Владимирские проселки - за Свислочь, за Ла-Манш, за Атлантику

ТЕАТР

Лев АННИНСКИЙ

Начнем издалека. То есть со спектакля, место действия которого отделено от нас Атлантикой.

Нормальная американка, вырастившая своих детей в полном соответствии с требованиями хорошего тона, вернувшись с работы домой, обнаруживает в доме собаку. Это еще ничего, но дальше - больше. Выясняется, что ее муж, притащивший в дом бездомную псину, в сущности, готов эту псину поместить в своей душе на место благоверной. То есть жена задвигается на второй план. А на первом плане оказывается четвероногое существо, которое артистка Наталья Левина награждает таким обаянием, что ваше сердце должно растаять.

Оно и тает. Но разум бдит. Ибо проблема не исчерпывается радостным лаем. Хочется еще и понять: откуда такая нужда в четвероногом друге и почему требуется восполнять жизнь до относительной естественности при помощи лая, вязки и помета.

Это ведь не ситуация нужды, при которой без пса не поохотишься. Такое мы бы еще поняли. Это ситуация избыточного благополучия. Американская мечта! Жужжат стрекозы, цветут мимозы, и по мере реализации мечты хочется чего-то такого... первобытного. У них это по-ученому называется "биомания". У нас такое слово не в ходу. У нас это называется так: животину надо пожалеть. У нас все строится на милосердии, на милости к слабым. Но действие-то происходит в Америке, и пьеса американская, а там все строится не на милости к слабым, а на победоносности сильных. Получается, что у нас это доброта по перечислению, а у них психотерапия по смежности. У нас восполнение, у них переполнение. Хотя и там, и тут собака.

Так что у них появление собаки не вызывает вопросов. Разве что какая-нибудь гостья, к которой собака полезет с нежностями, заорет от неожиданности: "Брысь!" Или психиатр (без которого, как известно, отношения в американской семье не регулируются) гавкнет на главу семьи, чтобы тот получше осознал, с чего это на него напала такая сублимация.

Пьесу об этой собачьей самоидентификации написал Алберт Рамсделл Гарни-младший, "самый многообещающий американский драматург 70-х годов", чья "Сильвия" (по имени собаки) поставлена Алексеем Бурковым на Малой сцене Владимирского академического драматического театра имени А.В.Луначарского, но вскоре перенесена на Большую сцену по причине напора растроганной публики.

Я нашу публику понимаю. Она воспринимает всю эту историю чисто по-русски, то есть метафорически - как урок чистого человеколюбия. И собака для нее - чисто человек. И то, что в финале спектакля стараниями психиатра, а более всего - самообладанием и самоотверженностью жены одержимого собаколюбием героя воцаряется мир, и псина доживает свои годы в любви и ухоженности, - наша публика воспринимает как торжество справедливости. И любит всех: и Михаила Асафова в роли мужа-собакомана, и Александра Швачунова во всех его эпизодических ролях от психиатра до гостьи, кричащей "Брысь!", и конечно, Наталью Левину, на четвероногой героине которой все это замыкается...

Однако есть ведь и еще одна душа, на которую падает в этой истории основная тяжесть. Хотя ее и задвигают на второй план. Я имею в виду полуразлюбленную жену. Ту самую, которая преподает студентам Шекспира. Она-то соображает, что дело не в отдельно взятом семействе и не в отдельно взятой собаке. Дело - в общем состоянии мира, которое не излечить человеколюбием по аналогии. И если у мира слегка вывихнуты мозги, то - шекспировский вопрос: кто их вправит? И как? Встать на четвереньки?

Есть, конечно, варианты поближе. Но и похлеще.

Поближе - это не за Атлантикой, а за Ла-Маншем. В доброй старой Англии. На сей раз не жена, а муж уходит на службу. И, уходя, спрашивает жену - с такой непробива-аемой скукой в голосе: "Твой любо-овник сегодня придет?" И она отвечает - в таком же издевательски-невозмутимом тоне: "У-гу..."

