БАКУР БАКУРАДЗЕ: В первый раз человек бросается под танк или в тридцать седьмой – он бросается под танк

Беседу вела Светлана ХОХРЯКОВА
Фото Ирины КАЛЕДИНОЙ

Б.Бакурадзе

Картина Бакура БАКУРАДЗЕ “Охотник” участвовала в программе “Особый взгляд” недавнего Каннского кинофестиваля. Теперь она включена в конкурсную программу “Кинотавра”, проходящего в эти дни в Сочи. Именно там, в 2008 году, дебютный фильм Бакура “Шультес” завоевал главный приз, а чуть раньше короткометражная лента “Москва”, снятая совместно с Дмитрием Мамулия, принимала участие в конкурсе “Кинотавр. Короткий метр”.

– Бакур, ваши детство и юность прошли в Тбилиси, потом вы отправились поступать в Москву (куда же еще?). В Советском Союзе многие мечтали об этом. Вы ощущаете себя человеком, рожденным в СССР?

– Если бы я родился, допустим, в лагере для политзаключенных, это бы, наверное, повлияло каким-то образом на мою жизнь. Если бы я родился в тундре, то это, вероятно, тоже отразилось бы на моем мироощущении. Конечно, я хорошо помню тот строй, иногда сравниваю два абсолютно разных мира – прежний и нынешний. Но каким образом это на меня повлияло – сложно разобраться. Детство мое прошло в Советском Союзе, в Грузии, и это оставило след.

– А почему вы выбрали технический вуз и именно в Москве?

– Москва представлялась центральным большим городом, где все было чуть-чуть по-другому. И образование было другое. Не то, чтобы мне хотелось посмотреть, какая она, Москва. Пару раз там уже побывал и чувствовал себя не очень комфортно. Я хотел строить дороги. В Тбилиси не было такого института, который бы специализировался на строительстве автомобильных дорог. А в Москве был и есть большой Автодорожный институт. Он меня манил. Там обучались 12 тысяч студентов, существовало много разных факультетов, связанных со строительством автомобилей, дорог, тоннелей, аэродромов и мостов. Мне хотелось строить аэродромы. Хотя в результате я поступил на факультет строительства мостов и тоннелей, и это мне тоже нравилось. Юношеское представление направлено всегда на достижение максимально высокого результата. И когда я проучился буквально две недели, понял, что уровень обучения очень высок. Несмотря на то, что я школу закончил на “отлично”, мне приходилось много времени уделять учебе.

– Когда молодой человек стремится в артисты, это понятно, но мечтать о строительстве дорог – это уже более сложная история. Ваш выбор определила семейная традиция?

– Тяга к техническим дисциплинам была у меня с детства. Я очень любил чертить, интересовался тем, как происходит строительство. Мой отец тоже строил автодороги. Но я больше думал о мостах, аэродромах. Уже в школе знал, какие существуют разновидности мостов, что это – одна из самых сложных конструкций, которые вообще существуют. Любовь к конструкциям сказывается в какой-то мере и на моем кинематографе. Мне нравится снимать в городе, я чувствую дома, машины, улицы. Это позволяет выстраивать определенным образом кадр, который я компоную сообразно инженерному видению. Поэтому мне сложно снимать в деревне, поскольку там не существует двух параллельных линий, нет горизонта и перпендикуляра, ровного столба или окна. Ничего ровного вообще нет. Российская деревня этим отличается от всех деревень мира. Мы снимали в Псковской области, а там холмистые, лесные места с озерами. Мне кажется, что немногим дается российская натура, снять ее грамотно и кинематографично мало у кого получается. Есть великие мастера, которые это великолепно делали и создавали собственный мир. Насколько нам удалось справиться с этой задачей, не могу судить, поскольку не имею пока возможности посмотреть на свою картину трезвым взглядом. Я вообще не готов о ней говорить, потому что когда заканчиваешь фильм, а ты столько в него вкладываешь энергии и сил в момент съемок, в период написания сценария и монтажа, отдаешься полностью, что не хочешь потом даже в эту сторону смотреть. Не потому что тебя что-то гложет. Просто знаешь, что сделал все что мог, и больше думать об этом в какой-то период времени не готов. Ни разговаривать, ни обсуждать. Как будто должен полностью освободиться. Только спустя время приходит новое осмысление проделанного. И то, что ты делаешь, является поводом для расширения твоего же сознания. Как чужая книга – ты ее берешь, читаешь, вступаешь в диалог с автором. В чем-то твои мысли совпадают с ним, иногда не можешь чего-то важного определить, и текст тебе в этом помогает. Так же происходит с собственным произведением во время работы и спустя время.

