СТАНИСЛАВ МИТИН: Романтическую веру Горького в революцию просто оплевали

Беседу вел Павел ПОДКЛАДОВ

С.Митин

У Станислава МИТИНА интересная творческая судьба. Молодость он провел в Ташкенте, потом приехал в Ленинград и поступил в ЛГИТМиК, в класс знаменитого театрального режиссера З.Я.Корогодского. Поначалу казалось, что вся его жизнь будет связана с театром: он работал режиссером в Ленинградском театре юных зрителей, РАМТе, Ленкоме, одно время был главным режиссером Театра Новая Опера, возглавлял Театр поколений в Санкт-Петербурге. Он поставил более тридцати драматических и музыкальных спектаклей в России и за рубежом и был даже постановщиком церемонии открытия Юношеских Олимпийских игр в Лужниках. Но на каком-то этапе жизни Станислав Митин увлекся кино и в соавторстве с супругой Эллой Митиной снял более десяти документальных фильмов, став лауреатом нескольких международных фестивалей. С 2005 года он работает в игровом кино. Его фильмы порой подобны “белой вороне” в контексте нашего современного маргинального кинематографа. Но Станислав Михайлович, как вещий Олег в песне Высоцкого, “гнет свою линию” и менять убеждений не намерен. Все его фильмы проникнуты состраданием к людям. Он любит своих героев, боготворит красивых женщин и восхищается хорошими актерами. На мой взгляд, кастинг в его фильмах безупречен. О фильме “С черного хода” хочется сказать особо. Это история о светлой и чистой любви десятиклассника и молодой учительницы. В прошлом году на Фестивале “Киношок” в Анапе фильм заслужил один из призов. Правда, тогда некоторые критики восклицали, что сейчас снимать так, как Станислав Митин, уже нельзя. Режиссера даже обвиняли в отсутствии провокации в его фильме. Он ответил, что его фильм, по сути дела, и есть провокация, потому что в нем есть то, что является сегодня большим дефицитом, – добро, любовь, красота человеческого общения. В нынешнем году на том же фестивале Станислав Митин в конкурсе “ТВ-шок” показал свой новый фильм “Вдовий пароход” по повести И.Грековой. Персонажи этой истории – одинокие женщины, населяющие большую коммунальную квартиру, каждая со своей трудной судьбой, со своими радостями и горестями. Они воплощают очень знакомые черты русских женщин, в которых сочетаются и способность к самоотречению ради близкого человека, и великая любовь, и простодушие, и легкомыслие, и хитрость. Этим фильмом режиссер сделал себе подарок к 60-летнему юбилею, который отметил в августе нынешнего года. А совсем недавно Станислав Митин закончил съемки еще одного фильма – “Плен страсти”, главным героем которого стал Максим Горький. Кстати, первый показ фильма состоится 21 декабря в Большом зале ЦДЛ.

– Станислав Михайлович, вы ушли из театра и решили заняться кино. Как складывается ваша творческая жизнь в “важнейшем из искусств”?

– Слава Богу, простоев не было, я всегда либо что-то снимаю, либо пишу сценарии. И это меня очень поддерживает и вдохновляет. Потому что “графоманская” тяга писать или снимать – это зуд, от которого трудно избавиться. И я благодарен тем, кто не дает мне покоя в этом смысле.

– В прошлом году на “Киношоке” в Анапе вы показали фильм “С черного хода”. Какова его судьба?

– Судьба сложная, а скорее – никакая. Он побывал на нескольких фестивалях, в том числе зарубежных. Но прокат фильма не сложился: прокатчики не смогли договориться с продюсерами. По той же причине до сих пор картина не выпущена на DVD. Приходится только сожалеть об этом, потому что повесть Михаила Рощина, по которой снят фильм, на мой взгляд, замечательная! В наше время на экране очень мало таких чистых, светлых и сокровенных историй настоящей любви. Сейчас в кино много зла, крови, насилия, и противостоять этому должны именно такие фильмы. И я рад, что участвую в этом процессе назло всем моим критикам и вопреки, казалось бы, здравому смыслу и конъюнктуре сегодняшнего дня.

– А в чем, на ваш взгляд, состоит эта конъюнктура?

