочим, фраза эта отчасти актуальна и для самого Малого театра. Не то чтобы всяческие реформы были вредны действительно "вообще", но в Малом они как-то не слишком приживаются. Когда здесь хотят как лучше, получается не как всегда, но порой гораздо хуже. Быть может, потому и режиссер очередной версии "Мудреца" Владимир Бейлис решил пойти достаточно традиционным путем, что в данной ситуации - не упрек, а как раз наоборот. Постановщик предпочел не столько навязывать зрительному залу свое видение пьесы, сколько спрятаться за актерами, поданными, как водится в Малом, крупными планами, да еще вкупе с эффектными сольными номерами. Потому и зрительское впечатление напрямую зависело от уровня актерского профессионализма, темперамента и вкусовых границ.

Бейлис, конечно, не забыл, что пьеса Островского актуальна на все времена, но счел это само собой разумеющимся и на аллюзиях не тормозил. Хотя частенько та или иная реплика тонула в спонтанных аплодисментах. Другое важнее - режиссер не отрекся от жанрового определения "комедия" и построил действо целиком по ее законам, то есть в основном развлекал, поучая лишь отчасти. Жанр же этот многое оправдывает - и музыкально-танцевальные переборы, и впадения в шарж и карикатуру, и определенные актерские "вольности".

Впрочем, вечность российского сюжета замечательно отразилась в изобретательной сценографии Энара Стенберга. Три эпохи столетия позапрошлого, вписанные в быт московских обитателей, запросто сошлись на одной сцене. Квартира Крутицкого, почитателя ломоносовско-державинских од, радует глаз классицистскими полотнами на мифологические сюжеты, муляжом рыцаря, бронзовым амурчиком, а также многочисленными оленьими рогами. У Мамаевых - антураж посовременнее, с изящными портретными "головками" и внушительного вида зеркалами. Глумов же облагородил свое скромное жилище фотографиями и картинами импрессионистского толка. Когда же декорации меняются, вращающуюся и затемненную сцену затягивает дымком. Не иначе как "дымом отечества".

Впрочем, подобно внешним приметам, образ жизни домовладельцев намертво слит с излюбленной эпохой. Перемен они не желают "вообще". В устоявшемся мирке чувствуют себя как рыбы в воде. "Либералами" или "консерваторами" разве что слывут, сами удивляясь звучным названиям. И от скуки тешат себя занятиями несерьезными. Вот Нил Федосеич Мамаев - Александр Потапов, например, любит квартирки приглядывать. Заходит, осматривается, вальяжно рассаживается и давай языком молоть, перемежая банальности с поучениями, сопровождаемыми поднятием перста указующего. Престарелый Крутицкий - Виктор Коршунов о годах своих и думать не желает - с легкостью управляется с тяжеленными гирями, не прочь тут же выдать зажигательный "танец с саблями", для чего последний атрибут заимствуется у рыцаря. До дамского пола большой охотник - охаживает одновременно и Турусину, и собственную горничную (Анна Жарова). Даром что пьет одно лишь молоко. Чего не скажешь о Турусиной - Элине Быстрицкой. У вдовы-ханжи в часах - хитроумный тайничок с наливками, к которым она то и дело прикладывается со всеми вытекающими отсюда последствиями, как-то: пение романсов и нехитрые пляски. В конце концов язык заплетается окончательно, и дама предпочитает успокоиться на диване.

В общем, корифеям Малого театра позволено "оторваться" и похулиганить всласть. Добавьте сюда уморительную Манефу - Татьяну Панкову с ее вечными прибаутками и тем же желанием сорваться в пляс, несмотря на основательность комплекции. Делают они это с видимым удовольствием, реакция в зале соответственная, несмотря на частично утраченную актерскую "виртуозность". Хотя "жизни человеческого духа" от них никто и не требует, комедиантам же позволительна некоторая грубость формы и содержания. Те, кто помоложе, впрочем, тоже не отстают. Пышнотелая Клеопатра Львовна Мамаева в темпераментном исполнении Ирины Муравьевой порхает по сцене весомой розовой бабочкой, кокетничает напропалую, изо всех сил пытаясь продлить ускользающие любовные забавы. Под стать ей и бравый Городулин - Александр Клюквин, эдакая смесь громогласного солдафона и кем-то высоко поставленного лица.

Ясное дело, что с подобной компанией начинающий "карьерист" Глумов - Александр Вершинин справится без труда. Даже подумаешь, а стоит ли эта игра свеч, а овчинка - выделки, если цель всего этого - оказаться в такой компании? Вершинин, успешно освоивший амплуа циника-подлеца еще в роли Молчалина, уверенно в эту игру вписывается, ее же и провоцируя. Без труда выдает каскад комедиантских построений - от праведного гнева до льстивого подобострастия. Лебезит и покрикивает, падает на колени и прохаживается колесом, врет и исповедуется. А когда в разоблачительном финале спрыгивает в зрительный зал и оттуда декламирует свой последний саркастический монолог, так и хочется его подтолкнуть: бежал бы ты, Егор Дмитрич, отсюда подальше, глядишь, и уцелел бы душевно и физически. Впрочем, подобный финал Островским не предусмотрен.

ТЕАТР

• Островский "с выходом"
  "На всякого мудреца довольно простоты" в Малом
• Мужские истории
  И снова молодая режиссура
• Комедии в Комедiи
  Нижегородцы в Москве
• Праздник непослушания
  Новый L'a театр и другие тру-ля-ля

ЗАНАВЕС

• Московские театры открывают сезон

ЗАМЕТКИ НЕТЕАТРАЛА

• Суд де Сада