ЛЕОНИД ХЕЙФЕЦ: "Мы из одной грибницы"

Беседу вела Наталия КАМИНСКАЯ
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Л.Хейфец

Режиссер Леонид ХЕЙФЕЦ, только что отметивший свое 70-летие, стремительно вошел в театральную жизнь в 60-е годы. Его судьба при всей своей отдельности носит черты поколения - мощной режиссерской когорты, возросшей под недремлющим контролем советского режима и вопреки ему создавшей крупное и значительное искусство. Выпускник ГИТИСа, ученик А.Д.Попова и М.О.Кнебель, Л.Хейфец дважды (63 - 70-й и 88 - 94-й годы в качестве главного режиссера) работал в Центральном театре Российской Армии, с 1971 по 1986-й год - в Малом театре, ныне - в Театре им.Вл.Маяковского. Он поставил немало спектаклей, о которых размышляла и спорила театральная Москва: "Смерть Иоанна Грозного", "Часовщик и курица", "Дядя Ваня", "Перед заходом солнца", "Летние прогулки", "Король Лир", "Вишневый сад", "Павел I". Ныне работает в Академическом театре им. Вл.Маяковского. Л.Хейфец - один из ведущих театральных педагогов страны, заведует кафедрой режиссуры в Училище им. Б.Щукина и ведет режиссерско-актерскую мастерскую в РАТИ. Среди его учеников - такие известные ныне имена, как О.Субботина, Н.Чусова, Ж.Монтвилайте, А.Крикливый, П.Деревянко, В.Толстоганова, Н.Мотева...

Как и у большинства режиссеров его поколения, творческий путь Леонида Ефимовича отмечен периодическими актами насилия со стороны советского управленческого аппарата. Тем, кого он учит сегодня, эти "атрибуты" театральной профессии кажутся, наверное, такими же далекими, как коллективизация или Первая мировая война. Об этом и о том, что все же объединяет людей театра во все времена, мы беседовали с режиссером накануне его юбилея.

- У людей моего поколения много общего. Но у каждого, тем не менее, своя судьба, свои взаимоотношения с миром. Я не говорю, хорошо это или плохо, просто так сложилось. Я много занимался классикой, это была реакция на время. Когда в 70-м году меня выдавили из ЦТСА, одна ответственная дама в МК партии сказала: "Хейфецу надо ехать в провинцию, ставить там советские спектакли, чтобы доказать свое право работать в Москве". Я счастлив, что ставил Толстого, Чехова, Шекспира, Шиллера, Сухово-Кобылина, Горького, Гауптмана, Мережковского, старался честно осмыслить классику.

    

- Но с классикой в те годы отношения сложились у многих ваших коллег. В чем же отличие вашей судьбы?

- Пожалуй, в том, что мои спектакли, как правило, очень долго шли. "Грозный" вообще продержался около 25 лет. И "Павел I" шел бы долго, да Борисова не стало, а Золотухина театр не удержал. Жаль. Я, в прошлом инженер, знаю, что без фундамента дом не построить. Рою фундамент на совесть, как крот. Знаете, чем горжусь? Туда, где я однажды поставил спектакль, меня зовут еще и еще. Это странно, ведь театр - такое дело, что без обид и недовольных не бывает. И тем не менее: в Стамбуле - 4 спектакля, в Варшаве - 2. Да и у нас - зовут и помнят. Это важно. Хотя сегодня я практически один из своего поколения не руковожу театром.

Помню, как после скандала в Театре Армии, где я был главным режиссером (в 1994 году в ЦТРА произошли разборки криминального характера, невольной жертвой которых стал и Л.Хейфец. - Прим. Н.К. ), мне позвонил один очень хороший и очень известный режиссер и сказал: "Леня, не уходи из театра. В третий раз ты на гору не взберешься". Понимаете, у моих сверстников такая логика мышления. Мы привыкли к сопротивлению. А первый раз я "взобрался на гору" в середине 60-х, в том же Театре Армии, где ставил "Часовщика и курицу", "Дядю Ваню", "Смерть Иоанна Грозного". Затем, через много лет, на этой же сцене появился "Павел I". В 60-е я был, видимо, слишком молод для такого успеха. Помню, на триумфальном банкете по случаю "Грозного" великая Добржанская взяла меня за руку и спрашивает: "Сколько вам лет?" Я говорю: "Тридцать два." Она: "Откуда же вы так хорошо знаете Россию? Вы же родом из Минска. - И добавила: - Знаете, вам будет трудно." "Почему, Любовь Ивановна?" - спросил я. "Вы очень рано начали". Она имела в виду ранний успех.

    

- Но по нынешним меркам 32 года - это вовсе не рано.