– Раньше она учитывала требования властей, а теперь рассчитана на фестивали. Сейчас главная цель многих кинематографистов – “обслужить” иностранные фестивали в соответствии с определенными запросами. Есть несколько пунктов, которые при этом надо обязательно соблюсти: во-первых, в фильме должна быть показана страшная, мрачная Россия, во-вторых, героями должны быть какие-то недоразвитые лузеры и их жуткая жизнь. Светлое, красивое, пронзающее душу сегодня не в цене.

– Чем вы руководствуетесь при выборе того или иного литературного или драматургического материала для своих фильмов?

– Здесь работает в основном интуиция. Ну и, конечно, жизненный опыт. Я выбираю прежде всего то, на что реагирует моя чувственная натура. У меня была неплохая школа в этом смысле. Мой театральный учитель Зиновий Яковлевич Корогодский научил меня отличать настоящее от фальшивого. У Станиславского есть такая фраза: “Быть, а не казаться”. Когда я понимаю, что какой-то материал относится к категории “быть”, я за него тотчас хватаюсь. Или оставляю в своем “ящике памяти” на будущее. Вот так лежала в этом “ящике” повесть Михаила Рощина, я к ней давно подбирался: поставил сначала спектакль, потом снял фильм. И тем самым освободился от этого “груза”, который довлел надо мной.

– Вас обычно привлекает наше прошлое. Вы считаете, что самое светлое осталось там?

– Не только светлое, но и темное. Кроме того, во всяком воспоминании, в самом отстранении от того времени уже есть элемент художественности. Потому что осмыслить современность очень сложно, можно впасть в однозначность. Как это происходит, в частности, на нашем телевидении: там показываются либо бандитизм, либо фальшивые слезливые мелодрамки, не имеющие ничего общего с жизнью. А я стараюсь обращаться не просто к прошлому, но к настоящей литературе прошлого. А это гораздо больше, чем просто хорошая проза. Это глубоко отраженная жизнь во всех ее проявлениях. И не просто в данный момент времени, а осознание исторического контекста всей жизни, погружение в человеческую душу.

– На “Киношок” этого года вы привезли фильм по повести И.Грековой “Вдовий пароход”. Почему из большого количества произведений о военном времени вы выбрали именно ее?

– Я вовсе не искал произведение о войне, а пытался найти такую литературу, которая когда-то произвела на меня особое впечатление. И память моей души сработала: я вспомнил об этой повести, с изумлением обнаружив, что она до сих пор не была экранизирована. Двадцать лет назад в Театре имени Моссовета был знаменитый спектакль Генриетты Яновской, но с тех пор никто об этой повести не вспоминал. И я подумал: вот лежит бриллиант! Это повесть о страданиях одиноких женщин в советской жуткой коммуналке. Но философская мудрость этой книги в том, что она неоднозначна. Она не показывает хороших или плохих людей, в ней идет речь о невыносимости бытия, о том, как люди на крошечном клочке пространства мучают, ненавидят и при этом любят и тянутся друг к другу. Это – светлая трагедия, которая заканчивается Днем Победы. Этот день сближает героинь, собравшихся на кухне за праздничным столом.

– Есть такой термин – “женский режиссер”. В частности, про Петра Наумовича Фоменко говорят, что он знает про женщину больше, чем она сама о себе. Мне кажется, что и вас можно отнести к “певцам женских душ”…

– Пожалуй. Я стараюсь по возможности не испортить звучания хора этих певцов. Ведь женщина вбирает в себя все радости, страдания и мучения человечества. Многие писатели и драматурги выражали свои мысли и чувства именно через женщину, мы знаем великие произведения: от “Медеи” до “Госпожи Бовари”. Ведь через женщину, через повороты ее души можно показать красоту, ужас и хрупкость бытия. И это самое интересное в творчестве. Бодлер писал: “Среди забот и скуки бытия, чей гнет мы терпим только от бессилья, блажен, кого невидимые крылья уносят в лучезарные края”. Вот это блаженство – парить, оторвавшись от земли – во многом свойственно женщине.

– Свойственно ли вам парить, работая с замечательными актрисами?

