Нормы бытия и правила орфографии

Новая драма как она есть

Нина АГИШЕВА
Фото Михаила ГУТЕРМАНА

Сцена из спектакля "Бытие №2"

Театру очень хочется перемен. И он привычно глядит в сторону новых авторов. Нас так учили: Художественный - Чехов, Современник - Розов, Васильев - Славкин. Без вторых нет первых. А что теперь? "Песни ХХ века" безнадежно устарели. Песни XXI ищут везде: на семинарах в Любимовке и в Интернете, на фестивалях новой драмы и в маргинальных сборниках типа "Девять революционных пьес. Путин.doc". То, что удается найти, мало кому нравится, но другого ничего нет.

Спектакли последнего, четвертого уже Фестиваля современной пьесы "Новая драма" в большинстве своем вызвали неприятие критики и почти апокалиптические настроения. Масла в огонь подлили сами организаторы, заявив в фестивальном буклете, что они "молодые графоманы, презирающие все известные правила мировой драматургии, орфографии и здравого смысла". Явно себе польстили, но и в этом несерьезном утверждении многие увидели почему-то агрессию и чуть ли не начало крестового похода на священный театр Шекспира и Чехова. Смешно: и великим ничего не грозит, и молодые авторы скорее похожи на подростков, которые дерзят от неуверенности в себе. Они по-другому, чем родители, воспринимают мир, им не просто некомфортно - невыносимо тяжело в нем жить, они и сами себе кажутся гадкими утятами, - но упрямо пишут так, как слышат. Хотя бы за эту стойкость, за нежелание идти строем и петь хором они заслуживают доброго и внимательного отношения.

Вырастут ли цветы из этого сора?

Нецензурная брань, рваные джинсы и истерическая манера игры - вот на первый взгляд главные атрибуты современной постановки новой пьесы. Однако все не так просто - достаточно вглядеться в два спектакля, поставленные ученицами Камы Гинкаса. Сам он, кстати, в последнее время не то что новых - и старых пьес не ставит, сосредоточившись на прозе, а своим студентам на выпускном курсе дал задание: "Актуальная драматургия". Гинкас в одном из интервью сказал, что сам живет, игнорируя социум и время, жил так и раньше (а как же "Вагончик"? - Н.А. ), а вот его студентам, мол, жить надо в этом времени и этом социуме - пусть они его и изучают. Ирина Керученко выбрала "Фантомные боли" Сигарева (он, кстати, из всех новых более всего походит на предшественников - во всех его пьесах есть сюжет, человеческая история, за что ему даже простили мат и еще много чего в "Пластилине"). "Фантомные боли" - полуфантастический рассказ о том, как студент, подрабатывающий где-то на окраине города, встречает молодую женщину, потерявшую рассудок после гибели мужа: всех, кто в очках, она принимает за супруга, норовит накормить супом и предлагает завести или усыновить ребенка. Там поэтический финал: несчастная женщина сама попадает под трамвай и вместе с мужем и дочкой улетает на небо. Режиссер поэзию увидела в другом: ее герой, в начале спектакля пьяное и омерзительное животное, к концу его, испытав шок от чужого несчастья, становится человеком. Это преображение замечательно играет Кирилл Плетнев (он получил на фестивале "Новая драма" премию за лучшую мужскую роль): его студент постепенно перестает материться, меняется выражение его глаз, он сострадает, хочет помочь - и в конце концов сам воскресает для неба. Его путь туда - это гораздо интереснее, чем вознесение четы, раздавленной трамваем, и единственным упреком этому спектаклю может быть то обстоятельство, что пьеса решена слишком уж традиционными для новой драматургии постановочными приемами - в полном соответствии с программой Школы-студии МХАТа.

Другая гинкасовская выпускница Алена Анохина - это хрупкая девушка с тургеневским профилем. Так получилось, что сначала я увидела ее изящную инсценировку юмористического чеховского рассказа "Несчастье", сыгранную летом в театральном павильоне усадьбы Станиславского в Любимовке. Там мелькали белые воздушные платья, звучала нежная музыка и лились слова любви. Если бы зрителям спектакля о наркоманах "Вилы", который тоже поставила Анохина, показать запись той постановки, они испытали бы шок посильнее, чем от обилия ненормативной лексики. Сразу скажу - я так же, как и все, не люблю слышать бранные слова со сцены, но решительно не понимаю, почему этот языковой знаменатель нашей сегодняшней жизни (да просто пройдитесь по улице или спуститесь в метро!), давно уже ставший своего рода артефактом, решительно заслоняет для многих все остальные качества спектакля. Инстинктивно не верю тем, кто ощущает себя последними хранителями мировой нравственности и недрогнувшей рукой делит театр на "черный" и "белый". Итак, речь в "Вилах" идет о наркоманах, а одна из актрис вдохновенно играет Анашу. И ничего ужаснее и трагичнее, чем жизнь "на колесах", судя по этому спектаклю, не бывает. Посмотрите отклики зрителей в Интернете - они почувствовали интерес к себе и доверили миру удивительные откровения о том, как завязывают с этим делом. И разве хотя бы одна спасенная после этого спектакля душа не ценнее сотни возвышенных постановок?

"Ночной Брюссель, плюю в твои огни" - в этой реплике из пьесы Вячеслава Дурненкова "Mutter" много зашифровано. Честнее быть маргиналом, чем состоять в истеблишменте. Лучше рассказывать со сцены про Чечню и показывать дно жизни, чем развлекать публику лживыми и фальшивыми спектаклями. И вообще-то это вызывает уважение, особенно в наши рыночные времена.

