Странные люди в ожидании смерти
"Тристан и Изольда": Марталер в Байройте
Михаил МУГИНШТЕЙН
Байройт
 |
| Сцена из спектакля |
Герои Кристофа Марталера - люди странные, с тихой интонацией ("Катя Кабанова" Яначека, "Свадьба Фигаро" в Зальцбурге). Они не выносят былин-легенд, но предпочитают анекдоты: ирония хранит подлинность. Тем более в угасающем свете жизни "Тристана", когда отчетливо проступают неповторимость и беззащитность внутреннего "я". Анекдот смеется над фальшью действительности и скрывает тоску по истинному. Отсюда ожидание смерти, где только и возможна суть - слияние душ без слов, жестов и поз. Их "выразительность" в ожидании смерти иронична, как и сама пограничная ситуация: пронизанность смертью несовместима с текучкой жизни. Смерть как существование при живущем теле (Ницше) кому-то кажется трагедией, Марталеру и Анне Фиброк (сценограф - соавтор многих удач Марталера, Вилера и Морабито) - анекдотом. Однако странность, ненормальность героев несут и "божественную иронию" романтиков, "великолепнейшее средство скрыть и изгнать безумие" (Гофман). Внутреннее бытие отрицает безумие жизни - реальность, смеется над ней. Естественно, в современных формах. Не понимая Тристана, Изольда (классная работа Нины Стемме) мимоходом, небрежно опрокидывает стулья огромной каюты-салона, а Тристан с Курвеналом ретранслируют ее поведение в своих заморочках - упражнениях сигнальщиков на корабле. Сближение и открытость редки. Понимая неизбежность смерти в сцене с напитком, Тристан (рефлексирующий Роберт Дин Смит) хочет прикоснуться к лицу Изольды. Прибавим сюда "нормальную" встречу с объятиями во 2-м акте. Почти все. Куда чаще условность и замкнутость. Даже в ночной любовной сцене (прямо по Вагнеру: Изольда на скамейке, на ее коленях голова Тристана) женщина обнимает любимого, не снимая перчаток (этот символ возникает в конце 1-го акта - после напитка герои должны расстаться).
 |
| Сцена из спектакля |
Виртуозный по решению финал 2-го акта (ювелирная композиция из шести человек: вместе с застигнутой парой - ритуально закрытый король Марк, озадаченная Брангена, аскет под видом егеря Мелот и бросающийся головой в стену Курвенал) акцентирует всеобщее отчуждение. С блаженной улыбкой Изольда указывает на потолок с гаснущими лампами: в этом мире все одиноки и потерянны. Горькая ирония. В 3-м акте умирающий Тристан на подиуме с перилами, вокруг которых нелепо мечется Курвенал (ветеран прежних битв - движения бойца карате - не в силах даже дотронуться до предателя Мелота). Ничего не меняет и приход Изольды - ограждение подиума непреодолимо для нее внутренне. Рухнувший перед ним Тристан умирает не на руках любимой, как у Вагнера, а в одиночку. Но слияние в смерти - сильный финал - будет, когда Изольда ляжет на место Тристана в постель и накроется с головой. Ирония разрешается слезами со-чувствия: они наконец вместе. Но какие странные, тонко настроенные (или расстроенные) люди на границе рассудка в ожидании смерти. Какой причудливый спектакль об одиночестве, даже "со всем, что любит" (Новалис, эпиграф из разъяснений постановщиков). Какие иронические знаки человечности, скрывающие значение. Ладно бы это был любимый Марталером странный, нервный, с легким дыханием (и потому такой современный) Чехов. Но это навязчивый гигант Вагнер с романтическим мифом о слиянии любви и смерти. Неужели и здесь, как у Чехова, все сегодня чуточку нервны? Проблема адаптации оригинала остается - сопротивляется партитура. Особенно в безличностной трактовке дирижера - дебютанта Байройта, японца Эйджи Оуэ. Можно гадать о желанном контрапункте любви между изломанной в иронии сценой и волшебной музыкой - кульминацией романтизма. Но сцена осталась тоже одна, не считая вопроса: что же все-таки означает смерть? У романтиков это "жизнь после смерти, жизнь усиливается посредством смерти" (Новалис). У Марталера, похоже, нет. Противоречивость - послевкусие спектакля, сделанного большими художниками. Волна современного тристанизма накатилась на Европу с разными последствиями сценических решений: Штутгарт (Люк Персеваль), Ганновер (Йоахим Шлёмер), Париж (Селларс - Виола), Петербург (Дмитрий Черняков). Байройтская постановка - финал сезона "Тристанов", кульминация была в Париже.
Из других новостей Байройта. Прошлогодний "Парсифаль", потеряв оттенок скандальной акции, резко сдал (особенно скучным выглядел 2-й акт, где не вдохновляло даже музицирование Пьера Булеза). Но Зеленый холм Байройта не теряет имидж. Мир в нетерпении ждет премьеру "Кольца нибелунга" (2006).