Меня всегда удивляло, когда люди на стадии работы над фильмом или закончив его, что-то говорят о нем. Я ни в коем случае не осуждаю, просто это мне непонятно.

– Может, что-то недоговорено? Иногда режиссер рассказывает про свой фильм, который мы только что посмотрели, и это так интересно, а в кино мы многого не прочитали.

– Возможно, что-то не вложено, и какой-то запас энергии остался. Но если не договорено, то какой смысл потом что-то объяснять? Я не верю в то, что критик может посмотреть картину и на следующий день написать текст. Это ведь тоже труд, требующий определенного осмысления. Как можно прочитать роман Достоевского или Толстого и за один день написать его разбор? Я не критик, конечно, но помню, как смотрел во ВГИКе фильмы мировых классиков и долго думал о них. Они не оставляли меня в покое. Проходило время, какие-то вещи открывались. Я пересматривал эти фильмы и получал эстетическое удовольствие от того, что начинал что-то важное понимать. Мне было лет шестнадцать, когда я увидел картины Тарковского, и сначала ничего не понял. Только постепенно пришел к пониманию того, где и что он вкладывает.

– Ваш дебютный фильм “Шультес” теперь отошел на определенное расстояние. Изменилось ли ваше отношение к нему?

– Отношение к “Шультесу” не то чтобы менялось, но я его анализировал в течение определенного времени. Но когда начинаешь работать над чем-то другим, настолько вкладываешься в это, что не думаешь о чем-то еще. “Шультес” я люблю, понимаю все его недостатки и достоинства, но он уже в таком далеком прошлом.

– Все время говорят о сложностях второго фильма в биографии режиссера. И наши ожидания несколько иные. А что это для вас?

– Когда ты полностью поглощен своим делом, болеешь за него, полностью им заморочен (в хорошем смысле слова), не существует вопросов – первый это фильм или десятый. Представляете, человек бросается под танк. В первый раз он бросается под танк или в тридцать седьмой – он бросается под танк. У него отношение к этому фатальное.

– Считается, что второй спектакль всегда неудачный. После премьеры уходит напряжение, и вот результат. Так же и режиссер, снимая первый фильм, вываливает все, что у него накопилось. А вторая картина требует уже иного осмысления.

– Я не могу сказать, что в “Шультес” вывалил все, что накопилось за мою жизнь. Понимаю, о чем вы говорите. Режиссер всю жизнь мечтал снять фильм, вот он осуществил свою мечту, а потом наступает опустошение. Любой автор проходит этап исчерпывания существующих возможностей. Но потом наступает новый период творчества. Есть люди, которые делают одинаковые фильмы, может, и я делаю такие, может быть, следующий мой фильм будет похож на “Охотника”. Иногда, снимая его, я вспоминал, как работал над “Шультесом”. Мне казалось, что тогда было легче. Со мной работают почти всегда одни и те же люди, и я задавал им вопрос, почему так все сложно, на “Шультесе” все было проще. И всегда я получаю ответ, что на самом деле, все не так. Степень напряжения была такая же. Она зависит и от внутренних сложностей – сценарных, игровых, от того, какую планку берешь. Одна картина может легче даваться, чем другая.

– А кто эти люди, команда, которые должны вас окружать?

– Необходимое качество – профессионализм. Но в то же время он не является самым главным показателем. Ребята, с которыми я работал на “Охотнике”, на первой моей картине были в основном дебютантами: Кирилл Шувалов – художник-постановщик, Коля Вавилов и Марина Горностаева – операторы-постановщики. Коля никогда не снимал, вообще не имел отношения к пленке, мы с ним сняли только короткометражный фильм “Москва”, у него нет операторского образования. И для Марины это был дебют. Но я видел их человеческие качества, эти люди чувствуют смысл. А оператор должен, как и ты, чувствовать, а иногда и лучше. Если все компоненты собираются, тогда из этого может получиться что-то интересное. Какое бы гениальное решение ни предложил оператор, если я его не понимаю, если это не из моего фильма, что мне его профессионализм.

