ГРИГОРИЙ ПОМЕРАНЦ: "Мы живем после пирровых побед"

Беседу вела Елена ГАРЕВСКАЯ

Г.Померанц

22 июня исполняется 69 лет со дня нападения фашистской Германии на Советский Союз - еще одна дата, заставляющая нас вспомнить самую страшную войну в истории человечества. А полтора месяца назад Россия широко отметила 65-летнюю годовщину Победы над гитлеровской Германией. Даты, связанные с войной, которые отмечаются у нас в последние годы, все ярче демонстрируют тревожную тенденцию: история войны все больше формализуется, иногда становясь глянцевой, она выступает новым идеологическим инструментом в новых идеологических войнах. Проще говоря, она медленно, но верно трансформируется во что-то не имеющее отношения к реальной истории. Именно поэтому откровенный, нелицеприятный разговор о настоящей войне, во многом определившей судьбу нашей страны, крайне необходим. Сегодня наш собеседник - Григорий Соломонович ПОМЕРАНЦ (1918), философ, культуролог, прошедший всю войну.

Его биография - яркая иллюстрация к нашей истории. Демобилизовавшись в декабре 1945 года, Григорий Померанц вернулся в Москву, а в 1949 году был арестован по обвинению в антисоветской деятельности и осужден на 5 лет. В лагере находился до 1953 года, был реабилитирован в 1956-м. Как публицист он стал заметен в диссидентских кругах после антисталинистского доклада "Нравственный облик исторической личности", прочитанного в Институте философии АН. С тех пор и по сей день Померанц не оставляет духовных и интеллектуальных исканий и остается самим собой, не оглядываясь на сменяющиеся режимы и общественно-политические уклады.

    

- Григорий Соломонович, расскажите, каким было для вас начало войны?

- Когда началась война, я пошел в военкомат, где мне сказали: ты рядовой, необученный, поэтому сиди дома и жди, когда позовут. Я ждал, а меня все не звали и не звали. В середине октября дорога на Москву для немцев была открыта, и начальство придумало собрать ополчение, чтобы не сдавать Москву без боя. 16 октября мне позвонил Леонид Пинский и сказал, что уходит в ополчение, я решил поступить так же. Мы оказались в одном отделении, которым командовал сержант Сорокин. Ополчение состояло из студентов и молодых рабочих. Наша часть была совершенно нетипичной - сплошные добровольцы, довольно интеллигентные, из санчасти нам передали томик Блока, и мы читали его стихи, что было совершенно неосновательно с военной точки зрения. Нам выдали канадские винтовки и по двадцать патронов к ним, затем их заменили французскими винтовками с 120 патронами. И только в январе нам дали трехлинейки, к которым было неограниченное число патронов. Но это было уже после разгрома немцев, когда Гудериан, окружавший Тулу, сам был окружен.

Из нас, ополченцев, создали дивизию и назвали ее "Третья дивизия московских рабочих". Мое первое боевое крещение произошло, когда мы взяли деревню Павловка. Брали ее мы ночью, пользуясь тем, что немцы ночью не привыкли воевать, а нам - все равно, какое время суток. Мы взяли Павловку с небольшими потерями, но днем была настоящая мясорубка. Я был легко ранен, а мой сосед убит. Когда я шел на перевязку - а день был удивительно солнечный, - то увидел навсегда запомнившееся белое, заснеженное поле, усеянное розовыми пятнами: это были следы прямых попаданий. Люди лежали очень густо, почти друг на друге. Командование было неопытное, бой был очень бестолково организован.

Второй раз я был ранен тяжело и с большими приключениями попал в госпиталь. В это время маршал Шапошников уже советовал перейти к стратегической обороне, а Сталин отстранил его от должности и требовал наступать, наступать, наступать. Подобная стратегия заканчивалась тем, что немцы отступали, а потом окружали и громили нас. Так они разгромили северо-западную, а затем и харьковскую группировку, вышли на оперативный простор и пошли к Сталинграду.

- Как сложилась ваша судьба в дальнейшем?

- Пока это все происходило, я лежал в госпитале. Когда меня выписали, я передвигался с трудом: у меня было ранение в руку, в ногу, в ягодицу, но основная неприятность была в коленном суставе, в котором очень медленно восстанавливался нерв. Я попал в московскую зону обороны, и начальник строевого отдела, посмотрев на меня, сказал: "Я прикомандирую вас в редакцию газеты, с зачислением в трофейную команду". Трофейную команду вскоре расформировали за ненадобностью, потому что никаких трофеев не было, были лишь чудовищные потери, так я остался прикомандированным к редакции газеты "За Родину". Эта газета была размером с носовой платок, ее главный редактор и секретарь ни разу не приближались к передовой ближе чем на 15 - 20 километров. Я же, наоборот, всегда был на передовой, жил в зоне артиллеристского и даже оружейного огня, а мое начальство туда не совалось, и получилось, что я был единственным, кого эта газета печатала. С редактором у меня сложились не очень хорошие отношения, но избавиться от меня он не мог, потому что был порядочный трус. Таким образом, я проработал полтора года. Меня обещали зачислить в штат газеты, но когда я понял, что этого не случится, принял решение уйти.

