Трамвай "Желание" и трамвай "Возможности"

Пьеса Теннесси Уильямса в МТЮЗе и Театре им. Моссовета

ТЕАТР

Наталия КАМИНСКАЯ
Ирина АЛПАТОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ
и Екатерины ЦВЕТКОВОЙ

Сцена из спектакля "Трамвай "Желание" в МТЮЗе

Одна из лучших пьес XX века и едва ли не самая стройная и пронзительная у Теннесси Уильямса - "Трамвай "Желание" - почему-то на долгое время отошла в тень театральных интересов. А нынче, опять же отчего-то, дважды поставлена в Москве. Хотя, зачем этот "Трамвай" понадобился режиссеру Генриетте Яновской, понять можно. Если кто и забыл уже о материях растоптанной жизни, об участи "белых ворон" на полях житейской брани, то только не Яновская.

Тема "Трамвая "Желание" - из разряда тех вопросов, на которые противно отвечать одним-двумя предложениями, потому что в этой пьесе - целый космос тем, хотя, разумеется, и тесно взаимосвязанных. В спектакле МТЮЗа, к примеру, звучит слово "пидор", кажется, впервые в отечественной истории постановок пьесы. Сексуальная ориентация первого мужа Бланш, ставшая причиной душевного слома героини, вполне могла бы явиться темой "современного спектакля", но у Яновской - не стала, хотя и заявлена, и прорастает в комплексах Бланш, и многое объясняет в ее судьбе. Какая сила притягивает сестру Бланш Стеллу к животному Стенли Ковальскому - также в спектакле совершенно ясно. Но чувство Стеллы, замешенное на мощном физическом влечении, можно назвать любовью. Последнее, в отличие от первой "темы", днем с огнем не отыщешь на наших сценах - это вообще играть разучились. Чеховские мотивы у Уильямса кто только не отмечал, вот и Бланш в спектакле МТЮЗа говорит про "маму в белом платье", что легко читается пародией на Раневскую и без чего вполне можно было бы обойтись. Но дело в другом. В том, что "груба жизнь" - это, конечно, правильно, однако "жизнь зверски непроста и убийственно несправедлива" - будет куда точнее и объемнее. Только сыграть про это куда сложнее.

Сцена из спектакля "В пространстве Теннесси У." в Театре Моссовета

Место действия Яновская переносит из Нью-Орлеана в некий китайский квартал, возможно, Нью-Йорка. Время растянуто и точно не определимо. Допотопный радиоприемник, к примеру, - из эпохи оригинала, как и платьица сестер, воздушные, с узкой талией и пышной юбкой (привет от фильма Э.Казана 50-х годов). А мотоцикл Стенли, одежда мужчин или джинсовый комбинезон Стеллы близки к дате премьеры. Китайская атрибутика тоже близка сегодняшнему времени с его востокоманией. Но это - так, по ходу размышлений, потому что "чайна-таун" здесь играет куда более существенную роль. В черно-красной расцветке двухэтажного жилья, в скученности предметов, где китайское, аляповатое, перемешано с "космополитическими" тазами, табуретами и нездешним розово-белым нутром чемоданов Бланш (художник Сергей Бархин), много чего содержится. Тут и пряный запах злачного места, и привкус бедности, и блеск дешевки, и алчные цвета плоти, и аура чужеродного мира. По сцене ходят стайки весело щебечущих монголоидов (корейская студия Щепкинского училища). Это - мир их компактного проживания, в котором к героям пьесы нет вражды, но нет и сочувствия и понимания. Бланш привозит с собой в футлярчике домик с колоннами, макет утраченного сестрами родового имения "Мечта". В этой "Мечте", как в музыкальной шкатулке, крутятся хрупкие бумажные фигурки. Потом они займутся пламенем и, быстро почернев, превратятся в пепел, оставляя в зале легкий запах гари. Зато мотоцикл Стенли, однажды совершивший круг по сцене, отравит зал мощными бензиновыми выхлопами.