Знатоки, конечно, сразу определят, какую историю я начинаю излагать на этот раз. Хотя широкому читателю-зрителю она, может быть, еще незнакома: Гарольд Пинтер, давно признанный на Западе в качестве одного из корифеев абсурдистской драматургии, долго оставался у нас в полузапрете - именно как абсурдист. С исчезновением "железного занавеса" тексты его прибились и к нашим берегам: одноактный скетч под названием "Любовник" достиг Клязьмы, - Иван Криворучко поставил его во Владимирском театре, в Гостиной, где он смотрится вполне органично.

На четвереньки здесь встать друг другу отнюдь не предлагают. Предлагают нечто иное. Но не слабее. Итак, он ей - про любовника. Она не отрицает. Говорит: у тебя наверняка тоже есть. И он не отрицает. Говорит: предпочитаю вокзальных проституток.

Почему-то с первых реплик я понимаю, что они друг другу врут. И хорошо, что понимаю. Потому что выяснять, кто с кем спит, - неново, хотя и занимательно. А вот понять, зачем они друг другу накручивают это вранье, - задача нетривиальная.

Наши актеры дают почувствовать истоки драмы: бездетность, одиночество, оторванность от общей жизни. Но и автор думает вовсе не только о том, чтобы повеселить публику. Скетч оборачивается философемой. Речь, в сущности, о том, что такое жизнь.

"Самый загадочный" из британских драматургов XX века хочет сказать, что между враньем и истиной нет никакой разницы. Иначе ску-учно. Александр Швачунов так и произносит это от имени своего героя: жить ску-у-учно, - с такой утонченно-скучающей интонацией, что кажется, будто написавший все это Гарольд Пинтер не сын еврея-портного, выросший в бедном квартале Лондона, а аристократ крови.

Что надо сделать, чтобы разогнать скуку?

Надо неожиданно ворваться к жене среди дня, удрав со службы. Никакого любовника, разумеется, тут нет, но муж ведет себя именно как обезумевший от дикой страсти любовник. А жена? Она дразнит и возбуждает его, как заправская вокзальная шлюха. И семейная пара впадает наконец в эротический кайф, словив секс пополам с насилием.

Настраиваясь на русский сочувственный лад, я думаю: может, хоть так вы зачнете наконец ребенка и перестанете скучать? Но сопрягая эту английскую историю с только что увиденной американской, думаю: а куда вы денете эту свою скуку, когда ребенок вырастет? А не понадобится ли вам в ску-учном благополучии что-нибудь такое... первобытное? Если не на четвереньках, то со взломом, с подлостью, с грехом, пусть даже выдуманным. "Дорога-ая, ты такая классная потаскуха!" - "Доро-го-ой, наконец-то ты ведешь себя, как настоящий мужик!" Мне бы ваши заботы, господин учитель, - думаю я чисто по-русски. К нам бы вас, дорогие! Переводя все это на язык родных осин, воображаю следующую ситуацию. В дверь к женщине стучат: мы, мол, к вам со всей любовью! А она смотрит на дверь и боится открыть, потому что за дверью не муж, вставший на четвереньки, это бы куда ни шло, за дверью черт знает кто, может, маньяк, а может, киллер... И это третья история, в которую на сцене Владимирского театра (на сей раз на Большой сцене) попадает нормальная человеческая душа, в принципе вовсе не настроенная ни врать, ни лаять.

Рассказывает эту историю замечательный белорус Алексей Дударев, которого театральная Россия знает по пьесе "Порог".

Новая его пьеса называется "Люти". Это название следует объяснить. Люти - не имя собственное; в пьесе имен собственных нет, есть только клички, прозвища и позывные. Так вот, Люти - это позывные любви. Можно расшифровать как "люблю тебя". Или еще как-нибудь.

Итак, в дверь к женщине (стареющей и одинокой) стучится некто, обещающий облагодетельствовать ее своей любовью, а она боится его впустить.

