Главная | Форум | Партнеры![]() ![]() |
|
АнтиКвар![]() |
КиноКартина![]() |
ГазетаКультура![]() |
МелоМания![]() |
МирВеры![]() |
МизанСцена![]() |
СуперОбложка![]() |
Акции![]() |
АртеФакт![]() |
Газета "Культура" |
|
№ 28 (7589) 19 - 25 июля 2007г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики |
![]() |
Под занавесРОГВОЛД СУХОВЕРКО: "Мое имя - из мрака российской истории"Подготовила материал Наталия КАМИНСКАЯ
Имя Рогволда Суховерко для миллионов сограждан ассоциируется в первую очередь с радио. Его голос в советское время не сходил с эфира: артист не только вел различные передачи, но и читал стихи, прозу, исполнял литературные композиции. Театралы знают его по "Современнику", где Р.Суховерко проработал практически полвека. Еще в 65-м году он выходил на сцену в знаменитой трилогии "Декабристы. Народовольцы. Большевики", играл в "Вечно живых", "Голом короле" и других прославленных спектаклях эпохи начала "Современника". Здесь он трудится и по сей день, играя в спектаклях "Вишневый сад", "Три сестры", "Виндзорские насмешницы", "Ревизор"... Но мало кто знает, что артист имеет еще и литературный дар, пишет яркие, острые зарисовки, и набралось их у него на целую книгу. Предлагаем вашему вниманию два фрагмента, один из которых посвящен не столь давно ушедшему из жизни коллеге, артисту Валентину Никулину. Ему бы исполнилось в июле 75 лет. Что это за имя такое - Рогволд?!Давно уже пора прояснить для читателя этот вопрос, но подходящего повода я до сих пор не находил. А сейчас - момент самый подходящий... Итак. Многие подозревают, что это дань моде довоенных лет: давать любимым новорожденным имена ударных строек (сколько их тогда было, младенцев Днепрогэсов Петровичей и Магниток Сергеевен!). В дело шли слова из новой жизни: Энергии и Энергетики, Индустрии и Турбины (непонятно, почему не подскочил спрос на Домну!). Именами становились аббревиатуры, сокращения, технические термины и даже лозунги - появились пресловутые, теперь уже везде, где только заходит речь на эту тему, упоминаемые, Даздрапермы, Лагшмивары, Виллоры, Вилены и Эрлены, Мэлоры и пр. (Может быть, молодежь не знает, как расшифровываются эти простые русские имена, а потому - только для них: Да здравствует Первое мая, Лагерь Шмидта в Арктике, Владимир Ильич Ленин - Октябрьская революция, Владимир Ильич Ленин, Эра Ленина, Маркс - Энгельс - Ленин - организаторы революции; а потом уже родились СталИны, Ивисты и пр., и др.) Но не советские люди придумали такую манеру: не пользоваться святцами. У кого-то я прочитал, как один русский солдат, проиграв ту еще, первую, японскую кампанию, своего нового ребенка назвал Япон. Ну а у того уже пошли дети - Японычи! Нет! Рогволд - не из этого ряда. Рогволд - из мрака российской истории! Варяг Рогволод (такое написание имени предложил в своих "Думах" Кондратий Рылеев, первым из русских поэтов вспомнивший об этом полоцком князе) имел дочь Рогнеду. На этой Рогнеде и женился, завоевав в 980-м Полоцк и убив папу жены, Владимир Великий (тот, который Красное Солнышко). А так как Владимир вводил на Руси христианство, то и жену свою переименовал в Гориславу. Мои родители были людьми образованными, а потому дочь свою назвали Рогнедой, а родившегося впоследствии сына - Рогволодом (при регистрации младенца в захудалом чистопольском ЗАГСе - к тому же уже четвертый месяц шла война, и регистраторшу можно простить! - третье О в этом непривычном имени выпало). И еще одно примечание в замечании: перед самой войной в журнале "Пионер" печаталась повесть Л.