Весной 1944 года я подал рапорт и ушел в стрелковый батальон. Через два месяца приказом маршала Рокоссовского мне было присвоено звание младшего лейтенанта, а еще через два месяца я получил легкое ранение, попал в госпиталь. Политотдел армии, учитывая мой опыт работы литсотрудником, направил меня в другую газету, где литсотрудник взорвался на мине. На этой службе мне очень нравилось: все офицеры были с высшим образованием, мы обращались друг к другу по имени и отчеству, а не по званию.

- Как война расширила ваши психологические горизонты?

- За время войны я несколько раз попадал в такие обстоятельства, когда мне приходилось брать на себя командование. Так как я все время крутился на передовой и смотрел, как люди воюют, то с этой задачей справлялся. Я понял, что чрезвычайно важно понять психологию боя. Я часто вспоминал строки Пушкина, видоизменив их: "Есть вдохновение в бою". У Пушкина - "упоение в бою". Это неверно, упоение годится при дуэли: дуэлянты испытывают упоение боем, стреляют, а потом едут в ресторан пить шампанское. На войне все по-другому - все время нужно сохранять ясный ум. Когда задание выполнено и противник отступает, это не значит, что все кончено, через полчаса многое может измениться, и противник пойдет в контратаку. Я много об этом думал, и недавно написал работу, в которой анализирую психологию войны. Начинается она с вдохновения, а в случае победы вдохновение переходит в упоение, упоение - в хмель, а за хмелем приходит похмелье.

- Что вам дал военный опыт? Вы можете сказать, что военный опыт не нужен, или напротив, он вас чем-то обогатил?

- Абсолютно неверно считать, что война однозначна. В первом бою я был в романтическом настроении, летающие в темноте трассирующие пули казались мне похожими на светляков, у меня было чувство немного рискованного праздника. И действительно, в том, первом, бою мы взяли деревню достаточно легко. А потом был ужас: мы были совершенно беззащитны перед немецкой авиацией, у нас не было зенитной защиты, и из нас делали котлеты.

После ранения я попал под Сталинград, уже будучи прикомандированным к газете. Жил я на командном пункте, а полки располагались на три километра впереди. У немцев были авиация и танки, у нас не было ничего. Когда я проходил эту трехкилометровую полосу, то чувствовал трупный запах, потому что убитых было огромное количество, а похоронить всех не могли. Операция, проведенная в конце августа - начале сентября, была совершенно бессмысленной, это была напрасная трата сил. Но об этом умалчивают. Потом разгромленные полки были расформированы, оставшиеся в живых пополнили другие полки, на румынском участке фронт был прорван.

В наступлении очень весело, а победа очень окрыляет. Но вот опьянения от победы нужно остерегаться. Есть две поговорки, которые показывают, что наше прямолинейное представление о победе и поражении неточно. Первая: "Разбитая армия хорошо учится". Я добавляю: и разбитые страны тоже. Как живут немцы? Как живут японцы? Они были разбиты и сумели извлечь из поражения уроки. Они провели необходимые реформы и сейчас быстро движутся вперед. А как живем мы? Мы живем после пирровых побед. Ведь вся история правления Сталина - это ряд пирровых побед. Пиррова победа - это победа, на которую затрачивается такое количество сил, что подрывается сама основа государства. Сначала была победа над крестьянством, потом - победа над интеллигенцией, затем - победа над армией, когда было расстреляно восемьдесят процентов генералов, и оказалось, что некому командовать. Победа в войне была достигнута потому, что Гитлер воевал по тому же принципу, что и Сталин. Тоталитарная система располагает к необдуманным, авантюристическим действиям. И в 1942-м, и в 1943 году действия Гитлера были совершенно авантюристическими, они основывались на том, что он одержал ряд чрезвычайно легких побед, и ему казалось, что так и будет продолжаться. Сначала делали глупости мы, потом стал делать глупости Гитлер. Сталинград оказался для него крепким орешком, фронт перестал двигаться вперед, нашему командованию понадобилось два-три месяца, чтобы собрать силы и ударить там, где настоящего сопротивления не будет. А за Сталинградом последовали и другие победы. В 1943 году наша пресса тиражировала поговорку: "Немцы нас научат воевать, а мы их отучим".

