Поволжские индейцы

VI Ширяевская биеннале современного искусства

Ирина КУЛИК
Фото Унтервергера МАНФРЕДА и Дианы МАЧУЛИНОЙ
Самара - Москва

А. Кузькин. "Быть художником, быть индейцем"

В селе Ширяеве Самарской области, вошедшем в историю искусства благодаря тому, что именно здесь, на волжских берегах, среди Жигулевских гор, Репин писал своих хрестоматийных "Бурлаков", состоялась шестая Ширяевская биеннале современного искусства. Собственно говоря, публичное арт-событие - "Номадическое шоу", во время которого художники и публика этаким "крестным ходом" шли по деревне и ее окрестностям, открывая всевозможные объекты, инсталляции и перформансы, - продолжалось ровно один день. Ширяевская биеннале, придуманная самарскими художниками Нелей и Романом Коржовыми, которые остаются ее бессменными кураторами, - событие, радикально не желающее вписываться ни в какие привычные форматы. Это не столько шоу для зрителей и тем более не изготовление товаров для арт-рынка, сколько лаборатория для самих художников, в течение недели работавших бок о бок, в довольно-таки спартанских условиях, общаясь на языке искусства. Ширяевская биеннале - событие, несмотря на свою камерность, вполне международное: в этом году среди его участников, помимо художников из Москвы и Самары, были представители Эстонии, Казахстана и Франции, а также целый арт-десант из Штутгарта, собранный старожилом Ширяевской биеннале, немецким художником и куратором Ханнсом-Михаелем Руппрехтером. Впрочем, за десять лет своего существования Ширяевская биеннале все же обзавелась собственным зрителем: в этом году ее посетило более 500 человек. Количество людей, три часа добиравшихся из Самары до Ширяева на "Ракетах", оказалось сюрпризом для самих организаторов и участников биеннале.

В. Суке, Э. Пичедда, Н. Суке. "Дальний Восток и East Side story"

С самого начала Ширяевская биеннале проходит под девизом "Между Европой и Азией", к которому каждый раз добавляется новая тема. В этом году такой темой стала "Америка", которую предлагается трактовать не только географически или политически, но и метафорически - как некий "новый свет", который еще предстоит открыть, захватить, освоить. Можно вспомнить, что в русской и европейской культуре "Америка" долгое время была еще и вектором побега. Что также делает ее весьма уместной темой для биеннале современного искусства, еще с начала прошлого века вынашивающего многочисленные планы побега из переполненного сокровищами прошлого музея или же из стерильного галерейного "белого куба" непосредственно в реальность, в жизнь. А что может быть реальнее и жизненнее, чем отрезанная от "цивилизации" деревня на берегах Волги, в которой художники жили в домах местных жителей.