Лагина "Старик Хоттабыч", которую читала школьница Рогнеда. Ее родителям очень понравилось имя героя повести, и решили они будущего сыночка (если это окажется сыночек!) назвать Волькой, и хотя в повести он Владимир - в метрике пусть будет Рогволодом. Оказался - сыночек! При всей необычности имя Рогнеда для женщины очень даже красиво. А вот давать младенцу мужеска пола имя Рогволд... Ведь у него же дети будут - Рогволдовичи! И вот для того, чтобы имя его стало привычным для сограждан и отчество детей не вызывало ни у кого недоумения, Рогволд и пошел в артисты. Так что, если хотите, чтобы ребенок в артисты не ходил, назовите его Васей... Эта шутка комментатора пусть остается на его совести! Но и артистом я испытывал трудности. Редко кто с первого раза мог произнести мое имя правильно. Уж сколько лет знающая меня Галина Борисовна Волчек на репетициях новой версии "Вишневого сада", делая замечания артистам, вдруг запнулась: "Ну как оно, это слово? Все время забываю! Ну как же, как же оно? (забытое слово она пыталась вспомнить никак не меньше минуты!) Ах да - Рогволд!.." Но вот кто меня возмущал до глубины души, так это дикторы Всесоюзного радио, которые как уж только ни объявляли меня: и Регвальдом, и Рочволдом, и Ригвольдом... Самая частая ошибка - появление в имени мягкого знака - Рогвольд. "Вы ведь абсолютно правильно произносите имя Джавахарлал! И Жугдэрдэмидийн Гуррагча, космонавт монгольский, у вас без запинки получается. Неужели трудно произнести правильно такое простое (сравнительно с Неру) имя, как Рогволд!" И тогда, чтобы исключить разночтение и жизнь дикторов облегчить, на зависть всем остальным артистам это имя, а заодно уж и фамилию включили и в "Словарь трудностей русского языка", и в "Словарь ударений для работников радио и телевидения"... "Словари" издаются каким уже изданием, и в них: перед Сухово-Кобылиным - Суховерко (ударение на "е") Рогволд (ударение на втором "о"). После этого никто на радио уже не ошибается и произносит четко, как и положено: "Текст читал Рогволд Суховерко...", "Стихи Александра Сергеевича Пушкина прозвучали в исполнении народных артистов Советского Союза Михаила Ульянова, Игоря Ильинского и артиста Рогволда Суховерко..." ("У них звание, а у меня - имя!" - говорил я в таких случаях). А однажды без единого заплетыка диктор выдал в эфир: "Рассказ Ольгерда Ольгина "В Арктике" читали Бернгард Левинсон, Рогволд Суховерко и Авангард Леонтьев". Ну а сегодня я так привык к своему имени, что не считаю его каким-то непривычным или необычным. Нормальное имя, не хуже, чем, скажем, Феликс или Эрлен! Правда ведь? Ну почему автор не вспомнил о самом интересном варианте?! В далеком Улан-Удэ на воротах тамошнего локомотивного депо висел плакат-афиша: в 15 часов встреча с артистом театра "Современник" Рывалдон Суховреко"! Замечательно! Даже какой-то бурятский колорит в имени-фамилии появился! Только непонятно, почему "с Рывалдон", а не "с Рывалдоном"? Импровизатор Валя
Валентин Юрьевич Никулин - фантастический экземпляр человеческой, точнее - актерской породы. В нем все было придумано, и придумано им самим. Многие актеры стараются в жизни, на людях, не выходить из рамок образа, с которым публика, как им кажется, связывает их имя. Но Валя в этом смысле - уникум. Он не выходил из своего фантасмагорического образа вообще ни на одну секунду, да и захотел бы выйти - не смог бы! Но что в нем было врожденного, искреннего - так это невероятная музыкальность и какое-то особенное, тоже музыкальное, чувство звучащего слова, слова поэтического. Валя вырос, в буквальном смысле слова, под роялем - его мама работала в консерватории концертмейстером. А так как дитя оставить было не с кем (Евгения Наумовна окончила фортепианный класс у Гольденвейзера, сразу родила Валентина Юрьевича, и после первого же младенческого крика они с Юрием Вениаминовичем, папой-писателем, разбежались), приходилось