На сей раз я чувствую, что эти двое друг другу не врут, они искренни. Но в это мне как раз страшно поверить, потому что в отличие от американской и британской любовных пар, которые, так сказать, с жиру бесятся, этим, нашенским, явно не до жиру, и одиночество их мучительно, и они от этого одиночества готовы броситься друг к другу... да вот только неуходящая российская острастка: а вдруг там за дверью - убийца?

Представьте себе, так и есть: убийца. Который, увидев заказанную ему жертву, решает - не убивать. Потому что влюбляется. С первого взгляда. И всерьез. И - взаимно.

Почему чувство обречено? Дударев охотно объясняет - и вполне в духе нашего времени, и без всякой абсурдизации, а наоборот, с почти арифметической логикой.

Она, то есть Люти, смолоду была так хороша, что отпугивала ухажеров; когда у женщины на лбу написано: без "мерседеса" не подъезжать, то и не подъезжают: наперед ясно: баксов не хватит!

Он (кличка Капитан) - неудачник, у которого как раз "не хватает"; три раза поступал в мореходку, балла недобирал...

То есть все измеряется - в баксах, баллах. Очень современное состояние душ. Пока этот количественный ракурс проговаривается устами Капитана (которого вполне психологично играет Сергей Баринов), - бессмысленность попыток осчастливить друг друга висит в воздухе, хотя и не звучит приговором. Приговор объявляется, когда Алексей Бурков выпускает на сцену "резонера", и тот договаривает все. В фонвизинские времена это был бы какой-нибудь Правдин. В советские времена - парторг. Во времена, когда Дударев рассказывает нам свою историю, это "новый русский".

Я внутренне взорвался от смеха, когда в этой роли вышел на сцену актер Олег Жданов: ослепительный костюм, два шпаера под пиджаком, усмешечка - от сознания безнаказанности. Кликуха авторитета - Вован.

Реальность же, которую объясняет Вован, такова. Он с братвой "пасет" квартиры, в которых проживают одинокие жильцы, и перехватывает жилплощадь, когда те отдают Богу душу. Иногда он поторапливает их, посылая киллера.

Не будем вставать на четвереньки и лаять, не будем изображать вокзальную шлюху. Все проще. Тебя будут любить и, любя, рано или поздно угробят.

Я думаю, зритель легко прорисовывает общую тему всех трех спектаклей Владимирского театра. Чувствует он и сквозной сюжет, и нравственную сверхзадачу, которую имеет в виду Алексей Бурков, художественный руководитель театра и постановщик двух спектаклей из трех. Чувствует зритель и присутствие той "сквозной" героини, которой, как сказали бы наши отцы, можно вручить душу.

Эта героиня - наш ответ на все три вызова: с берегов Потомака, с берегов Темзы и с берегов Свислочи.

Волею репертуарной судьбы во всех трех спектаклях эти главные роли играет одна актриса - Галина Халецкая.

Иногда ее героиню заставляют сплясать канкан, иногда - поучаствовать во всеобщем особачивании, иногда говорят, что хотели угробить, но передумали. Иногда стараются заслонить, иногда спровоцировать, иногда запугать. И в этой "сквозной" ситуации, полной собачьей радости и человеческого вранья, в этом мире, вставшем на голову, чтобы вывернулись все карманы, - надо умудриться сохранить достоинство.

Зрительский мой поклон артистке, удержавшей тонкость души и пронесшей человеческое достоинство сквозь такие крутосовременные сюжеты!

За обочиной любого автобана есть свой проселок.

ТЕАТР

• Владимирские проселки - за Свислочь, за Ла-Манш, за Атлантику

МУЗЫКА

• Сказка - рай для фантазеров
  "Принц и нищий" в Новосибирском академическом театре оперы и балета

КНИГИ

• "Бесстыжие" частушки Сергея Есенина

ФЕСТИВАЛИ

• Не так страшен рынок, как его играют
  В Оренбурге прошел третий "Гостиный двор"

МУЗЕЙ

• Суп по рецепту бабушки из железного века