В спектакле Яновской - целая россыпь снайперски точных деталей, мгновенных смысловых и эмоциональных стоп-кадров. Вот Стенли влетает в комнату, с размаху натыкается на выбегающую из душа Бланш, и оба падают на постель. Вот влюбленный в Бланш Митч проделывает перед любимой женщиной каскад нелепейших клоунских манипуляций и тут же впадает в робость, костенеет, несет всяческую чепуху. Вот Стенли, слушая рассказ Стеллы о злоключениях сестры, непрерывно что-то пожирает со стола, а в момент, когда упоминается сексуальная ориентация мужа Бланш, морщится от животной брезгливости, будто собирается раздавить насекомое. Вот Бланш втолковывает сестре, что Ковальский - скотина, а та, вытянув на полу смуглые точеные ноги, прижимает к уху музыкальную игрушку. А еще есть нелепый, ядовито-розовый абажур, напоминающий одновременно и убранство детской комнаты, и красный фонарь. Есть кукольное подвенечное платье Бланш, смятое мощными коленками Стенли. Есть рассыпанные по полу бобы, хрустящие под безжалостными ступнями санитарки психбольницы.

Сколько бы мы ни рассуждали о так называемой "женской" режиссуре, но на самом деле суть этой профессии - не пол, а характер. Сколько бы ни тасовали эпитеты "современный" - "несовременный", а в результате получается "кому что по вкусу". Сама Генриетта Яновская в одной из телепередач заметила, что вообще не понимает, как поставленное сегодня и сейчас может быть несовременным. По мне, так - может. Но только в том случае, если человек глух и слеп к окружающему его миру и плохо владеет профессией.

"Трамвай "Желание" МТЮЗа - спектакль, как всегда у Яновской, изобличающий жесткую режиссерскую волю. Такое умение прочесть каждый эпизод, каждый нюанс сложной, многоголосной пьесы теперь действительно редко встретишь. Не приглушить социальных мотивов, но и не постесняться мотивов фрейдистских, заставить все это слиться в полифонию почти что трагедийного звучания, оставить за каждым героем свою правду и при этом наполнить действие искренней страстью - все это требует, прямо скажем, недюжинных возможностей, а не только желаний. Все это - результат не пола, но характера, и дарования, и школы, и давно заслуженного права на собственный почерк и собственную тему.

К слову, отыскать ныне в молодой мужской актерской братии экземпляр на роль Стенли Ковальского - задача почти для камикадзе. Если бы Эдуард Трухменев меньше кричал и суетился, его очевидное мужское начало в этой роли только бы выиграло. Но по большому счету Стенли он сыграл - притом не столько выраженной мускулатурой, сколько нутром и психологией, что само по себе - феномен. Очень хороша Стелла Елены Лядовой, сыгравшей целую историю на тему адаптации аристократического происхождения к иной жизни и к всепоглощающей страсти. Деликатно и трогательно играет Митча Игорь Балалаев. Но главное, конечно, Бланш, в роли которой выступила прима телесериалов Ольга Понизова. Есть такие роли с харизмой, с едва уловимой, хрупкой аномалией, которая важнее физической красоты, - для них найти актрису почти невозможно. Как почти никому не дано стать Настасьей Филипповной, так и не получается убедить в роли Бланш. Ольга Понизова, миниатюрная, с кукольным личиком и зажатой, нервной пластикой, с буйными кудряшками и бледной кожей, внешне отсылает нас к кинематографу 50-х годов. Актриса играет на преодоление. Ломает собственный голос, делает его сломанным и хрипловатым. В этом есть нарочитость, как и во всем облике героини, которая производит впечатление не столько хрупкости, сколько театральной детскости. Актриса играет и физическое влечение, и капризную непредсказуемость, и психический сдвиг. То, что предложила ей режиссер, объемно и многозначно, но ее собственная природа справляется с этим трудно. Однако целое выстроено так, что и этот ломкий голосок звучит в нем пронзительно.

Трамваев, между прочим, на городских улицах становится все меньше, и они сами, подобно пьесе Теннесси Уильямса, - уже почти классика. Но спектакль, где бы так сильно пульсировала жизнь и так беспощадно рушились бы ее вечные желания, - тем более.