брать его на производство и складывать там где-нибудь в укромном уголке. В уголке класса стоял рабочий инструмент - рояль, туда робеночка и определяли, или на, или под... Как тут не проникнуться гармонией!.. Три ошибки совершил в своей жизни Валентин Юрьевич, три главные ошибки - поменял свои удивительные, разбросанные в художественном беспорядке по всему рту непостижимой формы зубья на выстроенные в две шеренги - верхнюю и нижнюю - почти как у всех. Вторая ошибка серьезнее - то, что ушел из "Современника" и уехал в Израиль. И третья, самая серьезная - то, что вернулся... Да что считать чужие ошибки, когда своих не счесть... Не забыть ту бешеную импровизацию, которую они с Людмилой Марковной Гурченко устроили у рояля в среднем фойе театра на музыку Андрея Волконского для спектакля "Всегда в продаже". Фантастика! Невероятная энергия. Талантливость, какой не бывает... А просто - после спектакля стояла у рояля группка актеров, человек 6 - 7, Валя подсел к инструменту, подошла Гурченко и что-то этакое, вполголоса... И вдруг - понеслось на час, полтора, два... Сравнить невозможно со все-таки более или менее выверенной и взвешенной записью вот это бешенство, это сумасшествие, эту невероятную свободу и раскованность, не ограниченные ничем, ничем - только вкусом, только талантом и, наверное, еще только человеческими возможностями. Так вот, в Бухаресте на гастролях мы с Валей жили в одном номере. И как-то, на ночь глядя, улегшись уже на сон грядущий, он ни с того ни с сего решил почитать мне своих любимых поэтов. Наизусть, конечно. Читал он ... да не буду повторяться - все, что касалось поэзии, стиха, он делал, как никто. Тончайшее чувство ритма, иногда невероятно сложного, тончайшее чувство рифмы, упругая строка, компактная строфа, неординарная, но всегда органичная интонация, удивительно насыщенные паузы - это только его арсенал, только он один мог так виртуозно владеть всеми этими сложнейшими инструментами. Хотя он не был бы Валей Никулиным, если бы сам себе и не вредил. "Ах, какая чудесная пауза у меня получилась, надо бы ее еще немножечко продлить..." И продлевал. Из зала могли уйти все, а он бы слушал и слушал эту "чудесную паузу". Артист уникальных возможностей, он, как никто, мог свои незаурядные достоинства превратить в удивительные недостатки. Довольно часто мне приходилось вести театральные концерты с его участием. Никогда, ну почти никогда, ведущий не смотрит номер, который только что объявил. И почти всегда, объявив Никулина, я не мог уйти со сцены, не дослушав его до конца - читал ли он стихи, или пел, аккомпанируя себе аккордами на рояле или под минусовую фонограмму. Но если вдруг между номерами он начинал делиться со слушателями своими "сокровенными глубокими" мыслями - все превращалось в какой-то кошмар! Валя никак не мог выпутаться из щупальцев казавшейся поначалу такой ясной, а потом превратившейся в сложнейшее философское построение, мысли. Мне приходилось выходить на сцену и благодарить "нашего замечательного", утешая публику тем, что новая встреча с Валентином Юрьевичем не за горами. Но в лучшие свои моменты Валя был великолепен и неподражаем. Неподражаем не только на сцене, но и за кулисами, и в коридорах телевидения, и дома, и на улице... Он играл всегда и везде, сознательно и непроизвольно, по привычке. Когда в радиусе километра не было ни души, он все равно играл. Потому что "не играть" он уже не мог. ...