Пермский период

Борис Пастернак в пространстве и во времени

КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ

Елена ГАРЕВСКАЯ
Пермь - Москва

На террасе дома в Всеволодо-Вильве

В геологической истории Земли выделен Пермский период - это последний период палеозойской эры, который длился 45 миллионов лет и характеризовался интенсивными тектоническими движениями. В жизни Бориса Пастернака был свой Пермский период - всего полгода, но сдвиг в его жизни произошел поистине тектонический. На Урал приезжает талантливый мятущийся молодой человек, который никак не может понять и почувствовать свое основное призвание. Выбор перед ним не из легких: философия, музыка или поэзия? Через полгода в Москву возвращался Поэт.

2006 год объявлен в Перми Годом Пастернака не случайно - именно в этом году сошлись две даты, связанные с Борисом Леонидовичем: 90 лет со времени его пребывания на Пермской земле и 50 лет роману "Доктор Живаго". А культурное пространство Прикамья трудно представить без Пастернака и романа "Доктор Живаго". Международная научная конференция под названием "Любовь пространства...": поэтика места в художественном мире и судьбе Пастернака", прошедшая в начале июля в Перми, собрала известнейших в мире славистов. Среди ее организаторов - Московский государственный университет и Институт мировой культуры, среди участников - сын писателя Евгений Борисович, Жорж Нива (Швейцария), Мишель Окутюрье (Франция), Татьяна Цивьян (Россия), Томас Венцлова (США), Ежи Фарыно (Польша) и многие другие. Стратегический замысел конференции заключался в том, чтобы показать, что стоит за образами Урала в творчестве писателя. И это удалось в полной мере.

Пастернак и Збарский. Дома больше нет, а кедр еще растет

Но спустя 90 лет дух Пастернака не появился бы в Перми, не будь Владимира Абашева, ставшего душой, сердцем, исполнительным директором, администратором всего этого предприятия. Он - пастернаковед, создатель и председатель Фонда "Юрятин", профессор Пермского государственного университета. Для него Пермь - "своего рода произведение российской культуры, которое писалось нашими предками и продолжает создаваться современниками". Еще в 1994 году Владимир Абашев и несколько его коллег-филологов, осознав потребность оживления культурного пространства Перми, стали заявлять о провинции как о некоей территории, локусе, имеющем свое лицо и свои культурные смыслы. Абашев и его коллеги постепенно убедили земляков, что они живут в Перми-Юрятине на полноводной реке Рыньве-Каме, куда Пастернак привел героев своего романа, где встретились Лара и Юрий Живаго. Помимо регулярной исследовательской деятельности, проводились (сначала скромные, а теперь - масштабные) конференции, издавались книги, прокладывались литературные маршруты, устанавливались продуктивные контакты с региональными властями (надо сказать, что сегодня у губернатора Пермской области найдено полное понимание важности имени Пастернака и его литературных героев для возглавляемого им региона). И дело сдвинулось, в Перми началась Пора Пастернака.

Магия места

Есть на земле места магические, которые притягивают людей талантливых и гениальных. Речь не о столицах, университетских, научных и культурных центрах, где, естественно, концентрация творческих личностей на единицу площади достаточно велика. Вдруг оказывается, что какое-то место по разным причинам, зачастую вполне прозаическим, посещают творцы, составляющие славу и гордость мировой культуры. Так, в первой половине прошлого века на территории, прилегающей к Перми в предгорье Урала, - конечно, в разное время - пребывали Антон Чехов, Исаак Левитан, Борис Пастернак, Александр Грин, Виктор Астафьев.

Уроженка Чусовой после Великой Отечественной войны привезла на свою родину мужа - Виктора Астафьева, который в этой местности начинает путь сначала журналиста, а потом и писателя. Здесь же какое-то время тяжело работал Александр Грин. Недалеко от Чусовой располагается поселок Всеволодо-Вильва, куда в 1902 году Савва Морозов, владеющий на этой территории химическими заводами, привозит уже очень больного Чехова. Антон Павлович возмущается положением рабочих, ужасающими условиями труда и 12-часовым рабочим днем, о чем имеет разговор с Морозовым. Последний внимает писателю, рабочему люду выходят послабления. А в 1916 году во Всеволодо-Вильву приезжает Борис Пастернак.