Конечно, у участников Ширяевской биеннале "Америка" вызывала самые разные ассоциации. Так, например, эстонские художницы Маре Трала и Сирам устроили эпатажно-феминистический перформанс "Superwoman за забором", в ходе которого предстали в образе пародийных героинь американского комикса - в бюстгальтерах из вантузов, ручки которых были увенчаны раскрашенными в цвета американского флага боксерскими перчатками. "Суперженщины" сначала зачитывали статьи об абортах, детских пособиях, душещипательных сериалах и прочих женских вопросах из русскоязычной эстонской прессы, а затем насильно "феминизировали" попавшегося им в руки мужчину - накрасили ногти и губы, нарядили в кислотных расцветок трико и на котурнах-коньках поставили на подиум. Казахский художник Ербол Мельдибеков представил объект "Пик Коммунизма" - подобие присыпанной снегом горной вершины, очень убедительно сделанной из погнутого эмалированного таза с обсыпавшейся краской. Классики московского концептуализма Наталья Абалакова и Анатолий Жигалов продемонстрировали всю мифичность культурного конструкта "Америка", прибегнув к уже классическому в современном искусстве приему "апроприации". В качестве своего произведения они выставили в местном музее гравюры советского графика Виктора Бибикова из альбома 1960-х годов, посвященного Нью-Йорку, в стиле сурового соцреалистического экспрессионизма представляющего "город контрастов" со спящими под Бруклинским мостом бездомными и фланирующей по залитым огнями рекламы улицам Манхэттена праздной "золотой молодежью". Неля Коржова куда более личным образом апроприировала фильм культового американского режиссера Джима Джармуша "Отпуск без конца", переписав его кадры в виде живописных полотен. Московско-израильский художник Хаим Сокол представил вечную тоску представителя диаспоры по раскиданным по всему свету близким в лэнд-артной инсталляции "Адресат выбыл". Старые, еще советского образца почтовые ящики были развешаны в заведомо недоступном и безлюдном месте - на пятнадцатиметровой высоте на скале. А москвичка Диана Мачулина спустила на воды местного озерца игрушечный кораблик, повторяющий "реди-мейд", некогда найденный ею на Белом море. Крошечное плавсредство, чей корпус был сделан из выломанной из забора доски, а паруса - из разрезанных пластиковых бутылок из-под "Колы", и правда, оказалось замечательным символом открытия Америкой местных "колумбов", которым не спрятаться от нее ни за какими частоколами. Самарца Андрея Сяйлева Ширяево вдохновило на произведения в самом что ни на есть нонспектакулярном духе: деревенские дома у него проросли мехом, то пробивающимся сквозь трещины бетонного фундамента, то нарастающим под крышей наподобие осиного гнезда. Правда, какое отношение эти по-своему изящные объекты имеют к Америке, - понять сложно: разве что предположить, что это символ неизбывной, животной витальности Нового Света. Немецкий художник Георг Зайс представил изящную, хотя и злобную, шутку на актуальную тему. Его выставленный в ширяевском музее объект назывался "Где твой нос, Майкл?" - в напоминание о недавней сплетне из желтой прессы о якобы похищенном из гроба короля поп-музыки многострадальном носе Майкла Джексона. Выточенный из дерева крошечный носик, торчавший из белой музейной стены, несмотря на опознаваемый абрис, выглядел скорее как абстрактный минималистский объект - вполне в духе тех, что в последнее время изготовляет Анатолий Осмоловский. А еще один немец, Геро Гетце, придумал для "Номадического шоу" простодушный только на первый взгляд перформанс "У меня мечта - продавать мороженое". Вполне в духе уже ставших классикой перформансов Рикрита Тиравания, основоположника такого важного в современном искусстве направления, как "эстетика взаимоотношений", Геро Гетце устроил акцию-угощение, в ходе которой предлагал публике купить у него "настоящее американское мороженое", которое он на самом деле изготовил самостоятельно. "Американское мороженое" было двух сортов - "Утопия" и "Ностальгия". И это, пожалуй, и правда, два основных вкуса "американской мечты", культуры, азартнее и убедительнее всех остальных фантазирующей о будущем. И, в силу относительно короткой, по меркам Старого Света, истории, быстрее всего мифологизирующей даже самое недавнее прошлое: американская культура с особым увлечением относится к стилю "ретро"; достаточно вспомнить, с какой любовью разнообразные фильмы и сериалы воспроизводят любую из минувших эпох - будь то "Великая депрессия" или хиппующие 60-е. "Утопия" оказалась электронно-зеленого, как буквы в заставке "Матрицы", цвета, с горько-кислым вкусом яблока (в честь "Большого Яблока", как называют Нью-Йорк), приправленного имбирем, - ради того азиатского духа, с которым будущее ассоциируется со времен "Бегущего по лезвию бритвы". А "Ностальгия" - консервативно-шоколадной, но с неожиданным солоноватым привкусом - ибо сладость прошлого всегда приправлена слезами по его утрате.

Д. Мачулина. "Эпоха географических открытий"

Одной из сквозных тем биеннале оказалась смертная казнь: как-никак Америка - одна из немногих цивилизованных стран, в которой до сих пор выносятся и приводятся в исполнение смертные приговоры. Манфред Унтервергер показал в тесном, как тюремная камера, зальчике дома-музея местного поэта Василия Ширяевца мрачный проект "21147", посвященный смертным казням в США и Китае. Чашка риса, перемешанного с пулями, пепельница, переполненная окурками последних сигарет. Фотографии украшающих автодорогу где-то в Неваде билбордов - один зовет на ярмарку оружия, другой демонстрирует фотографию разыскиваемого за вооруженное ограбление преступника, третий опять рекламирует оружие. Однако самый сильный элемент этого проекта - распечатки последних слов смертников. "Я ухожу в красивое место. ОК, охранник, рок-н-ролл!" "Я только хочу сказать, что прокурор и Бил Скотт - сукины дети". "Пусть всегда будут только небо и зеленая трава. И сегодня хороший день для смерти". "У меня не хватает слов, чтобы сказать, как мне жаль, что я убила своих детей. Сейчас я смогу быть с ними, как я всегда хотела". "Я не виноват, я не виноват, я не виноват. Не совершайте ошибку, у меня нет долгов перед обществом. Я невиновен. И сегодня совершится несправедливость. Да благословит нас Господь. Я готов." Бравада и смирение, раскаяние преступников и ярость невиновных кажутся в равной степени душераздирающими. По сравнению с этими высказываниями инсталляция другого немецкого художника, Георга Зайсса, "Лестница в небо" выглядит куда более безобидной: возведенное прямо на вольном волжском берегу дощатое подобие электрического стула, несмотря на ремни на подлокотниках и шлем с проводами, выглядит решительно неправдоподобным. А смерть, пусть и насильственная, начинает казаться всего лишь еще одним вариантом побега.

