Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 40 (7653) 16-22 октября 2008г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Курсив мойРядовой Гюнтер ГрассО книге воспоминаний "Луковица памяти" НОБИЛИТЕТДмитрий САВОСИН
Почему же, почему все ругают тут меня ?! С бурным развитием массмедиа роль художника в обществе очень изменилась. От декламаций в литературных кафе и задушевных встреч в гостиных вдруг повеяло старомодностью: ведь телевидение и радио так расширили аудиторию! А бунтарские настроения 60-х как нельзя более востребовали массовые трибуны. Творцы с удовольствием выкрикивали свои мысли всему миру... подыгрывая тем самым охочему до сенсаций всеядному пиару. Курт Воннегут заявлял, что от Нобелевской премии пахнет порохом, Сартр и вовсе публично отказался получать ее... А агрессивные, отвоевывающие все большую площадь общественного сознания массмедиа не скупились на комментарии. И вот уже продуманное, трудное решение художника выглядит дешевым понтом для самовозвеличивания, а сам он - проказником Брауном из старой детской песенки, обаятельным шкодником, то и дело возмущающим покой благонравных родителей. Потом еще и удивляется: почему же, почему все ругают тут меня?! И как, должно быть, грустно сегодня знатоку-профессору слышать от молодых: "Сартр? Как же, как же, помню-помню! Это тот парень, что отказался от Нобелевки!" Сейчас трудно предсказать, ждет ли такая судьба и Гюнтера Грасса - писателя непростого и уж явно немассового. Но именно он последним из великих могикан отважился побыть проказником Брауном. Яростный антифашист и убежденный социал-демократ, автор романов, оказавших громадное влияние на общественную жизнь ФРГ и очищение от нацизма, накануне вручения ему Нобелевской премии вдруг заявил, что в годы гитлеризма служил в войсках СС. Ах, какое возмущение в благопристойной Европе вызвал очередной проказник Браун! Как он мог шестьдесят лет обманывать своих преданных читателей! А какую овечку из себя корчил! Заклеймить! Лишить почетных званий! Не давать ему Нобелевскую! Отличился даже такой серьезный политик, как Лех Валенса, потребовавший лишить писателя звания почетного гражданина города Гданьска и заявивший, что не подаст руки "этому Г.Грассу". "Этому Г.Грассу!" - это об авторе романов, перевернувших сознание целой нации. Да бывает ли искренним негодование, столь явно выплеснутое на журналистскую братию! Вот оно, всевластие пиара, заставляющее забыть даже об истории собственного континента. Шестьдесят лет - это ведь меньше жизни одного поколения. И всего-то шестьдесят лет назад европейские народы истребляли друг друга с неслыханной жестокостью, позабыв о всякой там демократии, не без верноподданнического удовольствия повинуясь преступным приказам военных диктаторов. Но что же противопоставить поверхностной медийной моде? Живое слово. Книгу. Книгу Гюнтера Грасса "Луковица памяти", роман-автобиографию о молодости писателя, в том числе и эсэсовской. Свое сенсационное признание Грасс приурочил к ее выходу в Германии. По-русски "Луковица памяти" вышла в этом году в переводе Бориса Хлебникова в издательстве "Иностранка". Луковица заставляет плакать И вышла она с рисунками самого Грасса! Рекламный ход - ибо эти графические работы писателя никакой художественной ценности не представляют. Иллюстрации Грасса к собственным мемуарам - всего лишь в разных ракурсах нарисованная луковица. Вот аппетитная луковица лежит, словно приглашая ее съесть. Вот она же, распустившая створки кожуры, точно развалившаяся на софе красотка в пышном гофрированном платье. Вот подгнившая, а следующий рисунок - уже широкие лепестки без кочана, похожие не на луковичную кожуру, а на облетевшую розу... Метафора памяти, открывающей раз за разом новые пласты, луковица еще и заставляет плакать того, кто лезет внутрь. А сколько продажных луковиц болтается на веревочках в зеленных лавках! Что если вскрыть эту коллективную память - не заплачет ли вся нация? Чтобы остановить такой поток слез, уж точно не обойтись без промывания мозгов... "Наиболее сомнительная из всех возможных свидетельниц по имени Память, - пишет Гюнтер Грасс, - капризная, часто страдающая мигренью дама, которую молва считает вполне продажной, если к тому располагает рыночная конъюнктура." Память Грасса по первости и вправду может произвести впечатление дамы... ну по меньшей мере капризной. "...не говоря уж о друзьях из эпохи барокко... Андреас Грифиус и Мартин Опиц, умерший от чумы... а также мамаша Кураж и Гриммельсгаузен обычно подчистую съедали мой холодец из свиной головы..." Что это? Он серьезно? Да, и еще как! "Вот недавно за моим столом гостили Мишель де Монтень, молодой Генрих Наваррский и старший из братьев Манн..." А говорили-то, батюшки, - о твердом и жидком стуле, камнях в почках и бедственной судьбе Просвещения. Не получивший систематического литературного образования Грасс кокетничает "разговорами запросто" с великими, как барон Мюнхгаузен? Но предваряет эти бредовые фантазии рассказ куда как реалистичный: после ранения на восточном фронте юный эсэсовский оборванец реабилитируется на кулинарных курсах, изучая в раздавленной и побежденной Германии прославленную немецкую кухню. Тогда-то он и пристрастился не только к гастрономии, но и к фантастическим беседам с "вечными спутниками"... разумеется, будущего писателя, а не нынешнего эсэсовского солдата побежденной армии. Но... Вот тут-то и кроется загвоздка. Большим писателем и демократом стал бывший эсэсовец - именно этот факт политические деятели современной политкорректной Европы, вовсю занятые зачисткой прошлого и спрямлением кривых линий истории ради скорейшего стабильного единения в евроинтернационале, и восприняли как