- А тогда не было таких мерок. Однако триумф был такой, что потом всю жизнь надо было его подтверждать. Спросят - а в 42 года у тебя что? А в 52?

    

- Но таков удел любого человека искусства - всю жизнь подтверждать уровень и репутацию.

- Конечно. И выход по большому счету один: трудиться, заниматься своим делом, ни на что не отвлекаясь. Это довольно трудно, в особенности тогда, когда в силу вступают не творческие законы, а соображения цензуры и политики. Моя судьба совершила зигзаг: в 70-м году я был изгнан по идейным соображениям из Театра Армии, а 18 лет спустя собранием коллектива этого же театра единогласно призван, причем в качестве главного режиссера. Моя мама спрашивала меня тогда: "Леня, зачем ты идешь?" Я отвечал: "Мама, надо же когда-то побыть и главным". А Олег Ефремов (я тогда работал во МХАТе) сказал: "Кто-то же должен". Мне тогда было 53 года.

    

- Вы пережили несколько уходов из театра. Что оставил в вас этот трагический опыт?

- Главное - это поступки товарищей по цеху. Это давало и дает силы жить. Помню тайное собрание у Завадского, когда Эфроса убрали из Ленкома. Я был в тот вечер у Завадского и на всю жизнь запомнил сидевших там людей. Помню, что поддержал одну крайнюю позицию, высказанную Ю.Любимовым. Он меня потом как-то обнял за это при встрече. Вот и самого меня не раз выручали. После первого ухода из ЦТСА пять театров позвали к себе работать. Завадский прислал пьесу, Гончаров пригласил домой на ужин. Разве такое забудешь? Впрочем, ни одному из пяти театров московские власти не разрешили меня принять. Только Малый театр смог преодолеть запрет, так как подчинялся не Москве, а министру Фурцевой. На самом деле никаких изобличающих меня документов не было, действовало "позвоночное право", которое, к великой печали, живет и поныне.

А вот спустя годы, в том самом 94-м, в связи с тем же Театром Армии я узнал о нашей среде нечто новое. Уже не было давления властей, свобода... Незадолго до моего ухода справлялось в театре мое 60-летие. Не было ни одного коллеги, кто бы, выступая, не сказал: если что, приходи к нам. Два месяца спустя это "что" произошло, я остался без театра. Но реальные предложения последовали совсем от других людей. Позвонил молодой Иосиф Райхельгауз: "Есть пьеса. Можете репетировать?" Второй звонок был от Павла Хомского и тоже с конкретным предложением. Такие минуты запоминаются на всю жизнь.

    

- А вам приходилось кому-то протягивать руку помощи?

- Неожиданный вопрос... Про себя говорить неловко, но в свое время я всячески старался помочь Мише Буткевичу, и он ставил в ЦТСА. Не знаю, помнит ли Миша Левитин, как после попытки постановки в Театре на Таганке он остался без работы и я предложил ему спектакль в Театре Армии.

    

- Все, что вы рассказали, вашим нынешним выпускникам, наверное, кажется экзотикой и преданиями старины. У них нет проблем с возрастом, с цензурой, даже с должностями главных режиссеров: сами не очень-то хотят этой жуткой ответственности и этих скромных зарплат.

- Ситуация входа молодого человека в профессию не просто изменилась. Она изменилась кардинально! Когда выпускались мы, получить дипломную постановку в Москве было практически невозможно. За мои 5 лет пребывания в ГИТИСе таких случаев было два. Поставил в Москве спектакль Михаил Буткевич, особая личность в нашем театре. А еще Феликс Берман и Петр Фоменко - причем им доверили одну постановку на двоих. И весь институт ходил на них смотреть, как на небожителей. Я по окончании ГИТИСа был приглашен на работу в Театр им. К.С.Станиславского. Так в связи с этим был вызван в кабинет самого начальника управления театров г. Москвы. А сегодня мне звонит моя бывшая ученица. Спрашиваю: как дела? "Семь проектов!" Вот так.

    

- Это, по-вашему, хорошо или плохо?

- Хорошо. Но есть издержки. Идет расцвет графоманства. Графоман может однажды удачно попасть в точку и сорвать успех. Но уровень нашей профессии предполагает, что надо смотреть третью, пятую постановку - и не торопиться с выводами. А мы торопимся превознести или ниспровергнуть. Сейчас такая острая конкурентная борьба и такой пестрый "рынок"... У нас было яснее, был какой-то упорядоченный уровень, с одной стороны советский, с другой - достойный и честный. А еще - мы опирались на авторитеты. Делали свое. Но опирались.

    

- А нынешние молодые не опираются?