* * *

В последнее время режиссер Юрий Еремин предпочитает не просто ставить пьесы, а конструировать на сцене некое новое "пространство", синтезирующее различные национальные, географические и временные приметы. Стоит хотя бы вспомнить его "Даму с камелиями" в Современнике, разыгранную в японской эстетике. Свой новый спектакль по знаменитой пьесе Уильямса "Трамвай "Желание", воплощенный в Театре имени Моссовета, он так и называет "В пространстве Теннесси У.".

Искомая территория привиделась режиссеру в слиянии вышеназванной пьесы и романа японского писателя С.Ямамото "Город без времен года". Правда, кажется, более всего Юрия Еремина грело последнее название - своей символичностью. На моссоветовской сцене выстроен крохотный фрагмент именно такого города - серого, безликого, отторгающего яркость красок осени или весны (сценография Марии Рыбасовой). Его главная примета - заброшенное рельсовое кольцо для трамвая, который давным-давно сдан в металлолом. Остался лишь сумасшедший вагоновожатый Року (Александр Леньков), позаимствованный у Ямамото и каждый день упрямо выходящий "в рейс", предварительно подрисовав рельсы краской. Вероятно, подобный синтез показался режиссеру весомым и интересным. С позиции же зрителя, наверное, можно было бы обойтись и без него, если бы для персонажей Уильямса нашлись психологические краски.

Вообще же пьеса разыграна здесь словно бы не всерьез, но видится сквозь какую-то туманную дымку, отражается в зеркале странного режиссерского восприятия. В принципе это, конечно, в порядке вещей, только вот режиссер на сей раз почему-то не слишком впечатлился переживаниями персонажей, но отнесся к ним с иронией, если не с сарказмом.

Люди, вынужденные влачить свое скучное существование в этом затерянном городе-зоне, вряд ли вызовут сочувствие. Уж слишком они неинтересны, приземленны, мелки и несимпатичны. Стенли (Валерий Яременко) хоть и обладает превосходно накачанным торсом, но не уводит своего героя от ипостаси неотесанного мужлана и хама. Такой, право же, способен вызвать эротические настроения разве что у себе подобной неотесанной подруги. То, что его жена Стелла (Екатерина Гусева) имеет некоторое отношение к вырождающейся аристократии, кажется бредом. Бесформенная беременная деваха в безвкусном платьице вполне могла произрасти именно на этой, ничем не удобренной почве. Во всяком случае, два "сапога" отлично складываются в пару.

А вот Бланш (Евгения Крюкова) в этой версии, видимо, давно не дружит с головой - исключительно по причине женской неудовлетворенности. Да, конечно, эта ниточка тянется из уильямсовской пьесы, но там в метаниях Бланш все же была задействована ранимая женская душа. Здесь же - одна голая физиология. Бланш Крюковой - чистой воды эротоманка, то исполняющая стриптиз перед открытым окном, за которым режутся в карты мужланы-аборигены, то с любопытством разглядывающая мужское достоинство Стенли, приподняв одеяло. Она то и дело меняет изысканные туалеты, с придыханием декламирует, сопровождая все это манерно-изломаными жестами и позами.

"Психиатрический" финал здесь кажется вполне закономерным и даже благим делом для этой дамочки. Мог быть, наверное, и другой вариант развития событий - привлечение полиции нравов. Что, впрочем, не слишком меняет сути. Непонятно другое - зачем браться за произведение с мировой известностью, имеющее десятки кино- и театральных воплощений, если оно тебя изнутри никак не задевает? Зачем превращать живых людей в грубовато сделанные марионетки? Если это кажется режиссеру чем-то новым и свежим, то с ним согласиться трудно. Все-таки на сцене, если это, конечно, не Театр Образцова, хочется видеть людей, а не кукол.

ТЕАТР

• Трамвай "Желание" и трамвай "Возможности"
  Пьеса Теннесси Уильямса в МТЮЗе и Театре им. Моссовета

МУЗЫКА

• Альтернативная культура жива
  В Москве завершился II Международный фестиваль "Длинные руки"

ВЫСТАВКА

• Царскосельские уроки
  К юбилею пушкинского Лицея музеи готовятся загодя

КИНО

• Счастье палиндрома
  Первый "ИндиВид" прошел успешно
• ТОДД СОЛОНДЗ: "Меня называют циником"