– Да, конечно! Это было большое удовольствие и счастье – работать с такой командой, которая собралась в моем “Вдовьем пароходе”. И Нина Усатова, и Таня Лютаева, и Галя Петрова, и Катя Дурова – это замечательные, удивительной внутренней красоты женщины и чудные актрисы, настоящие профессионалы. Достигшие многого в кино и в театре, они работали как первокурсницы, с огромной радостью и отдачей! Счастлив, что попала в картину Оля Фадеева, хотя поначалу я не планировал ее приглашать. Она украсила фильм. Я каждый день с радостью встречался с этими умными и тонкими актрисами. У нас было всего восемнадцать съемочных дней, и я часто говорил себе: “Ну почему я не снимаю с этими дивными девочками какой-нибудь стосерийный сериал!” И действительно, снимал бы их и снимал… Если будет возможность в будущем, приглашу, не задумываясь.

– Наверняка у этих звездных актрис непростые характеры. Как они уживались на съемочной площадке?

– Талантливые люди уживаются легко. У них есть предмет для “уживания”. Плохо сходятся талант и бездарность, у них нет точек соприкосновения. А у нас была удивительная атмосфера доверия и радости общения. Я с удовольствием “варился” в этом девичнике, в перерывах между съемками мы много болтали, рассказывали разные истории, хохотали. Я всегда им говорил, что все рождается из атмосферы. Причем атмосфера за камерой обязательно переходит в кадр. Нельзя, “прогавкавшись”, выйти на площадку и признаваться в любви. Это сразу проявится на экране.

– Первый ваш секрет работы с актерами ясен: создание атмосферы за пределами съемочной площадки. А дальше?

– Дальше – разговор про жизнь. И благодаря этому актрисы настраивались на сокровенную, исповедальную волну. Так у меня было, например, с Таней Лютаевой. Она актриса особого плана, те персонажи, которых она играла прежде, не были похожи на ее героиню во “Вдовьем пароходе”. Я перед съемкой подсел к ней и говорю: “Танечка, неужели ты живешь так же, как твои героини на экране? Это же неправда! Я уверен, что ты тоже страдала, мучилась, испытала свою особую “бабскую” долю!” Мы пошептались минут пять, она вышла на площадку… Результат можете видеть на экране.

– Вы воспитаны на театральных законах. Привносите ли в свое кино элементы театра, в частности, есть ли у вас возможность репетировать перед съемками столь же скрупулезно, как в театре?

– Вы сейчас сформулировали самый сложный для меня вопрос. Я действительно театральный человек и привык подолгу репетировать, разговаривать “за жизнь”, настраиваться на волну и, как говорил Вл.И.Немирович-Данченко, на тон пьесы и спектакля. Нормальная настройка возможна лишь в процессе тщательных, длительных репетиций. И поэтому для меня самое мучительное – невозможность долго репетировать перед съемками. Я понимаю, что актеры должны кормить свои семьи, зарабатывать деньги и поэтому участвовать в этой гонке на выживание. Я страдаю и стараюсь хоть ненадолго вырвать их из нее. Но добираю на съемках. Использую время, пока ставятся свет, камера. За эти тридцать – сорок минут я что-то наговариваю, нашептываю актерам. Когда-то мой учитель Зиновий Корогодский предложил мне поразмышлять на тему, которую можно сформулировать так: “Слово в творчестве режиссера”. Я стал внимательно изучать эту проблему и понял, что правильно сформулированное слово очень важно в работе с актерами. Можно, например, заявить: “Сейчас проведем кастинг!” А можно просто сказать: “Давай попробуем”. Думаю, что разница существенная.

– Кстати, о пресловутом кастинге, который у вас всегда безупречен. В прежних фильмах вы открыли несколько актерских имен, а во “Вдовьем пароходе” известные актрисы зазвучали по-новому. Не бывает ли разногласий с продюсерами при выборе актеров?

– Конечно, не без этого. Они порой видят ситуацию по-своему, и бывает, что настаивают на своем. Но в основном все происходит на обоюдном доверии. Я во всем доверяю Александру Кушаеву – очень серьезному и опытному продюсеру с телеканала “Россия”, c которым сейчас работаю. Он отлично знает конъюнктуру канала, зрительский интерес к тем или иным актерам. Но и он мне подчас тоже уступает. Антагонистических противоречий у нас не было никогда. Слава Богу, что есть такие люди, как Кушаев, которые понимают, что зрители нуждаются именно в таком нерыночном кино, в “неформате”. Кстати, у фильма во время его показа по телевидению был довольно высокий рейтинг. Это удивительно, особенно учитывая летнее время. Телевизионщики сами этого не ожидали. А одна из редакторов, встретив меня после показа, сказала: “У нас сегодня праздник!”