скверный анекдот, камень преткновения, лишний способ отряхнуть срамную грязь фашизма с отутюженного демократического костюма. Что ж теперь делать бедняге Грассу - дезавуировать собственную искренность или, до самой смерти, бия себя в грудь, без устали повторять, что семнадцатилетним пареньком он плоховато соображал? Пришлось оправдываться тем, что так и не сделал ни одного выстрела. Вот ведь скандал в благородном семействе... А противоречие-то и вправду серьезное. Индивидуалистическое развитие личности - традиция, которой по праву гордится европейская культура, - столкнулось с взбесившейся историей, которая в недавнее время (ах, как хочется его забыть совсем!) пошла совсем не по тому пути, к какому культура ее призывала, а теперь устами властей указывает индивидууму, как ему следует ныне ее, историю, понимать. "Что такое человек? - пишет Грасс. - Не что иное, как частичка, участник массовки, яркий камешек в мозаике истории... что-то вроде "цветного шарика, которым играют на бильярде". И культура для Грасса, в сплоченных рядах молодых солдат и не помышлявшего еще о своих европейски-индивидуалистических корнях, - тихая отдушина, способ укрыться от необходимости "быть как все", устроив себе воображаемый разговор с гениями под воображаемого гуся с яблоками. Но это не более чем личная фантазия, о которой сам автор знает, что в нее никто не поверит, однако фантазия для него самого очень важная, ибо общественная роль культуры вызывает у него тихий скептицизм. Неслучайно он с горькой усмешкой вспоминает своего командира, до войны учившегося на философском факультете, а теперь все повторяющего замордованным солдатам, что надо бы "выбить из них дерьмовую самость". Вот при выбивании самости и отслаиваются друг от друга судьба Европы и судьба ее великой культуры, как отслаивается сетчатка глаза, рассеивая яркость зрения, создавая двойной фокус. История и Культура будто начинают существовать автономно. Печальная тенденция, обозначающая отрыв реальной исторической памяти от мышления политиков, полагающих себя творцами и благодетелями истории. В поисках утраченного времени В "латаной-перелатаной киноленте, прокрученной назад", как называет книгу своих воспоминаний сам Грасс, совсем немного о его службе в рядах СС. Да, он пошел туда добровольцем (а в СС только добровольцев и брали - из-за этого и нынешний сыр-бор!). Как все, чувствовал себя патриотом гитлеровской Германии. И - да, с таким же насмешливым презрением, как все юные гитлеровцы, - поглядывал тогда на молодого человека с внешностью "белокурой бестии", образцово выполнявшего все задания эсэсовского начальства... кроме одного - паренек отказывался брать в руки оружие, все повторяя: "Нельзя нам этого". И юноше Гюнтеру так и не суждено было узнать, кем - сектантом? коммунистом? пацифистом? - был этот чистокровный арийский блондинчик, сгинувший в концлагере за стихийный отказ тренироваться в убийстве. Стыд за прошлое Германии и антифашистские убеждения пришли гораздо позже и в результате очень болезненного процесса, о котором в книге ни слова. Вот, собственно, и все про СС - такую же часть жизни молоденького Грасса, как и безоблачное детство в родительской лавчонке колониальных товаров, первое увлечение искусством, увиденным на обложках сигаретных пачек (тогда на них печатали репродукции с картин Караваджо), военный быт и первая женщина при луне в душистом стогу, работа в кладбищенской граверной, первые литературные удачи... Бытописательство столь скрупулезно, что заставляет вспомнить о классических образцах европейской прозы (теперь уж так не пишут...) - и веющая над всем рассказом мягкая, неторопливая стариковская улыбка, так непохожая на полемически-острую, подчас злую публицистику писателя, в которой он много чего клеймит в современном мире. Но это ведь мемуары - они для того и написаны, чтобы через полвека новые поколения воссоздавали по ним бытовой облик прошлого, преломленный через индивидуальные воспоминания! Улыбка большого художника обладает чудесным свойством согревать утраченное время. Даже такое позорное, как времена торжества нацизма. В конце концов, в самые тяжелые годы остается у человека возможность побеседовать по душам с Монтенем, а то и съесть жареного гуся с яблоками... И делающий свое запоздалое признание Грасс, - "обожженное дитя войны, пораженное духом противоречия", - по-видимому, еще и бросает вызов опасной тенденции "зачистки исторической памяти", превращению ее в примитивный рисунок из учебника, линейному спрямлению в угоду некоей общепринятой опрощенной картинке. Что, как ни парадоксально это в случае с юным эсэсовцем Гюнтером, тоже есть составная часть процесса отслаивания истории от культуры. Хотелось бы, чтобы "Луковица памяти" Гюнтера Грасса со временем стала тем, чем и должны становиться воспоминания писателей, - художественным документом безвозвратно ушедшей эпохи, интересным именно своей субъективностью. Пример Сартра, однако, оптимизма не внушает - автор "Бытия и ничто" в массовом сознании так и продолжает жить "проказником Брауном", прославившимся отказом от Нобелевской премии. И если через полвека новое поколение европейцев, живущее во времена окончательно победившей моральной и политической корректности, привычно скажет: "Грасс? Помню-помню! Тот писатель, что в молодости служил в СС, а потом написал об этом мемуары раскаявшегося..." - это будет означать не только то, что позорная для немцев страница наконец-то благополучно забыта, но и то, что процесс развода Истории и Культуры идет полным ходом. Это будет очень жаль. Культуре тогда придется отправиться на поиски исторической Истины в одиночестве. Впрочем, ведь и это далеко не в первый раз... Также в рубрике:
|