- Есть две крайние точки зрения на нашу победу. Первая: мы выиграли войну благодаря целенаправленным действиям и военному руководству во главе с товарищем Сталиным. Вторая: победа - это почти чудо, мы выиграли войну из-за цепи случайностей, среди которых, к примеру, небывалые морозы. Какого подхода придерживаетесь вы?

- Я считаю, что небывалые морозы были той случайностью, благодаря которой Гитлер проиграл войну. Он рассчитывал нас разбить за два месяца, поэтому немцы не шили зимнюю одежду. Гитлер стоял перед почти неосвещенной Москвой, он решил сначала разделаться с южным фронтом и послал свои танки, и взял в плен шестьсот тысяч человек. Таким образом, он нам дал возможность отдышаться и собрать немножко войск с востока. Когда началось наступление на Москву, пришли жуткие морозы, а немцы оказались в шинельках, подбитых ветром, конечно, они теряли боеспособность. Армия Рокоссовского, с одной стороны, и армия Власова (того самого, который потом попал в плен) - с другой, сделали свое дело.

- А еще какие факторы повлияли на исход войны?

- В этой войне были факторы, которых никто предвидеть не мог. В ее орбиту были вовлечены такие группы людей, которые никогда в войну не вмешивались. А когда вмешались, то оказалось, что исход войны зависит не от генералов, а от физиков. В 1942 году победы немцев, произошедшие благодаря ошибкам Сталина, который подставил под удар свои главные силы и открыл немцам дорогу на Сталинград и Кавказ, заставили Альберта Эйнштейна нарушить клятву физиков не сообщать политикам и военным, что значит формула E = MC2. Он пошел к президенту Рузвельту и объяснил, что в течение пары лет можно создать сверхоружие, которое разрушит любого победителя. Немедленно была начата работа, которой руководил Роберт Оппенгеймер, к 1945 году уже была готова бомба, предназначавшаяся Германии.

Сталин, стремясь стать первым победителем, не считаясь с большими потерями, гнал нас вперед. Надо сказать, что к 1943 году Сталин, как и все мы, научился опыту войны и довольно удовлетворительно руководил войсками. Правда, произошло это после того, как он заплатил за свою учебу миллионами напрасно загубленных жизней, погибших из-за его безграмотных и бессмысленных распоряжений. Мы вышли на Эльбу в то время, когда атомная бомба уже была готова, но она оказалась ни к чему. Эйнштейн тогда просил прекратить работать над проектом, но его не послушали. Войну определяли такие факторы, которых правители совершенно не учитывали, да и не могли этого сделать. Гитлер не предвидел, что в результате изгнания из Германии Эйнштейна и эмиграции других физиков-антифашистов в конечном счете будет создана сила, позволяющая разрушить Германию. Но, к счастью, война была закончена до того, как сумели создать достаточное количество атомных бомб.

- То есть, если бы мы не завалили Европу своими трупами, то Германия повторила бы судьбу Японии?

- Германия не капитулировала бы так быстро, как Япония, потребовались бы сотни атомных бомб, чтобы покончить с Гитлером. Сталин же стремился к переделу мира и старался захватить побольше, а если бы он берег солдатские жизни и ограничился бы выходом на наши старые границы, то атомная бомбардировка Германии была бы вполне вероятной. Ведь тогда мало кто понимал все последствия атомной бомбардировки, и облака отравленного воздуха носились бы над всей Европой. Если бы мы не вышли на Эльбу, то Германия была бы испепелена, а вся Европа страшно разрушена. В сущности, после изобретения атомной бомбы большая война может быть только уделом сумасшедших.

- А как вы думаете, почему война так привлекает людей?

- Может быть, потому, что преодоление страха - чудесное чувство. Я его переживал.

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья -

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Эти пушкинские строки очень верны. Он переживал эти наслаждения на дуэлях. Ты видишь направленное на тебя дуло пистолета, если ты не трус, то испытываешь чувство полета над страхом. Вообще, риск - увлекательное дело. Я это испытывал на войне сотни раз и пришел к выводу, что риск - одна из величайших радостей жизни. Потом мне это помогало и после войны. Например, когда в 1965 году я выступил с речью против реабилитации Сталина. Я знал, что рискую, что меня могут посадить, но я выступил. Это было продолжением той, военной, любви к риску. Правда, я рассчитывал, что за мной пойдут многие, но меня поддержал лишь Михаил Ромм.

Война порождает массу противоположных вещей. Но главных, пожалуй, три. Во-первых, она порождает легкомыслие, которое толкает на авантюры. Во-вторых, - бессмысленную жестокость, которая возникает при опьянении от победы, переходящем в угар. Например, когда под Сталинградом немцы капитулировали, то их погнали форсированным маршем - это когда идут не по четыре километра в час, а по семь, - отстающих отстреливали. И, в-третьих, у победителей возникает чувство "теперь нам все позволено". Наша армия состояла в основном из мужчин, которые давно не видели женщин, мы вошли в страну, где было много женщин, они и превратились в военную добычу. Их использовали для того, чтобы испытать радость победы.