Урал впервые

Начало 1916 года, более двух лет идет Первая мировая война. Борису Леонидовичу - 25, у него освобождение от воинской службы (в 12-летнем возрасте он упал с лошади, получил тяжелый перелом ноги, которая срослась неудачно), он на распутье. Уже написаны "Февраль. Достать чернил и плакать!" и "Петербург", выпущена первая книга стихов "Близнец в тучах", но, вспоминая это время, Пастернак в очерке "Люди и положения" напишет: "Мария Ивановна Балтрушайтис, жена поэта, говорила: "Вы когда-нибудь пожалеете о выпуске незрелой книжки". Она была права. Я часто жалел о том". Есть еще занятия музыкой, которые кажутся Пастернаку весьма существенными. Зарабатывает он на жизнь, работая гувернером. Москва к этому времени приобретает черты тылового города - растут цены, сужаются возможности заработка. И здесь вполне случайно поступает предложение поездки на Урал в качестве помощника управляющего химических заводов Бориса Збарского.

Несколько слов об этом человеке. Биохимик Борис Збарский в будущем разработает технологию бальзамирования тела Ленина и станет хранителем советской святыни, но в 1916 году ему только 30 лет, он - управляющий химическими заводами на севере Прикамья. Збарский с семьей - молодой женой и сыном - проживает во Всеволодо-Вильве, где открывает и патентует технологию очистки хлороформа до медицинского качества, тем самым очень помогая фронту. Збарский энергичен, талантлив, очень занят делами, а дома - молодая образованная жена, нуждающаяся в обществе, в хорошем собеседнике. Борис Пастернак удовлетворяет сразу нескольким требованиям семьи Збарских: для Бориса Ильича - он помощник по деловой переписке и торгово-финансовой отчетности (в дальнейшем знакомство с Збарским перерастет в дружбу), а для его жены Фанни Николаевны - желанный умный собеседник.

Пастернак сошел с поезда на станции Всеволодо-Вильва Пермской железной дороги 16 января 1916 года. Он проживет здесь почти полгода - до конца июня. Свои труды и дни Борис Леонидович подробно будет описывать в письмах к родителям.

Поселился он в одной из комнат небольшого деревянного дома управляющего и помимо восторгов, которые вызывает окружающая природа, Борис Пастернак не может не восхищаться бытовыми удобствами. "Тут чудно хорошо, - писал он родителям. - Удобства (электрическое освещение, телефон, ванны, баня etc, etc), с одной стороны, своеобразные, нехарактерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности - с другой".

Эти места вдохновят Бориса Леонидовича и он ответит им стихотворениями "Урал впервые", "Ивака", а с Фанни Николаевной будет связано другое, не менее знаменитое, - "На пароходе". Это о ней: "Держа в руке бокал, вы суженным//Зрачком следили за игрой//Обмолвок, вившихся за ужином,//Но вас не привлекал их рой". Здесь же, в уральском Прикамье, будет написан шедевр его лирики "Марбург". Беловой вариант этого стихотворения перепечатан на машинке на оборотной стороне четырех листов заводских конторских бланков и подарен Фанни Николаевне.

На фотографии, подаренной другу юности, на которой Пастернак сидит на террасе вильневского дома, он напишет: "Это было одним из самых лучших времен моей жизни..."

Но будут впечатления, которые врежутся в память Пастернака как сущий кошмар. "Бог привел меня побывать в шахтах. Вот настоящий ад! Немой, черный, бесконечный, медленно вырастающий в настоящую панику!", - это о Кизеловских каменноугольных копях. В результате появится стихотворение "Рудник". В Кизеле Пастернаку открывается трагическая ипостась уральской жизни.

Уголь оставался основой жизнедеятельности этого района с середины XIX века и вплоть до 1990-х годов, когда добыча угля стала нерентабельной. Сегодня практически все кизеловские шахты затоплены, шахтеры лишились работы, многие кизеловцы переселились в другие места. Современный Кизел в поиске новых ниш в экономической жизни.