– Отличительная особенность вашего фильма – скрупулезнейшее воссоздание на экране мельчайших деталей быта того времени: будь то кухня, заводской клуб или военный госпиталь. Такие подробности важны для вас как режиссера?

– А как же! Маленькая неправда рождает большую ложь. Есть мудрое изречение: “Начавший врать с утра, врет до поздней ночи”. Если я вижу в каком-то фильме неправильно выбранный тон, то через десять минут понимаю: “Врете, ребята, ваш фильм можно дальше не смотреть!” А что касается быта, то он мне известен не понаслышке. Я сам жил в коммуналке. Не в военной, конечно, но они сохранились с тех пор практически в том же виде. Кстати, нас иногда спрашивают, не строили ли мы павильон? Нет, мы снимали в настоящей квартире в самом центре Москвы, из которой выселили жильцов. И пытались благодаря деталям создать ауру правды.

– Практически все ваши фильмы малонаселенные, камерные. Это ваше кредо?

– Я, наверное, по натуре своей человек камерный и не обладаю “правдой большого пространства”. Умом понимаю, как это делать: я ведь ставил оперы и большие шоу на стадионах. Но такие зрелища не для души, а для глаз. Я вообще мечтаю о картине с одним героем на экране. Потому что один человек иногда может поведать людям больше, чем сто. Пример в этом смысле – потрясающий фильм Алексея Габриловича “Мой друг – стукач”. Там на экране – только автор и его друг с рассказом, как он доносил на всех. Я обливался слезами, для меня не было важно, хороший или плохой там свет или звук. Важны правда души и тема. Однажды у кинорежиссера Жана Ренуара спросили, что для него важнее: как или что? Он ответил: “Кто!”

– В ваших фильмах нет каких-то режиссерских ухищрений и трюков: ни “рваного монтажа”, ни “прыгающей” камеры и т.п. Вы не приемлете такого рода новаций в кино?

– Один умный человек сказал, что режиссерские задачи не должны выпирать, как пружины из старого дивана. Мне кажется, что все должно быть подчинено смыслу. Важнее всего – атмосфера. Это Бог искусства! А если у меня без повода начнут мелькать кадры или будет дрожать камера, то атмосфера будет разрушена.

– Наверное, именно благодаря этой атмосфере вы умеете воздействовать на какие-то тайные струны зрительских душ. И они сопереживают вашим героям, плачут и смеются вместе с ними. Вы как сценарист и режиссер предугадываете эти зрительские реакции, планируете их?

– Я, конечно, их не планирую, но предполагаю. Потому что стараюсь сам смотреть свои фильмы как зритель. Мне кажется, главное, что потеряно в сегодняшнем искусстве, – это желание и умение потрясать. А я считаю, что главная задача художника – найти пути к человеческой душе. Все мои потрясения от искусства связаны с сопереживанием, огромной душевной работой, которая была проведена на спектакле или фильме. Я сторонник такого искусства, и для меня неважно, модно оно или нет. Потому что если мы сопереживаем, то зритель и режиссер уходят из театра и кинозала рука об руку.

– Мне рассказывали, что вашим героиням из “Вдовьего парохода” сопереживали не только обычные зрители, но даже члены съемочной группы. Это правда?

– Да. На съемках последней сцены я включил найденную мной уникальную запись “Катюши”, по поводу которой моя любимая Ниночка Усатова сказала, что впервые поняла, что эта песня о любви. Может быть, благодаря песне мы эту сцену сняли очень быстро. Но, скорее всего, это произошло потому, что она была по-человечески очень понятна актрисам. А в самом конце, когда героини, припав к оконному стеклу, смотрят на выстраданный ими салют Победы, мои молодые ассистентки, держа микрофоны, рыдали в три ручья. Хотя актрисы в этот момент были сдержанны и немного наивны. Самый лучший комплимент сделал после этой съемки мой звукорежиссер, сказав: “Умеете же вы пускать по телу мурашки!” А лучшую рецензию я получил от вас, когда после фильма вы не могли произнести ни слова. Ради этого я снимал это кино.