Впрочем, мечта о побеге у многих участников Ширяевской биеннале воплотилась в куда менее мрачных и куда более ожидаемых образах. Как и можно было догадаться, даже у современных художников "Америка" ассоциируется с неотразимой романтикой вестернов. Молодые французские художники, семейная пара Валентин Суке и Эмили Пичедда, приехали в Ширяево сразу после долгого путешествия в Мексику. Но ту Америку, о которой рассказывают все самые прекрасные фильмы, смогли создать прямо на берегах Волги, из подручных средств, в общении с местными жителями. Они познакомились с владельцами местного крошечного зверинца и одолжили у них игуану и удава. Собрали по домам гардероб и реквизит - хвостатую шапку-малахай, старый нож, металлическую флягу. И даже причудливый, сваренный из

железных листов дом, в котором они поселились, оказался отличной, почти в духе "Безумного Макса", декорацией для фотосессии, главной героиней которой оказалась прелестная дочь художников, семилетняя Нина. Буквально "на коленке" французы сделали изумительную серию снимков, напоминающих кадры из несуществующего, увы, фильма - истории о похождениях странствующих циркачей, отца и дочки, в вольных прериях то ли Дикого Запада, то ли столь же заманчиво дикого Востока. "Far East" - выпиленные из фанеры буквы, напоминающие вывеску салуна, отлично дополнили жестяной фасад дома, ставший стендом для их фотовыставки. Французские художники, конечно, не видели "Белое солнце пустыни" и не знали, что в советском кино существовал особый жанр, который киноманы назвали "истерном". Но создали на редкость привлекательную его версию.

Дань вестерну отдали еще два участника Ширяевской биеннале, во время которой в поволжской деревне появилось целых два вигвама. Утлый шатер из белых полотнищ, разрисованных лихими нью-вэйверскими молниями типа "не влезай - убьет", соорудил прямо на местном пляже Ханнс-Михаель Руппрехтер. Во время "Номадического шоу" художник вылез из вигвама в облике настоящего деревенского сумасшедшего и продекламировал поэму о Дракуле. Не так уж и важно, каким образом отлично прижившегося на почве американской массовой культуры трансильванского вампира занесло в индейский вигвам, - акция немецкого художника казалась перемещением не в пространстве, но во времени. Полнейшая ее абсурдность казалась этаким рецидивом безумных шестидесятнических хепенингов в духе легендарного неодадаистского движения Флуксус.

В отличие от Руппрехтера, молодой московский художник Андрей Кузькин, ставший лауреатом последней премии "Инновация", построил свой вигвам не понарошку, а по всем правилам и традициям коренных американцев, не забыв даже место для алтаря, в котором он расположил атрибуты искусства - кисти и карандаши. Вигвам Кузькина, расположенный в живописной "прерии" на некотором отдалении от села Ширяево, сооружался не просто как инсталляция, но как настоящее жилье, в котором художник анахоретом прожил целую неделю, отказавшись почти от всех связей с "цивилизацией", но в своем отшельничестве продолжая творить. Увидеть плоды его уединенных трудов можно было только во время "Номадического шоу", причем сам художник продолжал пребывать в образе непроницаемого "индейца", уклонявшегося от каких-либо контактов с "бледнолицыми" посетителями и бродившего вокруг вигвама с самодельным луком, из которого он время от времени выпускал стрелы. Однако многочисленные рисунки, которыми был изнутри завешан весь вигвам, рассказывали вовсе не об охоте на бизонов, шаманских ритуалах и прочей туземной экзотике, до которой так охочи посещающие резервации туристы, в роли которых невольно оказались зрители Ширяевской биеннале. В своей привычной манере, напоминающей альбомы классиков московского концептуализма, Ильи Кабакова или Виктора Пивоварова, Андрей Кузькин зарисовывал дневник собственного путешествия из Москвы в Самару и Ширяево со скрупулезно-обыденными деталями и подробностями. "Быть художником - быть индейцем" Андрея Кузькина - один из самых впечатляющих проектов Ширяевской биеннале, и впечатляет здесь не только героическая аскеза автора, но и то, каким парадоксальным образом он обыгрывает ключевые темы современной культуры. В связи с этим проектом можно рассуждать хоть о пресловутой коммуникации, которую часто представляют как едва ли не основную функцию искусства, хоть о сказанной еще в XIX веке знаменитой фразе поэта Артюра Рембо "Я - это Другой", под которой подписались бы многие деятели модернизма, авангарда и современного искусства, ищущие свою идентичность вне классической европейской традиции. Можно вспомнить и высказывание еще одного классика московского концептуализма, Андрея Монастырского, в середине 1980-х годов сравнившего художника, живущего в Советском Союзе, но работающего в русле международного современного искусства, с "Ливингстоном в Африке", английским исследователем, врачом и миссионером, заброшенным в дикие края для того, чтобы рассказать о них цивилизованному миру. Судя по проекту Кузькина, в постсоветском мире ситуация стала зеркально противоположной - художник отождествляет себя уже не с колониальным миссионером, но с колонизированным аборигеном, бесконечно одиноким в окружающем его мире глобалистской цивилизации.

ПАЛИТРА

• Поволжские индейцы
  VI Ширяевская биеннале современного искусства
• Проверка на Садовом
  Леонид Баранов в Музее истории Москвы
• Как растаял формализм
  Выставки графики в Третьяковке и Литературном музее