Всеволодо-Вильва обладает всеми признаками депрессивного региона. Химические предприятия, отравив реки (вода в реке Вильва - желтого цвета) и изуродовав ландшафт поселка, не выдержав конкуренции, закрылись. Работает лишь "Метил", на котором выпускают поролон для машин, здесь заняты всего 300 человек.

Дом управляющего, где жили Збарские и на террасе которого сфотографирован Борис Пастернак, сохранялся до середины 1990-х годов. До 1976 года в нем располагалась больница, затем - центр детского творчества и, наконец, заводское общежитие. Но наступают 1980-е, и администрация завода продает дом местной жительнице (держать на своем балансе здание для завода дорого), у которой имелись какие-то планы. Но наступили тяжелые 1990-е, и новая хозяйка исторического здания решает продать рамы и дверные блоки - наверное, они лучше всего сохранились. Дело было сделано. И дом просто рассыпался. О славном прошлом этого места напоминает лишь выросший кедр, у которого сфотографированы Пастернак и Збарский.

Но сегодня появилась надежда на восстановление дома управляющего. Стараниями Владимира Абашева к разрушенному дому привлечено внимание властей области, уже выделены средства и заложен фундамент. Во время конференции здесь побывали ее участники, в основание восстанавливаемого дома камень заложил сын Бориса Пастернака Евгений Борисович. Здесь планируется открыть мемориальную комнату поэта, а впоследствии может появиться и культурный центр.

К пермскому периоду своей жизни Борис Леонидович будет возвращаться всю жизнь. Уралу в его творчестве - и в стихах, и в прозе - будет отведено особое место.

Здесь, в Пермской губернии, завязывался главный узел судьбы Бориса Пастернака. Здесь совершается выбор - Пастернак выбирает судьбу поэта.

В поисках Юрятина

Многие герои прозы Пастернака связаны с Уралом. Женя из "Детства Люверс" родилась и выросла в Перми, действие "Повести" происходит в Усолье, и, наконец, события второго тома "Доктора Живаго" развиваются в горнозаводском краю Урала и в Западной Сибири.

Героиню "Детства Люверс" Пастернак поселил в Перми на реально существующей улице Осиновской, но Лара из "Доктора Живаго" - уроженка Юрятина, сквозь приметы которого проступает Пермь. "Но вот что замечательно. Рассматривая собственный город сквозь текст романа, мы открываем в нем такие черты, которые ускользают от внимания в силу привычности. Юрятин по-своему освещает Пермь. Пастернак почувствовал и передал тонкую ауру магического, которая окутывает пермские улицы и обостряет чувства", - говорит Владимир Абашев.

Одна из версий возникновения литературного локуса Юрятина следующая. К Александру Блоку в гости ходил малоизвестный молодой поэт по имени Юра, который был уроженцем Перми. Юра был мастером колоритных рассказов о пермском быте и нравах, во всяком случае, Блок его слушал с удовольствием. И когда тот в очередной раз возвращался с побывки из Перми, Александр Блок предлагал: "Ну рассказывай о своем Юрятине". Вполне вероятно, это слышал Пастернак.

Перед Юрием Живаго панорама Юрятина открывается, когда он с семьей - женой Тоней, сыном и тестем - подъезжает к городу со стороны Москвы. Это самый разгар сражения - отступающими белыми частями взорван железнодорожный мост через Рыньву, на окраинах продолжаются ожесточенные бои с колчаковским арьергардом. Работая над романом, Пастернак изучил историю Гражданской войны на Урале и хорошо знал перипетии борьбы за Пермь. Юрий на горе видит большой город: "Солнце придавало его краскам желтоватость, расстояние упрощало его линии. Он ярусами лепился на возвышенности, как гора Афон или скит пустынножителей на дешевой лубочной картинке, дом на доме и улица над улицей, с большим собором посередине на макушке. "Юрятин!" - взволнованно сообразил доктор".