– Для таких людей, как Лев Кулиджанов, для прежнего поколения мастеров, никакой другой жизни не существовало, кроме кино. Актрисы не рожали детей во имя карьеры. Все было этому подчинено. Сейчас режиссеры, актеры ориентированы не только на одну свою профессию, призвание, для них ценнее жизнь как таковая. Кино – только часть их бытия, богатого, гораздо более интересного, чем только профессия. Для вас что ценно?

– Очень сложный вопрос. А что такое богатство? Я работаю там, где мне интересно. Может быть, пространство не настолько творчески заряжено, как это было раньше. Творческая энергия была высока, столько интересного происходило вокруг, постоянно можно было за что-то цепляться. Снималось хорошее кино, ставились великие спектакли. Не скажу, что сегодня возможностей нет, но они уже. Поэтому и шансов попасть во что-то по-настоящему серьезное, всего себя отдать своему делу гораздо меньше. Раньше, если сравнивать кино и все остальное, то, что не искусство, соотношение было в пользу кино. Телевизора не существовало в современном понимании. Это был информационный ящик, а не развлекательный. Если уж показывали фильмы, то они были хорошими. Культура была на телевидении. Сегодня телевизор стал очень большим. Попасть в него легче, чем в кино.

– Как-то ваш учитель Марлен Хуциев сказал мне, что сегодня на улице разговора серьезного не услышишь. И это действительно так. Достаточно прислушаться к тому, о чем разговаривают люди.

– Какая-то проблема есть, связанная с обществом, но я не готов сейчас ее обсуждать. В вольной дружеской беседе с близким человеком – возможно, но не в публичном интервью.

– Когда вы пошли поступать во ВГИК, вы целенаправленно выбрали мастерскую Марлена Хуциева, или это случайность?

– Когда я закончил Автомобильно-дорожный институт, то задался вопросом – может быть, попробовать поступить во ВГИК? Задался вопросом – еще не значит, что принял определенное решение. Режиссер ты или не режиссер, ты никогда этого не поймешь, пока не снимешь фильм. Есть много людей, которые верят, что они поэты. Тем не менее пошел во ВГИК. Узнал, что набирают курсы Полока, Хуциев и Кулиш. Я тогда не смотрел фильмов Полоки, у Саввы Кулиша видел один. А фильмы Хуциева знал. И все получилось, хотя представлялось невозможным. По каким параметрам мастера отбирают студентов – непонятно. Какое-то уникальное чутье должно быть. Сложно набрать мастерскую. Нужно достучаться до каждого сердца. И это сердце должно быть готово что-то принять. Это как с актерами на площадке. Бывает, что актер не очень большого ума человек, но тогда он должен быть очень чувствительным.

У Марлена Хуциева учиться было интересно. Столько времени прошло, но иногда бывает такая ситуация, когда ты стоишь перед сложной задачей на съемочной площадке, не знаешь, с какого угла подойти, и тогда вспоминаешь даже первый курс, что-то из того, что было в мастерской, может быть, улыбку Хуциева. И это помогает. Неуловимые вещи, но они существуют.

– Марлен Хуциев говорил мне, что у вас очень талантливая жена, и вы вместе учились. Но она не стала самостоятельно снимать.

– Очень талантливая. Мы вместе пишем все сценарии. Проговариваем все. Это полностью совместный процесс.

– Не пытались ли вы снимать вместе?

– Моя жена всегда находится рядом, помогает мне на съемках. Но снимать вместе сложно.

– Но вы же снимали “Москву” совместно с Дмитрием Мамулия?

– Да был такой опыт. Но это всегда сопряжено с серьезными спорами. Сценарий растет, это сильно развивающаяся материя. И можно его выращивать совместно. На это хватает времени. Когда снимаешь кино, там тоже растут листья, ветки. Нельзя фильм целиком подчинить своему видению. Кино во время съемок очень много вещей предлагает само. Но два человека, находящиеся на площадке, не всегда видят одно и то же. А времени почти нет, нужно быстро принимать решения.

– Когда вы закончили ВГИК, некуда ведь было податься. Как находили себе применение?