Сюжеты умрут

"Наступит такое время, когда люди поймут, что в текстах самое главное - это верно расположенные буквы. Сюжеты умрут. Сюжеты перестанут рождаться", - пророчески пишет один из самых талантливых новых авторов - вот уж у него-то точно есть своя интонация - Иван Вырыпаев. Он лидер поколения, и неслучайно его "Бытие № 2", уже ставшее событием прошлогоднего NETа, получает Гран-при "Новой драмы"-2005, а его "Кислород" - главное пока завоевание только что открывшегося Театра "Практика". В сущности, ничего нового в его рэповых текстах нет - все, что всегда: о Боге, о любви. Только таким языком - для кого-то косноязычным, а для кого-то единственно современным - до него об этом никто не говорил. Из-за этого старые слова приобретают неожиданный смысл, что вдохновляет и актеров - с невиданным энтузиазмом, например, играют в "Бытии" питерский герой-любовник Александр Баргман и Светлана Иванова.

На отсутствии внятного сюжета построена едва ли не вся деятельность Театра. doc - при этом не знаю в Москве другого места, где царила бы такая же атмосфера зрительского воодушевления, как в подвальчике в Трехпрудном переулке. Это едва ли не оптимальный вариант зала сегодня - во всяком случае, спектакль Михаила Угарова "Сентябрь. doc" - вербатим, сделанный на основе кавказских интернет-форумов во время прошлогодних событий в Беслане, - много потерял, когда его решили показать в зале Центра Мейерхольда. Актеры там говорят негромко и без эмоций, но зрители должны видеть их глаза. Можно сколько угодно спорить о том, пропутинский это спектакль или промусульманский, - он прежде всего против ксенофобии как страшной болезни, поразившей все наше общество. Если абстрагироваться от театра, то постановка эта - почти единственное слово правды о кавказских событиях среди кромешной лжи, и поэтому она - гражданский поступок, многим вернувший самоуважение. Если говорить о художественном эффекте, то бесстрастно исполняемая актрисой чеченская народная песня или монолог сестры о брате, который станет воевать и превратится в птицу, действуют посильнее иных пьес.

Раньше театр был интереснее жизни, а теперь наоборот. Происходит такое, чего невозможно выдумать, что не приснится и в страшном сне. Не знаю, нужен ли сюжет пьесе молдаванки Николеты Есиненку "Папа, я непременно должна тебе сказать что-то" (ее в Театре "Практика" поставил Эдуард Бояков). Это исповедь всех, кто родился в стране, которой нет на карте (а таких миллионы), кто все потерял и ничего не приобрел взамен. "А почем кило Рахата, не заморского, моего, родного?" - вопрошает молодежь. "Таким не торгуем, нет спроса, зато очень спрашивают заморский", - отвечает невидимый Благодетель. А мы хотим свое, хотим жить пусть в грязном, но в своем! Вот и сидим двадцать лет в своем жутком "счастье" и "патриотизме", так и не сумев разобраться, чем отличается запах урины от запаха моря". Их зря называют рассерженным поколением - скорее это несчастливые дети, инфантильные и огрызающиеся. Они не хотят взрослеть, потому что мир взрослых очень уж подлый.

Как их ставят

Спрашиваю у Сергея Женовача, будет ли его новая студия ставить новую драму. В ответ слышу горячий монолог о потоке текстов взамен драматургии, об отсутствии у молодых авторов индивидуальности, загадки, тайны, о пугающей похожести этих пьес друг на друга и легкой взаимозаменяемости коллизий и персонажей. Неслучайно они называют свои пьесы "текстами". Со многим нельзя не согласиться. Словно в подтверждение этих слов читаю признание братьев Пресняковых о том, что им нравится создавать ремиксы собственных текстов. Пусть герой окажется в новых обстоятельствах, а мы посмотрим, как он теперь вывернется. Такая литературная игра. Но, может, дело в том, что просто никто не знает, как ставить эти пьесы?

Пока неудачных примеров больше. Хуже всего, когда постановщик достает свои приемы из бабушкиного сундука, как это произошло в польском спектакле "Шахта", показанном на фестивале, - там реальные монологи потерявших работу шахтеров снабдили таким количеством устаревших театральных эффектов, что смысл оказался потерян безвозвратно. В питерском Театре "Балтийский дом" режиссер Игорь Коняев не просто не понял пьесы братьев Пресняковых "Изображая жертву", но испугался ее и решил задрапировать множеством работающих телевизоров, песнями, танцами и сомнительными актерскими импровизациями. Мхатовская "Жертва", поставленная Серебренниковым, кажется в таком сравнении просто образцом смысла и занимательности.

Между прочим, Табаков и Казанцев, возглавляющий Центр драматургии и режиссуры, - ключевые фигуры в продвижении новой пьесы, хотя сами ее не ставят. Они спокойно, не ожидая от новой драмы того, чего она и не может дать, дают работать другим. Получаются интересные спектакли, хотя и с некоторым креном в сторону "утепления" эпатирующих обывательское сознание текстов. "Скользящая Люче" с полным основанием посвящается "Маме", а в "Жертве" солирует Алла Покровская, играющая свою историю.

В сущности, перемены в искусстве всегда делают личности. Не группы и объединения, а личности. Поэтому попытаемся разглядеть то, что действительно талантливо, и будем ждать.

ТЕАТР

• Нормы бытия и правила орфографии
  Новая драма как она есть
• Шоу без реалити
  Петербургская дилогия Михаила Бычкова
• Ребятам о зверятах
  "Повелитель мух" Уильяма Голдинга. РАМТ
• Смена для "Ромэна"
• Действующее лицо и исполнитель

ХРОНИКА

• Сцена на ТВ