- Они даже отталкиваются! Они, конечно, берут то, что им надо, но все остальное отшвыривают. Я смотрю на свою семнадцатилетнюю дочь и ее подружек - прелестные существа, испытывают те же чувства, что и все люди на земле. И вместе с тем все, что накоплено нашим поколением, для них - просто фон, как автомобильный поток. Они родились, а машины уже ехали.

    

- Есть ли тут социальная подоплека? Те, о ком вы говорите, уже в школе не ощущали никакого идеологического прессинга.

- Безусловно. Мы ведь еще до сих пор озираемся на авторитеты. А они - нет. Мы слушали лекции Алексея Дмитриевича Попова и записывали: "Здесь А.Д. вздохнул". А сейчас в ГИТИСе отменены даже режиссерские дневники.

    

- Может, в них нечего записывать, мыслей мало?

- Ничего подобного! Просто у ребят нет на это времени. Они не видят в этом практического смысла. Смысл в другом: надо успеть! Жизнь, как фейерверк: петарды, взрывы огня - то там, то здесь. И надо успеть вскочить в эту короткую ситуацию возможностей. Сейчас совсем другая степень интенсивности. Но пройдет время, и фейерверк обязательно сменится чем-то длительным и основательным.

    

- Как же вы находите с учениками общий язык?

- Это лучше спросить у учеников. Мне с ними не бывает скучно. Надеюсь, что и им со мной. У нас в РАТИ очень мощная и интересная кафедра режиссуры. Надо отдать должное ее основателю А.Гончарову - он был выдающимся ее руководителем, поразительно цельным и верным идеалам театра. Он создал на кафедре атмосферу взаимоуважения, честности, открытого диалога. После его ухода по нашим настояниям кафедру возглавил Петр Фоменко - художник высочайшего уровня и авторитета. Пользуясь случаем, хочу через газету отдельно представить свою режиссерско-актерскую мастерскую, набор в которую - в этом году. Прелесть ее заключается в том, что в ней все - из первых рук наших педагогов. Я учился у Попова и Кнебель. Ушел Попов, осталась Кнебель. Ушла Кнебель, остался я. Уйду я, придет мой ученик. Для меня принципиально, что мы - из одной грибницы. Со мной работают замечательные мастера: Наталья Зверева, Олег Кудряшов (оба - наследники Кнебель по прямой), Михаил Али-Хусейн (ученик Кнебель), наши ученики Борис Рабей и Анна Трифонова. Я хочу сказать молодым людям: мастеров много, и они замечательные. Но сегодня набираем мы, и я говорю: приходите, мы отнесемся к вам с максимальным вниманием и доброжелательностью.

    

- Давящая отеческая забота?

- Наоборот, внимание к их интересам. Я обожаю, когда меня переубеждают. Я и с актерами так работаю - как спорщик, спарринг-партнер.

    

- Какой тип театра вы любите?

- Это очень просто. Я отдаю должное многим типам театра. Но сердце мое отдано вот чему. Помните, как в "Отелло" Някрошюса мавр, убив жену, садится на какую-то приступочку и недопустимо долго с точки зрения законов сцены ничего не делает. Молчит. Он не знает, как жить дальше! Он эту женщину любил! Это - великая пауза тишины и боли. Это триумф закопанного вашим братом критиком психологического театра.

    

- Почему закопанного?

- Потому что вам кажется, что все началось только вчера, а позавчера не было вообще. Я люблю, когда артист на сцене ничего не пропускает из того, что происходит с его героем и с его партнерами. Люблю подробности, мучаю ими актеров, и один даже назвал меня за это фашистом. А сам десять минут вел диалог с любимой женщиной и даже не заметил, что она все эти десять минут плакала.

    

- В пьесе, которую вы сейчас репетируете в Театре им. Вл. Маяковского, будут подробности?

- Надеюсь. Это пьеса Артура Миллера "Спуск по трассе Маунт-Морган". Написана в 91-м году, переведена в 1997-м. У нас она пока никого не заинтересовала. Наверное, оттого, что не обещает театру быстрого притока денег. Как мне кажется, в ней есть продолжение темы миллеровской пьесы "После грехопадения". Она - об искуплении грехов, о попытке оправдаться. О том, что наши представления о самих себе не всегда верны. О том, что нельзя торопиться с выводами.

ТЕАТР

• ЛЕОНИД ХЕЙФЕЦ: "Мы из одной грибницы"
• Обезбоживание организма
  Виктор Шамиров под крышей Театра имени Моссовета
• Тени забытых комплексов
  "Копенгаген" Майкла Фрейна. Теперь в БДТ
• Не Глинка
  "Forever" в РАМТе

ПРЕМИЯ

• Нашествие дебютантов