– Был очень тяжелый период – 1998 год. Что тогда снималось в кино? Вспоминаешь только “Окраину” Луцика и Саморядова, “Брата” Балабанова. Был совершенный вакуум в кинематографе. Сложно вспомнить дурацкие проекты, которые делались за минимальные деньги. Я тогда писал рассказы, сценарии, которые, наверное, никогда не сниму. Работал на радио в Санкт-Петербурге, писал там сценарии для рекламных роликов. Получал за них копейки, по 15 долларов. От кино я был далеко. А в 2001 году решил вернуться в Москву и сделал пару корпоративных фильмов. Я представления не имел, что это такое. Знакомый меня пригласил сделать такой фильм к юбилею одной компании. В результате получился 10-минутный фильм, где прослежен был путь развития целой отрасли, начиная с 1955 года. Фильм понравился, я получил еще заказ. Потом пригласили на телевидение сделать документальный фильм о людях, героически проявивших себя в разных обстоятельствах. Это был офицер, вызволивший из Чечни около 30 пленных; человек, спасший из горящего автобуса людей. Тогда я впервые попал в “Останкино”.

– После “Шультеса” проще стало работать?

– Продюсеры у меня одни и те же – Сергей Сельянов и Юлия Мишкинене. Это два человека, которые мне помогают и поддерживают. Серьезных предложений как таковых никогда мне не поступало. Была пара хороших сценариев, но мне показалось, что я их не могу снять. Так бывает: читаешь книгу, интересно, но она чужая.

– Когда вы выбираете актеров, а часто это непрофессионалы, что предопределяет отбор? Вы находите егеря, находите актрису в художественной галерее, как случилось в “Охотнике”. Это случайные встречи? Или замысел возникает от конкретного человека?

– Нет. Хотя и такое может быть. Смотришь сто артистов, останавливаешься на одном. Самое главное, чтобы было сходство с тем образом, персонажем, которого ты себе представляешь. Если в сценарии роль, на которую идеально подходите вы, я буду пытаться вас понять, насколько это возможно, а потом уговорить. И у вас может возникнуть интерес поработать со мной, создать на экране не существующий образ. Его нет. Он похож по каким-то признакам на вас. Но это другая женщина, которой на свете не существует, и вы ей дарите жизнь на экране. Это очень интересно. Ищешь человека, с которым можешь это сделать. А по каким параметрам чувствуешь, объяснить невозможно. То же самое, что спросить, почему тебе нравится та или иная женщина. Потому что нравится.

– А степень доверия со стороны человека, которого вы выбираете, какова? Артисты – это определенная каста, но, если человек никогда не занимался этим, больше вероятности, что он слепо пойдет за вами?

– Степень доверия должна быть максимальной. Если ее нет, нужно ее заслужить. Иногда этому что-то или кто-то мешает. Наша съемочная группа жила в пансионате, а в десяти километрах был другой пансионат. В какой-то момент я переселил своего актера туда. И он жил там один. У нас не было никакого конфликта. Просто иногда приходится выстраивать правильные взаимоотношения. Если есть общий интерес, интерес общей работы, то они выстраиваются. Я пытался разговаривать с актером один на один. Иногда мы просто на берегу озера вместе сидели. Так не бывает, чтобы человек тебе полностью все отдал и доверился. В таком случае ты просто гигант. Я благодарен своей съемочной группе. Это невероятно хорошие люди, которые помогали мне. Когда такая атмосфера существует, то она передается всем, даже водителям. Не найдешь такого водителя, который будет выключен из процесса, которому ничего неинтересно.

– У вас, наверное, вся деревня включалась? Такое событие – снимается кино.

– Да, всем было интересно. Когда стало известно, что мы набираем исполнителей на эпизодические роли, все жители деревни колоритно нарядились. Многие были выпивши. Вышли, как на 1 Мя.

КИНО

• БАКУР БАКУРАДЗЕ: В первый раз человек бросается под танк или в тридцать седьмой – он бросается под танк
• Вау, сам Файнс!
  В Иванове завершился Международный кинофестиваль имени Андрея Тарковского “Зеркало”
• Время рожать… патриотов
  “От всей души” из Ульяновска. Фестиваль имени Валентины Леонтьевой