– А бывает ли, что вы не чувствуете зрительского отклика?

– Конечно! Очень трудно перевернуть мозги и обратить человека в свою веру. Потому что планка, которую устанавливают среднестатистическому зрителю, становится все ниже и ниже. Но я не отчаиваюсь. Как говорится в старой поговорке: “Я же не червонец, чтобы всем нравиться”. Для меня важна прежде всего реакция людей, которым я доверяю. И если чувствую их одобрение, значит, я делаю свое дело не зря.

– Вспомним о вашей первой профессии – театральной. Возможны ли “рецидивы”, возврат на сцену, хотя бы эпизодический?

– Нет. Недавно мне предложили поставить спектакль в антрепризе, но я отказался. Кино мне сейчас интереснее, тем более что планы расписаны на полтора года вперед.

– Один из уже реализованных ваших планов – фильм о Горьком. Что вас здесь зацепило?

– Меня зацепило предложение. Это не моя идея, сценарий о Горьком выиграл конкурс, объявленный Правительством Москвы. И компания, которая реализует этот замысел, предложила мне сотрудничество. Я переделал сценарий и снял фильм, который называется “Плен страсти”. Мне кажется, что Горький – это очень интересная и мало нам известная фигура, закатанная под асфальт советской пропаганды, обросшая множеством штампов. “Буревестник революции” – вот что мы, пожалуй, знаем о нем. Но это был романтик с потрясающей душой. И, конечно, великий драматург, которого на Западе ценят так же, как Чехова. Его отношения с советской властью были не такими простыми, какими кажутся на первый взгляд. Он в нашем фильме диктует письмо Ленину. Если бы я его обнародовал лет двадцать назад, меня бы посадили как диссидента. Там есть строчки о том, что коммунисты – воры и что они будут через десять лет настоящими буржуями. Горький считал, что его романтическую веру в революцию просто оплевали. А одна из последних его фраз, которую он произносит в фильме, такова: “Ненавижу правду, она мерзость и ложь”. Это его реальные слова. В фильме есть также его потрясающий монолог о Блоке, он говорит со слезами на глазах о том, что власти фактически убили поэта.

– А Ленин получил то письмо Горького?

– Конечно! Третья и четвертая серии фильма посвящены тому, как он выдавливает писателя из России. Он ему пишет: “Уезжайте, иначе мы вас выставим!”

– Какой период жизни Горького охватывает ваш фильм?

– Очень большой: с 1902-го по 1936 год, то есть до его смерти. Но фильм не только о нем, но и о трех его женщинах: первой жене, Екатерине Пешковой, актрисе Художественного театра Марии Андреевой и Марии Закревской-Будберг.

– И опять потрясающие женщины! И актрисы, наверное, опять хорошие?

– Да. Это Елена Ксенофонтова, Елена Лядова и Елена Оболенская.

– А кто играет Горького?

– Георгий Тараторкин. Мне кажется, что он очень похож на своего героя: и внешне, и внутренне. Он очень глубокий и интересный артист. Все мысли и переживания писателя очень точно ложатся на него.

– Наверное, у вас есть уже планы и на дальнейшую работу?

– Я приступил к съемкам 8-серийного фильма. Это новогодняя история, сценарий которой очень хорошо написан Еленой Райской по рассказу Валентина Черных. Называется “Московский декамерон”. Есть и другие планы, о которых пока говорить не буду.

– В финале не могу не вспомнить чеховского Тригорина, который сетовал, что ему бы после очередной повести отдохнуть, но “в голове уже ворочается тяжелое чугунное ядро – новый сюжет, и уже тянет к столу, и надо спешить опять писать и писать”. Вы такой же?

– Если ты не пишешь или не снимаешь, то прерывается какой-то процесс. Я в таких случаях сразу начинаю болеть. Так что работа для меня – это еще и акт выздоровления, поддержания форы.

 

ПОД ЗАНАВЕС

• СТАНИСЛАВ МИТИН: Романтическую веру Горького в революцию просто оплевали
• О великих и забытых
  Владимиру Енишерлову – 70

КНИГИ

• Чувствительный путешественник
  Алехин А. “Голыми глазами: не только проза”. М.: АСТ: “Астрель”, 2010.
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 16 по 22 декабря
• Человек родился