- Изнасилования не были запрещены?

- Когда Сталину докладывали о творимом насилии, он на это не реагировал. И только когда массовые изнасилования случились в Берлине на глазах у иностранных корреспондентов, он направил письмо (именно письмо, а не приказ), которое зачитывалось всем офицерам и всем коммунистам, в нем говорилось, что наше жестокое поведение служит плохую службу и надо его прекратить. Я дважды подписывался, что читал это письмо. Но ни на кого это письмо не подействовало, насилия продолжались. Продолжались, пока не надоело. И только когда надоело, заработала юридическая машина. А когда во время угара полковник Толмосян, начальник политотдела 61-й дивизии, завел партийное дело на офицера, который командовал коллективным изнасилованием, из политотдела армии он получил указание: "дело прекратить, бумаги сжечь". Начальство весь этот разгул покрывало. Помимо насилия, процветали грабежи и пьянство. Тогда очень популярна была игра "махнемся не глядя". У многих на руках было по 10 - 15 часов и предлагалось меняться не глядя. Охмелевшие победители пили все что попадалось под руку, не особенно читая надписи. Во многих домах для хозяйственных нужд хранился метиловый спирт, на бутылках по-немецки было написано, что пить его запрещено, что он вызывает отравление. Но никто надписи эти не читал, его пили и травились.

- Вы были во время этого разгула в Берлине, все это наблюдали. Какие чувства вы испытывали?

- Я был в редакции газеты, где все офицеры были с высшим образованием, когда мы сталкивались с чем-то подобным, мы пытались это остановить. Помню, я гулял по предместью Берлина, и вдруг ко мне подскакивает пожилая немка, говорит по-немецки, который я прекрасно понимаю, и тащит куда-то, просит спасти ее дочь. Я последовал за ней и увидел такую сцену. Стоит пьяный верзила с пистолетом в руке, его физиономия расцарапана. Он считал, что при виде пистолета девушка должна безропотно лечь, но девица оказалась смелая и пустила в ход свои ногти. Этот верзила стоит перед ней беспомощный и не знает что делать, ведь он не был извергом. Я приказал следовать за мной и привел его в контрразведку, где его уложили спать, а утром, когда он проспался, ему отдали пистолет и отправили в часть. Приведу такой разговор. Встречаются два лейтенанта, один другого спрашивает: "Ну, ты сколько раз сегодня отомстил?", тот в ответ: "Два раза". "А я - три". Это было просто бытовое явление, никто не считал, что это злодейство. Считалось, что это право победителей, что так надо. И это все - следствие распада того мощного духа, который можно назвать вдохновением боя, которое поднимает человека над обыденным поведением. К сожалению, число людей, сдерживающих этот угар, было невелико.

- Какие чувства вызвала у вас Победа в Великой Отечественной войне?

- Победа - это очень сложное явление. Победа не могла быть достигнута без колоссального перенапряжения народных сил. Это делало честь народу. Но вместе с тем, благодаря сталинскому руководству страной, она оставляла глубокую психическую травму, потому что закрепила чувство хмеля победы. Поэтому у меня было двойственное чувство. С одной стороны, я ликовал: вы Москву не взяли, а мы Берлин взяли. Но какой ценой! Каким напряжением! Ведь далеко не у всех возникало чувство полета над страхом, мне просто повезло, что я так устроен. Многие так и не добились этого чувства, а с трудом преодолевали мучительный страх, когда рядом падали убитые и искалеченные. Надо было преодолеть чувство ужаса, когда видишь результат боя, - груды трупов. Война создает закалку, укрепляет мужество, но она создает и склонность к разбою, насилию. Обходить вниманием противоречия войны и противоречия победы неверно. Победа может и вдохновить, и разложить. Вот примеры. Поражение русских армий во время Крымской кампании в XIX веке послужило толчком к великим реформам, двинуло Россию вперед, а ряд поражений России во время Первой мировой войны привели к ее распаду. Победа под Марафоном - это великая победа, которая дала возможность Греции развить свою блистательную культуру и отбросила на какое-то время деспотические империи. Но есть и Пиррова победа, которая истощает и разрушает победителя.

В нашей победе слились и победа народного мужества, и победа хмеля, который до сих пор в нас бродит. Надо научиться четко их различать.

ПОД ЗАНАВЕС

• ГРИГОРИЙ ПОМЕРАНЦ: "Мы живем после пирровых побед"
• Композиция с гильотиной
  Французский сад в Михайловском саду
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 17 по 23 июня
• Человек родился