Помощница режиссера на телевидении, заполняя явочные листы, спрашивает. - Фамилия... имя... отчество... год рождения... дети... Как взревел Валентин! С нуля он сразу взмыл на какую-то, не всякому доступную, эмоциональную ступень: - Дети? ДЕТИ!? Вы посмотрите на меня! Разве у меня могут быть дети?! Бедная девочка начинает всхлипывать, не зная, как загладить свою чудовищную бестактность, а Валя мечется в телевизионной толпе и всех - милиционеров, гримеров, актеров, уборщиц, - ни на йоту не снижая накала, призывает в сочувствующие, продолжая стенать. Всем ясно - человек всю жизнь только и мечтал что о детях, но ужасная судьба лишила его этого великого счастья; и вот он забылся, отвлекся на мелкие, пустячные дела. Как вдруг... Какая-то мало что понимающая в нашем тончайшем ремесле невоспитанная девица, бестактная, бесчувственная, грубо разрушает то призрачное равновесие, которое так трудно установить и так легко разрушить в душе Артиста. Девчоночка уже рыдает, оскорбленный Великий Артист почти беззвучно договаривает последние слова монолога... А через пять минут выходит из дверей телецентра, рассказывая кому-то из только что встреченных друзей-приятелей занятный и весьма пикантный анекдот. А где-то дней через десять на том же телевидении можно было видеть Валю, с протяжным криком несущегося от милицейского поста к центральным лифтам: - Что, что я у вас украл? Подбежав к лифтам, он швырнул под ноги ничего не понимающих людей свою папку (довольно увесистую - должно быть, серии две-три какого-то фильма), свою сумочку, которую в те годы носили на ремешке на запястье, что-то еще вынул из карманов и уже не швырнул, а более-менее аккуратно прислонил к стеночке, расстегнул дубленку и пиджак и продолжал в течение десяти минут, не снижая накала, кричать: - Ну, смотрите... Нет уж, вы смотрите - что? Что я у вас украл? Потом вдруг, неожиданно для потрясенной публики, застегнул пиджак, привел в порядок дубленку, собрал и разложил по карманам все, что только что оттуда вынул и абсолютно спокойно направился к выходу. - Ах да! - вернулся и забрал папку с сериалом. Оказывается, после того, как на прошлой неделе из здания телецентра мимо всех церберов вынесли находившийся до того в концертной студии роскошный белый рояль, которым гордился сам Сергей Георгиевич Лапин, служба режима ввела новый порядок, и теперь требовался дополнительный пропуск на вынос любой папки. И самое смешное, он у Вали был. Во время своего представления у лифта он на него случайно наткнулся и, образно говоря, закрыл занавес. Ежедневно, ежечасно Валя давал представление. Без устали. Без антрактов. Ночь. Пять часов, то есть у нас уже утро. В квартире одной из замечательных артисток телефонный звонок. - Да. Кто это? В трубке тишина... Нет, кажется, кто-то дышит... - Алло! Кто это?.. Да говорите же вы, наконец! - Это... я... (Всхлип.) Это я... Валя... Это я, Валя Никулин... (Плачет.) Аллочка... У меня не стоит... (И резко вверх.) Алла! Мне тяжело ... мне морально тяжело жить!!! - Валя! Иди ты, знаешь куда? Сейчас всем морально тяжело жить. Конец связи. А через три минуты от сумасшедшего телефонного звонка вскакивает в постели другая прекрасная артистка. Смотрит на часы - 5.10. В ужасе нашаривает трубку, звенящим шепотом: - Что? Что случилось? Алло!.. Господи, да кто это? Еле слышный, чуть шуршащий шелест: - Это... я... - Боже мой, да кто же это "я"? Что произошло? - Это я, Валя! (Плачет.) Лиличка... мне... мне морально тяжело... жить... Но Лиличка этого уже не слышит, не слышит этого и Витя Фогельсон, который, послав несчастного Валю еще дальше, чем Алла, и бросив трубку на рычаг, мечется по всей квартире в поисках нашатыря и (черт его знает, куда он запропастился!) валидола для тихо стонущей Лили. Валей были разбужены артистки театра Алла Борисовна Покровская и Лидия Михайловна Толмачева, которую друзья и знакомые зовут Лилей, а также Лилин муж, замечательный редактор поэзии в издательстве "Советский писатель" Виктор Фогельсон... Также в рубрике:
|