Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 26 (7536) 6 - 12 июля 2006г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Краски мираРыночная политкорректностьВ Париже открылся музей племенного искусства Аркадий ВАКСБЕРГ Случай редчайший: на рядовое вроде бы культурное мероприятие - открытие в Париже нового музея - откликнулись едва ли не все основные и даже неосновные медиа мира, а уж в медиа французских материалов столько, что по количеству строк они вообще вышли на первое место, далеко опередив основные новости, волнующие планету. Потому что никакое это не мероприятие, а событие, и, конечно же, не рядовое, притом столь же культурное, сколь политическое. Политическое - прежде всего. Итак, в Париже появился Музей племенного искусства. Как и соседний Музей Орсе, новый тоже получил имя от набережной, на которой он расположен, и стал Музеем Бранли. В любой столице мира открытие нового музея совсем не редкость, но - чтобы такого масштаба! С таким грандиозным замахом! С такой щедростью - на деньги, естественно, налогоплательщиков, ибо музей государственный, объявленный к тому же национальным проектом!.. Что такое случилось, почему инаугурационные торжества длились четыре дня, звон бокалов на VIP-гуляньях разносился далеко окрест, а президент Ширак со счастливой улыбкой на лице лично совершил торжественный обряд открытия?.. Да как же не совершить, если он сам инициатор проекта, если он-то и назвал его национальным, если десять лет следил за тем, как идет строительство, с удивительным упорством преодолевая сопротивление крупнейших специалистов-профессионалов. Преодолел, победил (вот бы так же хоть в одном другом национальном проекте - по борьбе с безработицей, скажем, или в решении миграционных проблем!..) и теперь имел полное основание торжествовать. Ради чего ушли 233 миллиона евро (сумма невиданная для "объекта" культуры) плюс 22 миллиона на пополнение коллекции? Идея зародилась в голове еще не президента, а парижского мэра Ширака. Точнее, не зародилась, а была ему внушена галеристом-коллекционером Жаком Кершашем, когда оба Жака безмятежно проводили каникулярное время в элитарном раю - на острове Святого Маврикия. Кершаш собирал то, что принято называть примитивным искусством, не вкладывая в это прилагательное никакого уничижительного оттенка. В отпускном безмятежье заразил своим увлечением парижского мэра и подбил его, для затравки, на скромный проект - открыть в Лувре специальный отдел "примитива". Уже тогда хлопоты Ширака натолкнулись на ропот искусствоведов - им тут же приписали высокомерие, снобизм, надменность и чуть ли не расизм: не хотят, видите ли, поставить творения малых народов вровень с искусством Египта, Греции, Рима... Между тем спор шел совсем о другом. До сих пор этими творениями занималась наука - они относились к области этнографии. Теперь волевым решением отнюдь не профессионалов они переместились в сферу искусства. Даже если это было бы справедливым, суждение и решение - полагали профессионалы - должны принадлежать специалистам, и никому больше. Административная компетентность властей в вопросах искусства не по нраву французам. Таким был, если его упростить, изначальный конфликт, таким он и остался. Только теперь приходится считаться со свершившейся реальностью. На базе скромного отдела Лувра и ликвидированных для этой цели всемирно известных Музея человека и Музея Африки и Океании вырос гигантский музей планетарного масштаба. Его коллекция составляет триста тысяч предметов, из которых три с половиной тысячи входят в постоянную экспозицию. Представлены все континенты, кроме европейского. Женская статуэтка, привезенная из Центральной Мексики, стала эмблемой музея, а шеститонный сенегальский мегалит из красного вулканического камня встречает посетителей у входа в отдел африканских искусств. Кстати, он представляет собой нечто похожее на лиру, его монументальная легкость невольно (или вольно?) внушает мысль, что ажурная технология стоящей напротив Эйфелевой башни рождена отнюдь не западной цивилизацией, а заимствована у "отсталых" и "малых". Строго говоря, "территориального" деления в этом музее нет вообще. Решение интерьера подчинено основному замыслу: между культурами нет и не может быть никаких границ (в данном случае - стен), одна плавно переходит в другую, создавая неразрывное целое, сколь бы ни были велики индивидуальне различия. Ничуть не меньшее значение, чем экспонатам, придается витринам, расположенным рядом. Размерами и содержательностью они отличаются от традиционных музейных, ибо призваны не только дать информацию о выставленном предмете, но растолковать его смысл в контексте истории, показать на конкретном примере связь времен и культур, их взаимозависимость, их единые - "вселенские" - корни. Как было сказано на одном из инаугурационных торжеств, "посетитель должен выйти из музея, потеряв свой эгоцентрический эстетизм и стать более чувствительным к восприятию иных культур". Гигантский музей расположился на территории в два гектара, в самом центре Парижа, где вдруг вырос экзотический лес (дизайнеры Жиль Клеман и Ян Керсале). Богатейшая флора доставлена из всех уголков Земли и, презрев климатические и иные препоны, не просто прижилась на берегу Сены, но и отлично сосуществует в едином ансамбле, чему тоже придается возвышенный смысл: вот так же - свободно и дружно - должны сосуществовать и разные культуры. В этом лесу и разместилось теперь неприметное снаружи здание без фасада, созданное одним из крупнейших архитекторов современности Жаном Нувелем. Про него говорят, что он создал неизвестную дотоле музеографию, а он является также автором Института арабского мира и Фонда Картье для современного искусства: сразу трех музейных зданий в Париже! Любопытно, что сам Нувель, однюдь не ширакист ни политически, ни эстетически, рассматривает экспонаты, оказавшиеся в Музее Бранли, не как произведения искусства в собственном смысле слова, а как "предметы, отражающие верования, обычаи, представления о красоте разных эпох и народов, открывающие еще не познанный, еще не понятый мир во времени и в пространстве". Зато, как и следовало ожидать, мир бизнеса хорошо понял и правильно оценил месседж, посланный ему маршаном Жаком Кершашем, который, что непреложно для любого галериста, знает толк не только в эстетике, но и в деньгах. Официальный перевод "примитива" в разряд искусств моментально взвинтил его стоимость. В преддверии открытия Музея Бранли на очередных торгах цены вздулись, счет шел уже не на тысячи, как было совсем недавно, а на миллионы. "Неликвиды" ушли за считаные секунды, с лихвой компенсировав потери от многолетнего пренебрежения ими. Вряд ли Кершаш просто взирал на это - со стороны... Государственная политкорректность должна была показать, как высоко чтит Франция искусство всех народов планеты. Но в комментариях французской прессы преобладает иной мотив: не отдает ли именно эта затея тем самым расизмом, в котором обвиняли ее противников? Ведь теперь все, что не европейское, отправлено в роскошную резервацию, дабы "чистое" не соприкасалось с "нечистым". Ясное дело, ничего подобного вдохновители и создатели Музея Бранли в голове не держали. Но когда политика слишком напористо вторгается в сферу искусства, всегда возможны толкования, прямо противоположные замыслу вторгшихся. Также в рубрике:
|