Собор с колокольней на горе и сегодня открывается взору подъезжающего к Перми. Спасо-Преображенский кафедральный собор пока что недействующий - в нем с 1922 года располагается Пермская художественная галерея, которая в обозримом будущем должна будет переселиться в новое здание. Но это отдельный сюжет для другого рассказа.

Два года назад в Перми открылся ресторан "Живаго". Что вызвало споры и дискуссии. Владимир Абашев оценивает этот проект однозначно: "Впервые пермский бизнес выступает не в качестве спонсора чего-то устоявшегося, признанного и официально рекомендованного вроде театра или очередного юбилея, а с собственным культурным проектом. Потому что назвать ресторан "Живаго" - это и значит заявить свой проект в культуре, и эта заявка свидетельствует, что в Перми начинается зрелый этап присутствия бизнеса в культуре. Меня ни в коей мере не задевает, что ресторан называют "святым" именем, - все эти волны негодования и обвинения в святотатстве имеют кричаще ханжеский оттенок. Это нормально и стильно назвать ресторан "Живаго". И не только потому, что ресторан, кафе - это традиционное место действия культуры. Вспомните о российском начале XX века с его "Бродячей собакой" и поэзией ресторанов у Блока, Есенина, Северянина. Ведь блоковская "Незнакомка" случается в ресторане. А "На пароходе" Пастернака? Ведь это сценка позднего ужина в ресторане любимовского парохода. Высокая культура всегда снисходительна к повседневности, к нормальной человеческой жизни, к ее маленьким радостям, потому что дух культуры дышит где хочет".

Лара и Юрий Живаго встречаются в юрятинской читальне, прекрасный двухсветный зал подробно описан в романе. Это Пушкинская библиотека Перми, которую посещал не только Живаго, но и Борис Пастернак. Двухсветный зал остается притягательным до сих пор. На вечер Томаса Венцловы, который после завершения конференции читал здесь стихи, собралось не менее двухсот человек.

* * *

Конференция завершилась, с моей точки зрения, чрезвычайно важным событием: ее участники стали первопроходцами восстановленного прикамского маршрута Пастернака и героев его романа. Заключительное заседание прошло в Строгановских палатах Усолья.

Увиденное вызвало крайне противоречивые ощущения, но и подвигло на пафос, который в данном случае я не могу считать избыточным. Жизнь в прикамских селениях предстала, мягко говоря, не в самом радостном виде. На этом фоне предпринимаемые усилия по творению культурного пространства трезвому экономисту могут показаться, по крайней мере, смехотворными. И действительно, какое количество рабочих мест может дать восстановление дома управляющего во Всеволодо-Вильве? Изменит ли существенным образом жизнь людей постепенное создание туристической инфраструктуры? Вопросы, безусловно, существенные. Однако если взглянуть на эту проблему с более или менее метафизической точки зрения, станет ясно - восстановление/создание культурной традиции или даже мифа территории играет в человеческой жизни огромную роль. Причем она не зависит от уровня образованности. Осознание, что ты живешь на территории, которая досталась тебе после исчерпания запасов угля, - это одно. Но то, что ты живешь в месте, одухотворенном великим поэтом и его героями, - это другое. И это вовсе не означает, что живущие в сохраненных благодаря имени того или иного литератора местах все напрочь знатоки его творчества. Да, они могут не знать ни одной строчки из него, но при этом обладать важным - практически материальным - измерением: мироощущением не существа, волею случая заброшенного на территорию, где производится поролон, а человека, живущего на земле, которая оставила след в мировой культуре.

Андрей Битов в конце 1970-х годов писал, что благодаря почтению к классикам русской литературы были сохранены немалые по территории куски природы. Действительно, музеи-заповедники производят сильное впечатление. Но в нынешних условиях я бы радикализировала битовскую мысль: благодаря культуре сегодня можно не только сохранить территорию, но и дать возможность человеку противостоять совершающей свою неизбывную работу тупой материальности.

КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ

• Пермский период
  Борис Пастернак в пространстве и во времени

СИГНАЛ

• Подземные радости
  "Флагелланты" Юрия Арабова
• Большие воды большого стиля
  "Этаж" Ольги Кучкиной

НОВИНКИ

• Новеллы снов и смеха